Глухов думал, как лучше переправиться на противоположный берег, взобраться на сопку и овладеть ею. Автоматчики рыли окопы, связывая их ходами сообщения. Первый закончил работу статный, высокий тюменец Ведерников. Смахнув с лица капельки пота и кивнув в сторону противника, тихо спросил:
— Товарищ сержант, я слышал, будто против нас Шестая немецкая армия стоит? Только в толк не возьму, как она тут оказалась. Ведь мы ее в Сталинграде захлопнули, и пожалуйста, вон она где объявилась. Как это так? А?
— Очень просто, — улыбнулся Глухов. — Гитлер приказал из каждой армии выделить по дивизии и передать генералу Холлидту, его после сдачи Паулюса в плен назначили командующим Шестой армии.
— Несуществующей?
— По-нашему так, а по-фашистски наоборот.
— Так ведь это по-сибирски сплошное надувательство, — улыбнулся Ведерников.
— Выходит, так.
— А знаете, как они линию обороны здесь назвали? Колоссаль фронт. Но мы с этим колоссаль фронтом по-сталинградски разделаемся.
— Иначе и быть не может, — подтвердил Глухов.
Помнил Иван слова, сказанные отцом на прощание, когда он с группой односельчан уезжал на стройки первой пятилетки:
— Не ленись, сынок, работай во всю силу и честно. Тогда народ полюбит тебя, а тут и счастье придет. Счастье-то с трудом к людям приходит.
И Иван Глухов настойчиво и упорно учил своих солдат умению воевать за счастье.
Не теряя ни секунды свободного времени, Глухов обучал солдат своего отделения искусству ведения боя: рассказывал о повадках врага, обучал новичков ползать по-пластунски, стремительно менять огневую позицию, штурмовать и уничтожать огневые точки врага; учил умело использовать каждый бугорок и ложбинку. Ежедневно совершенствуя военное мастерство, он воспитывал мужество в своих подчиненных.
Как-то в теплое августовское утро, маскируясь в зарослях бурьяна, батальон подтянулся к окраине села и поднялся в атаку. Навстречу — ливень огня. Минута — и атака заглохнет. И в эту трудную минуту над цепью батальона поднялся сержант Глухов. Он знал, что тот, кто поднимается первый, может быть сразу же сражен вражеской пулей, но его самоотверженный поступок поднимет бойцов в атаку. Иван громко крикнул:
— Отделение, за мной!
Тотчас вскочили Асадулин и Ведерников, не отстали от них остальные бойцы отделения. Вслед за ними поднялся весь взвод, рота, батальон, и единым порывом сокрушили вражескую оборону.
Дивизия шла по дорогам Таврии. Но не было в боевом строю мотомехбатальона сержанта Глухова, раненого в той жаркой схватке.
Около трех месяцев пролежал сержант Глухов в госпитале. Зарубцевались нанесенные раны. Все чаще и чаще вспоминал однополчан и наконец пошел к начальнику госпиталя с просьбой послать его на фронт.
Начальник госпиталя, майор медицинской службы, вручил Глухову приказ, только что полученный из дивизии, по которому сержанту Ивану Глухову присваивалось звание — старший сержант.
— Насчет выписки, — сказал майор, — поговорю с лечащим врачом. Если все нормально, то в добрый час, догоняй свою дивизию.
Но еще полмесяца пробыл Иван в госпитале. А когда выписали, не попал в свой механизированный корпус, а угодил в команду, которую вел строгий неразговорчивый капитан. Когда пришли в Каховку, Глухова назначили помощником командира взвода автоматчиков в запасном полку 51-й армии.
Через месяц взвод подошел к колхозу «Червонный прапор», земельные угодия которого раскинулись на северном берегу Сиваша.
Как-то апрельским днем следил Иван взглядом за перелетной птицей, пролетающей над Сивашем.
— Что, уралец, по родным местам соскучился? — спросил командир роты.
— К нам, на Урал, летят, — Иван кивнул в сторону шумливых косяков. — Край у нас озерный, сколько птицы там гнездится!
— Они на восток летят, — сказал ротный, — а нам на запад идти. Как ваш взвод?
— Хоть сегодня в бой.
— Просмотрите все лично сами. Запаситесь патронами и гранатами.
…Штурм Перекопа начался 8 апреля. Первыми вступили в бой артиллеристы. Около двух часов громили они вражеские рубежи, уничтожая живую силу и технику противника. За огневым валом поднялись в атаку советские пехотинцы. В первых рядах атакующих шел и старший сержант Глухов.
На четвертый день Перекоп оказался позади. 11 апреля автоматчики Глухова первыми ворвались в Джанкой, 13-го вошли в Симферополь. Жители города, радостно встречая освободителей, рассказывали о кровавых злодеяниях фашистов.
Армия оккупантов откатывалась в Севастополь, обнесенный тремя железобетонными поясами. Мощным узлом сопротивления являлась и Сапун-Гора. Многоярусная система траншей, прикрытых минными полями, проволочными заграждениями и дотами, делали Сапун-Гору неприступной. Инженерные сооружения на склонах горы и в долине Бельбека усилены тщательно рассчитанной системой огневых средств.
…Взвод автоматчиков продвигался к вершине Сапун-Горы. Много раз мужественные бойцы бросались в атаку, но лавина огня противника прижимала, отбрасывала храбрецов назад. Выбыл из строя командир взвода, Глухов заменил его, умело отразил контратаку гитлеровцев.
Впереди виднелась траншея. Она вела к вершине Сапун-Горы. До траншеи было не более ста пятидесяти огневых метров. Слева ее прикрывал дот. Не проскочишь эти метры и прямо. Вон чернеет четырехугольник амбразуры дота. Два дота — сила. В лоб — много риску. Что делать? «А что если…», — подумал Иван и подал команду:
— Окапываться! Сержант Власов, ко мне! Остаешься за меня. А я иду вперед. Как только заткну вон тому доту глотку, поднимай взвод, — твердо сказал Иван и, набрав гранат, пополз навстречу смерчу огня.
Восхищенные мужеством своего командира, автоматчики повели меткий огонь по противнику.
Глухов метр за метром продвигался вперед.
Вот уже пятьдесят огневых метров позади, еще пятьдесят — и траншея. Но что это? Еще дот? Глухов внимательно присмотрелся. Заметив ранее не обнаруженную огневую точку, скатился в ровик. Неглубокий зигзагообразный ровик привел его к доту. Взмах руки, взрыв гранаты — и дот замолчал. Резким рывком ворвался Иван в траншею противника, которая вела прямо к второму доту. Быстро и решительно Глухов разделался с ним. Подошел с тыла к третьему, швырнул связку гранат. Как только взлетел на воздух этот дот, сержант Власов поднял взвод в атаку. Стремительный бросок — и над вершиной Сапун-Горы взвился красный флаг, извещая штурмовые роты о захвате ключевой позиции.
К концу дня 7 мая войска 51-й армии полностью очистили от противника Сапун-Гору — ворота в Севастополь. Взвод старшего сержанта Глухова первый ворвался в Севастополь.
12 мая вся 17-я армия врага капитулировала. На север потянулись длинные колонны пленных. А Иван Глухов со своими автоматчиками спешил все дальше и дальше на запад, очищая землю от фашистской нечисти. Не знал Иван Тихонович, что командир полка представил его к высшей правительственной награде.
«В боях за освобождение г. Севастополя, — написано в наградном листе, — тов. Глухов проявил себя бесстрашным, мужественным и отважным воином. Как только был получен приказ — овладеть штурмом Сапун-Горой, тов. Глухов с призывом обратился к бойцам своей роты, не щадя жизни выполнить этот приказ. Он первым поднялся в атаку, увлекая за собой бойцов, и достиг вражеской траншеи на склоне горы. Огнем из своего автомата лично уничтожил он пять солдат противника. Станковый пулемет врага мешал дальнейшему продвижению роты. Тов. Глухой сумел подползти на близкое расстояние и гранатами заставил умолкнуть пулемет вместе с расчетом, что дало подразделению выйти на Сапун-Гору. Глухов первым достиг вершины горы и с возгласами «За родину! Вперед!» водрузил красный флаг. Враг, не желавший расставаться с господствующей высотой, бросился в контратаку. Тов. Глухов заменил выбывшего из строя командира взвода и успешно отразил контратаку врага, истребил при этом из автомата лично более 25 солдат и офицеров.
В последующих боях на подступах к Севастополю, проявляя всюду смелость, решительность и находчивость, он уничтожил еще более 20 солдат врага. Первым со взводом вступил на окраину Севастополя»[10].
Более двадцати лет трудится на Карабашском медеплавильном заводе Иван Тихонович Глухов. Здесь, в Карабаше, после войны вручена ему самая высокая награда Родины — орден Ленина и Золотая Звезда Героя Советского Союза.
БЕЗЫМЯННАЯ ВЫСОТА
Узкая проселочная дорога шла вправо, пересекая заросшее бурьяном поле, потом перескочила глубокую балку, вильнула влево, в дубовую рощу, и вывела на открытое место. Впереди был Днепр.
— Братья-славяне, смотрите, до Днепра дотянули, — радостно закричал первый номер пулеметного расчета Николай Тузов.
— Что и говорить, от матушки Волги перли фрицев, — сказал Петр Липатов.
— Привет, батько Днипро, — высокий смуглолицый солдат Кривенко обернулся к Липатову. — Ну как, Петро, нравится Днипро-батюшко?
— Да как сказать, — пожал плечами Липатов.
Широкоплечий солдат, окая, произнес:
— Широк! Это тебе не Хорол, а целое море. Во какая даль! Помните, под Дубно переправлялись? Раз — и на том берегу.
— Хватил, Хорол. Днепр с Камой еще куда ни шло сравнить. А ты — Хорол. Да его переплюнуть можно. Ну и глазомер же у тебя, братуха.
— А ты что, не с Камой ли решил Днепр сравнивать? — удивился Кривенко.
— А что? Кама, знаешь, какая? — вновь послышался бас. — Она самая многоводная, а по ширине и глубине любую реку переплюнет, но мы ее с ребятами запросто переплывали. Перемахнем и Днепр! А там до самого Берлина без остановок добежим.
— Это точно, — Петр Липатов горячо поддержал басовитого солдата, — Днепр нас не задержит. Сдюжим и здесь.
— А чего не сдюжить-то, сдюжим! — согласился сержант Егориков.
Семен Кривенко задумчиво посмотрел на крутой правый берег Днепра. В роте все знали, что там, за Днепровскими кручами, родное село Семена Кривенко, там его белоснежная хатка с вишневым садиком, там мать, сестра и братишка; отец Семена еще в 1941 ушел в армию и так же, как сын, шагает по дорогам войны.