Подобно Кухулину, чудесным образом преображавшемуся во время схватки, необычайно изменялся и Холмс, напав на след преступника: «Шерлок Холмс весь преображался, когда шел по горячему следу. Люди, знающие бесстрастного мыслителя с Бейкер-стрит, ни за что не узнали бы его в этот момент. Он мрачнел, лицо его покрывалось румянцем, брови вытягивались в две жесткие черные линии, из-под них стальным блеском сверкали глаза. Голова его опускалась, плечи сутулились, губы плотно сжимались, на мускулистой шее вздувались вены. Его ноздри расширялись, как у охотника, захваченного азартом преследования. Он настолько был поглощен стоящей перед ним задачей, что на вопросы, обращенные к нему, или вовсе ничего не отвечал, или нетерпеливо огрызался в ответ».
В неистовстве Холмса угадывается как мотив священного безумия, характерного большинству романтических героев, так и кельтское «бешенство героя», отличавшее Кухулина. Разумеется, это «бешенство» – тем более удивительное, что проявлялось оно у бесстрастного холодного мыслителя, – описывалось Конан Дойлом соответственно его рациональному веку в интерьерах квартиры на Бейкер-стрит: «Знаете, мистер Уотсон, – тут хозяйка перешла на многозначительный шепот, – я боюсь, что он нездоров… Очень он сегодня странный. Как только вы ушли, он стал ходить по комнате туда-сюда, туда-сюда, я слушать и то устала эти бесконечные шаги. Потом он стал разговаривать сам с собой, бормотал что-то. И всякий раз, как брякал звонок, выходил на площадку и спрашивал: „Что там такое, миссис Хадсон?“ А потом пошел к себе и хлопнул дверью, но и оттуда все время слышно, как он ходит. Хоть бы он не заболел. Я предложила ему успокаивающее лекарство, но он так посмотрел на меня, что я не помню, как убралась из его комнаты».
Подобно Кухулину Шерлок Холмс убивает чудовищного пса. Всем известны обстоятельства появления повести «Собака Баскервилей». Дело не в том, какие обстоятельства побудили Конан Дойла к написанию этого сочинения, а в том, почему вообще он обратил внимание на историю о «призрачном» псе. В событиях окружающего его мира автор «Собаки Баскервилей» выделял зачастую именно то, что соответствовало мифологическому канону, в данном случае подвигу Кухулина, сразившему чудовищного пса. Описание схватки Шерлока Холмса с гигантским хаундом не оставляет никаких сомнений в мифопоэтическом источнике, вдохновившем автора: «Да! Это была собака. Огромная, черная как смоль. Но такой собаки еще никто из нас, смертных, не видывал. Из ее отверстой пасти вырывалось пламя, глаза метали искры. По морде и загривку переливался мерцающий огонь. Ни в чьем воспаленном мозгу не могло бы возникнуть видение более страшное, более омерзительное, чем это адское существо, выскочившее на нас из тумана.
Чудовище неслось по тропинке огромными прыжками, принюхиваясь к следам нашего друга. Мы опомнились лишь после того, как оно промчалось мимо. Тогда и я и Холмс выстрелили одновременно, и раздавшийся вслед за этим оглушительный рев убедил нас, что по меньшей мере одна из пуль попала в цель. Но собака не остановилась и продолжала мчаться вперед. Мы видели, как сэр Генри оглянулся, мертвенно-бледный при свете луны, поднял в ужасе руки и замер в этой беспомощной позе, не сводя глаз с чудовища, которое настигало его… Боже, как бежал в ту ночь Холмс! Я всегда считался хорошим бегуном, но он опередил меня на такое же расстояние, на какое я сам опередил маленького сыщика… Я подоспел в ту минуту, когда собака кинулась на свою жертву, повалила ее на землю и уже примеривалась схватить за горло. Но Холмс всадил ей в бок одну за другой пять пуль. Собака взвыла в последний раз, яростно щелкнув зубами, повалилась на спину и, судорожно дернув всеми четырьмя лапами, замерла…
– Боже мой! – прошептал баронет. – Что это было? Где оно?
– Его уже нет, – сказал Холмс. – С привидением, которое преследовало ваш род, покончено навсегда».
Собака Баскервилей. Иллюстрация Сидни Пэджета.
Характерно, что англичанин Джон Фаулз, сетовавший на излишнюю инфернализацию дартмурских болот («На протяжении целых двух страниц, пока лошади влекут Уотсона в Баскервиль-Холл, прилагательные темный, мрачный, черный (дартмурские граниты, кстати говоря, не черные) и их синонимы так испещряют строки, что начинаешь чувствовать себя где-то в прошлом, чуть ли не рядом с миссис Рэдклифф и „Монахом“ Льюисом.»), бросил Конан Дойлу упрек в символической незавершенности образа Холмса, как сторожевого пса, преследующего адское чудовище. Холмс, по его словам, «отсутствует на протяжении почти половины книги, и нам приходится в гораздо большей степени, чем обычно, обходиться буквалистскими и неумелыми взглядами доктора Уотсона на все, что происходит. Гораздо больше, например, можно было бы построить на символическом характере самого образа собаки – ведь Холмс тоже похож на собаку-ищейку с его хитростью, несгибаемым упорством, молчаливым терпением, способностью выслеживать добычу, яростной концентрацией всех сил и качеств в погоне по горячим следам. Квартира на Бейкер-стрит – его конура, и когда он не охотится, он скучает и огрызается, и вправду словно пес».
Как Кухулин, сражавшийся с чудесной девой Айфе, Холмс вступает в поединок с не менее чудесной героиней Ирен Адлер. «Для Шерлока Холмса она всегда оставалась „Той Женщиной“. Я почти не слышал, чтобы он называл ее как-нибудь иначе. По его мнению, она затмевала и далеко превосходила всех представительниц своего пола. Нельзя сказать, чтобы он испытывал к Ирен Адлер чувство, близкое любви. Всякие чувства, а тем более это, были ненавистны его холодному, точному и поразительно уравновешенному уму… Он говорил о нежных чувствах не иначе, как с презрительной усмешкой и с издевкой. Они были великолепным объектом для наблюдения, превосходным средством срывать покровы с человеческих побуждений и поступков. Но допустить вторжение чувств в утонченный и великолепно отрегулированный внутренний мир значило бы для изощренного мыслителя внести туда хаос, который бросил бы тень на все достижения его мысли… И тем не менее одна женщина для него все-таки существовала, и этой женщиной была покойная Ирен Адлер, особа весьма и весьма сомнительной репутации».
Особа эта – чужестранка, ее родина – за морем (иной мир, ср. с образом Америки в «Преступлении и наказании»); в свой мир она бежит после «знакомства» с Шерлоком Холмсом (характерно и это необязательное уточнение «покойная» Ирен Адлер). Ее чудесный статус выражен у Конан Дойла вполне рационально – она необычайно умна и способна обыграть самого Холмса. Последний присутствует на ее венчании, что мифологически соответствует сочетанию самого героя с героиней.
Подобно множеству других эпических героев Шерлок Холмс борется со своим главным антагонистом на краю мрачной бездны. У Рейхенбахского водопада – «этого поистине страшного места» – он вступает в схватку с профессором Мориарти – «хозяином царства мертвых» (характерно, что фамилия Мориарти и его «цепного пса» полковника Морана ассоциируются с латинским mors – «смерть»): «Он Наполеон преступного мира… Он организатор половины всех злодеяний и почти всех нераскрытых преступлений в нашем городе. Это гений, философ, это человек, умеющий мыслить абстрактно. У него первоклассный ум. Он сидит неподвижно, словно паук в центре своей паутины, но у этой паутины тысячи нитей, и он улавливает вибрацию каждой из них».
Холмс «погибает» и возрождается к жизни. Как солнечный герой, он появляется на востоке: «В Лондоне дела шли не так хорошо, как я того ожидал. После суда над шайкой Мориарти остались на свободе два самых опасных ее члена, оба – мои смертельные враги. Поэтому два года я пропутешествовал по Тибету, посетил из любопытства Лхасу и провел несколько дней у Далай-ламы». Ассоциации с солнцем, характерные для мифических героев, прослеживаются и в образе Холмса. Он – светило, способное рассеять силы мрака («Он мог бы пролить свет на то, что скрыто во тьме для всех нас»). Уотсон при нем – проводник света (Холмс говорит доктору: «Если от вас самого не исходит яркое сияние, то вы, во всяком случае, являетесь проводником света»). Подобно Одиссею Холмс возвращается домой в образе старика.
Холмс и Мориарти. Схватка над бездной. Иллюстрация Сидни Пэджета.
Все эти мифопоэтические черты в образе Шерлока Холмса сделали его одним из самых «живых» и бессмертных персонажей мировой литературы. Кто помнит сегодня его современников – героев произведений французских «натуралистов»? Между тем, Холмс продолжает будоражить умы читателей и зрителей ХХI века. Перефразировав известное высказывание Честертона о Льюисе Кэрролле, можно сказать, что для многих из нас Шерлок Холмс более реален, чем создавший его автор. Нельзя не согласиться в этой связи с Хескетом Пирсоном: «Самое любопытное заключается в том, что, хотя он и не создан так полно и безупречно, как все величайшие литературные персонажи, не поверить в его существование невозможно. Хотя он полностью лишен таинственности и многозначительности, присущих великим портретам, он живой и достоверный, как моментальная фотография. Мы знаем, как он должен смотреться и что он должен говорить в определенных ситуациях; более того, в определенных обстоятельствах мы подражаем его облику и говорим его словами».
Образ Шерлока Холмса вызвал к жизни целый мир героев, создававшихся в подражание ему или по контрасту с ним. Все они – герои, сражающиеся со смертью в виде всевозможных ее персонификаций: от инфернальных чудовищ и пришельцев с других планет, врагов государства и различного рода злодеев до стихийных бедствий, болезней и вирусов. Судьбы таких героев выстраиваются по мифопоэтическим лекалам. В их странном поведении не составит особого труда увидеть перипетии судьбы Ахилла и Одиссея, Иосифа и Давида, Ланселота и Персеваля… и, конечно же, самого Шерлока Холмса, ставшего мифом (прямое влияние образа, созданного гением Артура Конан Дойла, испытали, по их собственному признанию, создатели таких культовых героев современности, как Патрик Джейн («The Mentalist»), доктор Хаус («House, M. D.») и Уилл Грэм («Hannibal»)). Судя же по мировому успеху сериала «Sherlock», Шерлок Холмс остается главным сторожевым псом британской нации и по сей день.