— Кто-то спасся, — сказала мне тетка. — Это точно. Кто — не знаю. Но у нас такие разговоры ходили. Мы же несколько дней только про это и говорили. Жаль, что ты сразу не пришла. Тогда бы проще было. Пока свежо в памяти.
Я неопределенно пожала плечами и попросила тетку проводить меня к Любе. Перед этим поинтересовалась, сколько ей надо заплатить. Тетка задумалась. Потом спросила, сколько я могу.
— Тысячи хватит? — уточнила я.
— Ей в этом «Сфинксе» три тысячи рублей платили, — сообщила тетка. — За то, что она там каждое утро горбатилась. А за один разговор тысячу? Да она тебе все что хочешь расскажет.
Люба оказалась женщиной лет тридцати с усталым лицом и грубыми руками. Тетка (Светлана Николаевна) сказала, что я хотела бы с ней о чем-то поговорить. Не забесплатно. После чего Светлана Николаевна удалилась.
Я прошла в комнату, где все пахло нищетой. Квартира оказалась трехкомнатной, но коммунальной: две занимали Люба с мужем и детьми, одну — какая-то бабка, с которой Люба постоянно ругалась. В Любиных комнатах висела застиранная одежда — бабка не давала протянуть веревки в коридоре и в ванной, тут же вызывала участкового, ходила даже жаловаться в районную администрацию. В общем, бабке было нечего делать, и она нашла себе развлечение, да и нервы у нее были покрепче, чем расшатанные Любины, у которой не было ни сил, ни времени, ни желания лишний раз спорить с воинственной старой каргой. Все это Люба мне выдала на одном дыхании. Я выслушала, кивая. Потом выложила на стол тысячу рублей и сказала, что она получит еще столько же, если скажет мне что-нибудь ценное. Не исключено, что я обращусь к ней еще раз, но при одном условии: о нашем разговоре никто не должен знать.
— Так Светлана Николаевна вас уже видела.
— Скажете, что я интересовалась, кто остался жив. Все.
Я назвалась Леной.
Люба не могла отвести взгляда от купюры и была теперь на все согласна. Сказала только, что сейчас попробует уложить младшего спать (рановато, конечно, но чтобы не мешал разговаривать), удалилась и вскоре вернулась.
— Спрашивайте, что хотите. Часика полтора поспит.
— Кто остался жив?
— Эти, ну бандиты, которые там все время болтались, почти все. Я их потом видела. Но и ихних несколько на воздух взлетело, — добавила Люба.
— В смысле охрана?
— Да нет, — отмахнулась рукой Люба. — Они — такие же наемные работники, как и мы. Жалко ребят-то. Матери тут приходили, плакали. Охрана вся погибла, что в ту ночь дежурила. Хорошо хоть, не усиленная смена была, не то что в пятницу-субботу.
И Люба подробно рассказала мне о как бы второй жизни клуба, закрытой для обычных посетителей. В общем, он состоял из двух зон: для обычных посетителей и для элитных. В первую пускали всех желающих, рекомендации никакие не спрашивали. Во второй обычно сидели молодцы вполне определенной внешности, когда одни, когда с дамами, тоже вполне определенными.
— Бывает, утром прихожу убирать, а там пьяные спят. И девки, и парни. Или трахаются еще. И наблевано. А еда-то какая оставлена! Я вам честно скажу: собирала со столов в мешочек. Зачем такое добро выбрасывать? И ведь если я не соберу, они ведь все равно в мусорные баки выкинут, ну то есть бомжам. А мне детей кормить надо, мужика. Ох, скорее бы новый клуб отстроили! На коленях приползу, просить буду меня взять! Такой работы лишилась! Такой работы!
Вторая зона состояла из четырех отдельных помещений со съемными стенками. Как правило, стены не снимали, только в случае крупных празднеств устраивали общий стол.
Меня, конечно, интересовало, был ли там кто-то в ту злополучную ночь.
Люба кивнула.
Ночью она сквозь сон слышала, как что-то ухнуло, даже вроде бы дом содрогнулся, но не проснулась: она так выматывалась за день, что вскакивать ночью не из-за пожара в собственной квартире не стала бы. Утром проснулась, как обычно, и побежала на работу. Но места работы уже не было… Там трудились спасатели.
Вокруг толкалось много всякого народу в дорогих пальто и с сотовыми телефонами. Все подъезды к набережной были заполнены дорогими иномарками. Люба попыталась найти кого-то из сотрудников клуба.
Но ее заметил один из частых посетителей элитной категории. Люба, к ее великому сожалению, не знала, как его зовут, но он всегда был с ней вежлив и замечал ее, простую уборщицу, в отличие от большинства других, для которых она была пустым местом.
— Что случилось? — спросила Люба.
— Разве не видите? — с грустным видом ответил мужчина. — Вы ничего не слышали ночью?
Люба вспомнила, как что-то ухнуло.
— Я по чистой случайности не оказался там, — Мужчина кивнул в сторону развалин. — По чистой случайности. Попал в аварию, представляете? Вот, сбежал из больницы.
И он притронулся ко лбу. Люба увидела огромный синяк, на который до этого не обратила внимания, да и с фонарями вокруг было туговато (все разбились во время взрыва), лишь отсвет юпитеров, освещавших место работы спасателей, и фары автомобилей.
— Врачи не хотели отпускать. Но я не мог не приехать.
— Там были ваши друзья? — ужаснулась Люба.
— Да, — грустно кивнул мужчина.
— Много человек погибло? — уточнила Люба.
— Моих — семь.
Люба даже прикрыла рот рукой, чтобы не закричать.
— А всего?
Мужчина пожал плечами и сообщил, что по идее погибли все, кто находился внутри. Кто там был, сейчас уточняется. Весь персонал… Любе повезло, что она приходит только утром…
И мужчина стал задавать конкретные вопросы относительно неизвестных личностей, может, появлявшихся в клубе в последнее время, или странных пакетов, которые она могла бы найти. Но Люба отрицательно мотала головой. Не было никаких пакетов. Да ведь она уже в девять утра покидает здание. А взрыв произошел в полночь. Полно времени для того, чтобы подложить взрывчатку. Да и Люба бывала не во всех помещениях — она ведь не единственная уборщица.
Мужчина очень внимательно слушал. Потом задавал еще какие-то вопросы — в основном относительно персонала, который должен был дежурить в эту смену. Люба не очень хорошо знала сотрудников, только охранников, да пару официантов, ну и руководство. Во время их разговора к Любиному собеседнику все время подходили какие-то парни — вполне определенной наружности, что-то уточняли, он отвечал, причем далеко не всегда на русском языке, постоянно звонил сотовый телефон, мужчина давал указания, причем в ста процентах случаев властным голосом. Люба решила, что он — большой начальник.
Мужчина попросил Любу оставить ему ее телефон — на всякий случай. Она так и сделала, хотя и не понимала, зачем может ему понадобиться. А он вручил ей свою визитку, где было что-то написано золотом на черном фоне.
— Я еще обратила внимание, что имя не наше, — призналась Люба. — А раньше как-то даже не предполагала, что он — нерусский. Но и лицом кавказской национальности его не назовешь… Я вообще о нем не задумывалась…
В глазах Любы появилось мечтательное выражение. Бедная женщина с несбывшимися мечтами. Даже самым робким, пожалуй, осуществиться не дано никогда. А моим? — тут же спросила я себя. Да и вообще какие теперь у меня мечты? Все так круто изменилось месяц назад…
— У вас сохранилась та визитка? — спросила я с замиранием сердца.
— Ох, искать надо, — вздохнула Люба. — Ну зачем мне ему звонить? О работе просить? Нужна я ему.
— Если найдете визитку, вторая тысяча — ваша, — сказала я.
Это подвигло Любу к действиям. Двадцать минут поисков увенчались успехом, и она протянула мне черный прямоугольник.
— Телефоны странные какие-то, — воскликнула Люба. — У нас разве на девятку в городе начинаются?
Я не стала объяснять Любе, что в Питере на девятку начинаются сотовые. У некого Исы их было целых два. Никаких других на визитке не значилось. Да и Любу ничто больше не интересовало: она страшно радовалась свалившимся с неба двум тысячам рублей.
— Ой, да, чуть не забыла, — глянула она на меня. — Меня ж потом бухгалтерша наша вызывала. Расчет получить. Я к ней домой ездила.
— И что? — с замиранием сердца спросила я.
— Она рассказала, что не все погибли… Мы с ней ревели долго. Леонида Тарасовича очень жалко. Ну, это второй директор. Вообще мне бухгалтерша сказала, что хозяева разделиться решили. Или даже уже разделились. Два клуба — Колобову, а «Сфинкс» — Леониду Тарасовичу. Я точно не знаю, правда… Но лучше бы уж другой директор погиб. Ну то есть первый. Колобов. Нехорошо, конечно, так о человеке говорить. Но ведь про живого можно? Ну вот. Его в ту ночь не было. Леонид Тарасович был. Он мне очень нравился. Всем нашим нравился. И погиб…
— А кто спасся?
— Татьяна Игоревна сказала, что официант какой-то. И что его сейчас все ищут. То ли он бомбу подложил, то ли знал, кто… Она еще сказала, что милиция арестовала двух каких-то наркоманов и дело закрыла. Милиции бы только закрыть. А может, им за это заплатили? Колобов этот? Зачем ему расследование? Ведь сейчас все покупается и продается. Так? Если у тебя есть деньги — все можно. А если нет…
Люба взяла со стола две купюры и спрятала по разным книгам, стоявшим на полках. Я на всякий случай попросила еще и телефон бухгалтерши. Люба дала.
Я поблагодарила ее и встала.
— Спасибо вам, — в свою очередь, искренне поблагодарила меня Люба. — Приходите еще. Правда, я навряд ли еще чего вспомню. Вроде бы все вам рассказала. — И она вздохнула, добавив, что погибших людей очень жалко, даже «новых русских».
Когда я уже надела куртку, из своей комнаты выскочила бабка-соседка — сухая сморщенная старушка, — бросила на меня и на Любу полный ненависти взгляд и прошмыгнула в кухню. Из второй Любиной комнаты закричал ребенок.
— Проснулся! — поняла Люба. — Вы уж простите: бежать надо. Спасибо вам еще раз. Приходите если что.
Я кивнула, быстро попрощалась и квартиру покинула.
Почти бегом миновав пустой глухой двор, я вышла на набережную, вдохнула воздуха полной грудью. Мне захотелось побыстрее оказать