– Бардак у тебя, Саныч, – вроде как смягчилась сестра. – Ну и как, оно на самом деле от Василича?
– Да, представляешь. Я его даже не стал распечатывать, сразу помчался к вам. Ребята, у нас весточка от Василича, – крикнул Саныч уже всем, привлекая наше внимание.
Гостиная Герти была не из маленьких, и все мы любили по большей части сидеть у камина. Вот и сейчас, огонь из очага всех нас согревал своим уютным теплом, привлекая сесть поближе к нему. Герти с выхваченным у Саныча письмом плюхнулась в свое любимое кресло-качалку, я села на табуреточку прямо у камина. Саныч в диком волнении решил, что будет ходить по комнате из угла в угол и мельтешить у всех перед глазами. Кики же прямо с кухонным полотенцем в руках застыла у двери, которая вела из кухни в комнату. Яки с Кысей заняли диван у стены, на нем мягко сидеть, и он весь в подушках ручной роботы, которые я дарю Герти каждое ее день рождение. Их так много, что невозможно пересчитать. Как-то мы с Кики устроили вечер учета подушек у Герти и после четыреста тридцать девятой сбились со счета.
– Саныч, сядь уже куда-нибудь, – фыркнула Герти и наконец-то вскрыла конверт.
«Здравствуйте, друзья мои!
Представляю, как вы сейчас все вместе сидите в кафе у Кики за столиком у окна, или это пятница, и вы у Герти, и читаете мое первое за это долгое время послание. Саныч, помнишь, как год назад прямо перед новогодними праздниками, мы поспорили о вечно терзающем всех нас вопросе о существовании Деда и места его жительства. Сказать по правде, за время моего путешествия, я много раз жалел о том нашем споре, и о том, что обвинил тебя в фальсификации диплома академика. Обидел Фильку, который ставил на диплом печать, и даже, косвенно, Ба, которая все это подписала. Пьяный был.»
Да, было такое. Перебрал тогда Василич. А дело в том, что наш Саныч занимался изучением вопроса о существовании Деда Мороза лет эдак пятьдесят, или и того больше, в общем вечно. У него в дупле старого дуба даже целая лаборатория с пищалками, сигналами, антеннами и всяким прочим бредом. В процессе поиска доказательства о том, что Он есть, Саныч открыл и доказал пару тройку законов, написал море диссертаций, однажды получил премию за вклад в какую-то из наук, и получил степень академика в квадрате, с чем мы его год назад и поздравляли.
Вот, в тот самый день Василич принял на душу чуть больше обычного, и заявил:
– А ты мне эту филькину грамоту под нос не суй (это он о дипломе академика). На что Филька жутко тогда обиделся: промычал, – «с печатью же», – и ушел спать. Василич, не обращая внимания, продолжил, – ты мне покажи, чтоб глаза мои Его увидели.
– Тебе надо – сам пойди, найди и посмотри, – Саныч не мог угомониться. – Посмотрел бы я на вас умных таких: сидите у себя в кабинетах, бумагу переводите, все, что ни открою, вам все по боку. А что бы ты, Герти, делала без моего двигателя для метлы? Сколько муравьиных сил сейчас в ней, а? Маруся, чего молчим, чего не вспоминаем мною изобретенный навигатор «следопыт», кто без него каждый день в трех соснах умудрялся заблудиться?
– И пойду, – фыркнул Василич. Он попытался стукнуть кулаком об стол, но промахнулся. Саныч вовремя подхватил его под руки, а то упал бы наш боров, и чего доброго сломал себе чего-нибудь.
– Саныч, ты на Василича не обижайся, мы все тебя любим, и верим в Деда, но, по правде сказать, ведь глазами-то его никто не видел, – Герти подкатила к нему с бокальчиком вина, моя сестра сплошь излучала собой нескрываемый флирт, увела лешего и посадила подле себя на диване. Неуклюжие попытки сопротивления со стороны Саныча ни к чему не привели. У Герти уже был намечен план на остаток вечера, непосредственно связанный с нашим ученым.
В тот вечер, мне, как всегда, досталась роль провожатого, так как Василич мог просто не дойти до дома. После нескольких попыток взвалить его на метлу, в которой, конечно же, было поменьше муравьиных сил, чем у метлы Герти, я решила пройтись с нашим врачом-боровом к его дому пешком: авось на морозе протрезвеет.
А на следующее утро мы нашли у порога лаборатории Саныча записку: «Пошел искать, буду через год».
И вот она долгожданная весточка.
«Друзья, что только я не пережил за это время. И монахи пытались меня затащить в монастырь, убеждая что я их земной Бог, и люди за мной гнались, с сумасшедшими глазами и фотоаппаратами в руках. Потом, видел заметку в газетах о том, что в горах найден Йети. Это видимо я. Люди шли по моему следу дня четыре, пока мне все это не надоело. Тогда и решил от них улететь. Благо, было полнолуние, и мне помогла древняя ведьмина поговорка, которой меня научила Герти.
«Полная луна на небе.
Боров к ведьме уж летит.
Путь его, на диво, неизбежен.
Чудеса им ночь сулит.»
Герти, если бы ты знала, чем закончился мой полет. Я произнес слова, а когда взлетел, вдруг понял, что прилечу-то я к ведьме. Расстроился тогда безумно, думал, что прилечу назад домой, так как – мы единственная страна ведьм в мире. Друзья мои, открою вам секрет, ведьмы есть еще. Просто они живут не вместе, в одной стране, а разбросаны по разным городам. Так вот, в ту ночь, я попал в гости к одной из славянских ведьм. Ее тут называют Баба Яга.
Бедная женщина, чуть умом не тронулась, когда я провалился к ней в печную трубу, и весь черный от сажи, оказался у нее на полу посреди ночи. После моих заикающихся объяснений и ее, на удивление, выдержанной реакции, мы познакомились. Она меня отмыла, накормила, спать уложила, а утром предложила остаться у нее. Так что, этим письмом дорогие мои, я с вами прощаюсь. Нашел здесь счастье всей жизни и покой. Маруся, предвижу твой вопрос: «А как же больница?» Пока пусть Кыся поруководит, а там дайте объявление, думаю найдете много откликов на вакансию в таком хорошем месте, как наша страна. А переехать сам с моей Ягушей не могу, так как она тут у нас главная, да и врачей в этой сибирской тайге нет. И у меня тут полно работы. Саныч, друг, следов Деда нигде нет. Ты продолжай слушать сигнал. Верю, что когда-нибудь прочитаю новость в газетах, о том, что ты стал нобелевским лауреатом в области поисковых наук. Если что, Якубочкин тебе поможет. И заканчивайте с Герти играть в «угадайку», сделай ей, наконец, предложение. Люблю вас всех, скучаю. Официально заявляю, что спор проиграл, но любовь нашел. Спасибо вам за тот наш последний вечер. Не поминайте лихом. Ваш Василич.»
В комнате повисла звенящая тишина, которую вдруг нарушила Кыся:
– Я чего-то не поняла, Герти, вы чего с Санычем вместе что ли?
– Кыся, угомонись, чего мне с этим плешивым делать-то?
– Герти, как не стыдно, зачем Саныча обижаешь?
– Маруся, я уже привык. Давно, не обращаю внимания.
– Может, все-таки сядем ужинать, в животе урчит, – прервал нас Якубочкин.
Так мы и сидели весь вечер, каждый наедине со своими мыслями, ели салатики, пили вино, позже, следуя традиции, сыграли в картишки, и после пары-тройки партий постепенно стали расходиться по домам.
Я домывала посуду, когда Герти зашла на кухню и сказала:
– Марусь, может и правда выйти за Саныча?
Глава 7. О том, что слоны тоже плачут
В ночь на воскресенье у слонихи родилась двойня. Событие крайне редкое, но радостное. Папа-слон прорыдал всю ночь, сначала от страха, потом от осознания того, что вместо одного слоненка у него теперь двое. Мама-слониха тоже рыдала, толи от счастья, то ли по инерции: за мужем.
– Счастье-то какое. Малыши один краше другого, – хлопотала вокруг новорожденных Кыся. – Маруся, ты посмотри на них. Таких красавцев у нас еще не рождалось.
Я молча стояла рядом с люльками и любовалась слонятами, которые только что заснули.
– Кысь, слушай, а тот пират, ну, которого мы спасли, он ведь все еще в больнице? – как бы между прочим спросила я.
– А как же. Где же ему быть?
– В себя уже пришел?
– Ох, нет. Что только я не делаю: и травками обкуриваю, и заклинания читаю. Не помогает. Жар у него все время.
– Антибиотики не пробовала? Кыся, XXI век на дворе. Обкуривала она.
– А ты меня не учи. Надо тебе, вот сама ходи и ухаживай за ним. – Один из малышей вдруг засопел, и Кыся ломанулась к нему, укачивать.
«Пойти, не пойти», – думала я, пока шла вдоль больничного коридора. Палат в больнице не много, да и сама она у нас маленькая. Так и вошла в дверь с циферкой «1», не успев подумать о последствиях моего поступка.
Комната была самая обычная: посередине стояла кровать, рядом- тумбочка, занавески на окнах, в общем, ничего лишнего. В углу – торшер с тускло мерцающей лампочкой, которая и освещала человека, на первый взгляд, мирно спящего в больничной палате.
«Какие интересные у тебя черты лица, такой острый нос, плотно сжатые тонкие губы. Такое впечатление, что ты в данную минуту решаешь самую главную задачу всей твоей жизни. Слушай, а ты оказывается плотный мужик. Такой, видно, высокий. Герти бы про тебя сказала, «мужлан неотесанный», она таких, как ты, не жалует. И чего Кыся даже табуретку не поставит, чтоб было, куда присесть? Ты на нее за ее настойки не обижайся, она хочет, чтоб ты поправился, просто методы у нее ветхозаветные. Ну, я попробую что-нибудь придумать. Почитаю, как таких как ты лечат».
– Маруся, с кем это ты разговариваешь?
– Кыся, напугала. Да сама с собой болтаю. Мысли вслух.
– Там слон свихнулся. Грозится больницу разнести. Его ребята с радости такой напоили, а он давай орать, что двух детей не заказывал. Говорит, что это я слониху отварами своими поила всю беременность, вот там у нее все и раздвоилось.
– Ты Герти звонила?
– Она меня уже послала куда подальше, за ранний звонок. Сейчас будет.
Тем временем в парке с Саныч с Якубочкиным успокаивали слона:
– Друг, грех – это рыдать, когда такое событие, – уверял новоявленного папашу Яки. – Вот нам бы с Кысей хоть двух, хоть четверых, да Бог не дал.