Встретившись взглядом с глазами сидевших в зале людей, Малина Ару ссутулилась, став меньше ростом. С видимым усилием она собрала всю свою волю и вышла на трибуну. С разных сторон к ней подошли по три человека в форме КАНИКТ. Они положили к трибуне три огромные охапки цветов со всех концов Империи.
– Этими цветами я хочу почтить память жертв ужасной трагедии на Оторио, цветы с тех планет, которые их павшие благородные властители называли своим домом, – сказала она и продолжила окрепшим голосом: – Но ни один мемориал не сможет возместить тяжесть утраты столь важных для всех нас жизней.
Аудитория была явно не удовлетворена. Преподобная Мать Мохайем понимала, что Малине надо сказать нечто более значимое, сделать что-то, чтобы привлечь аудиторию на свою сторону.
Малина Ару активировала голографические изображения. Появились фигуры погибших членов Ландсраада. Они, словно призраки, сидели на своих обычных местах. Преподобная Мать вспомнила те жуткие изображения, которые показал обреченным людям Якссон Ару перед самым взрывом.
Аудитория затаила дыхание, некоторые зарыдали.
Голограммы не двигались, это были статичные изображения погибших. Каждый из них был запечатлен в одеянии Ландсраада. Они просто сидели на своих местах, сложив руки на коленях.
Малина продолжала говорить:
– Я не смогла посетить празднество на Оторио и уже принесла за это мои официальные извинения Императору. Я уцелела, но это было просто стечение обстоятельств. Я ничего не знала о намерениях моего сына.
Некоторые члены Ландсраада вытирали слезы, волна рыданий прокатилась по залу. Однако в разных концах помещения послышались и гневные возгласы недоверия.
Впрочем, в голосе Малины тоже зазвучали гневные нотки.
– Если бы я знала, я бы его остановила. Я бы убила его, если бы возникла такая необходимость! Я проклинаю Якссона за то, что он сделал. КАНИКТ никоим образом не поддерживает его действий, и я тоже… Я, его мать.
Она судорожно вздохнула.
Преподобная Мать Мохайем слушала эту речь, погрузившись в свою способность улавливать правду и стараясь проанализировать, какие эмоции этой женщины были истинными и насколько делаными были ее скорбь и возмущение. Удивительно, но она не могла с уверенностью этого сделать. Ур-директор превосходно владела собой.
– Из моих личных средств и из фондов КАНИКТ мы выделим значительные суммы на помощь благородным Домам, которым был причинен ущерб безрассудными и преступными действиями моего сына, а также окажем помощь семьям всех других жертв, простых людей, обслуживающего персонала. Не все жертвы были представителями состоятельных Домов – музей Коррино и Императорский Монолит строили бесчисленные рабочие. Ради их достойных похвалы достижений КАНИКТ хочет почтить их память.
В зале послышались жидкие и непродолжительные аплодисменты. Аудитория была все еще в гневе, люди не верили Малине и продолжали подозревать ее в двоедушии. Мохайем не могла прочитать их настроение.
Малина Ару посмотрела в зал; общее порицание окутало ее, как траурное покрывало.
– Мне трудно говорить. Это невозможно сказать. Я знаю… я знаю, что подарила жизнь чудовищу. – Слезы заструились по ее щекам.
Аудитория хранила гробовое молчание, внимая каждому слову Малины, наблюдая за каждым ее жестом, за каждым движением лица.
– Я отрекаюсь от моего сына, я рву все узы, связывающие меня с ним. Император Шаддам объявил его вне закона, то же делаю и я. Я скорблю вместе с вами, но не по нему. Я надеюсь, что никогда больше не увижу Якссона – только перед судом.
Она отошла от трибуны в мертвой тишине. Изображения убитых членов Ландсраада были видны еще несколько мгновений, а потом медленно растворились в воздухе.
Когда спикер Ксумба закрыл заседание, Мохайем принялась обдумывать и анализировать то, что сказала Малина Ару, стараясь решить, был ли это акт беспримерного мужества или просто мера самозащиты, проявление инстинкта самосохранения, пьеса, разыгранная ради защиты КАНИКТ. Как Вещающая Истину она слушала очень и очень внимательно. Директор умело оттеняла правду, переплетая ее с косвенной фальшью, но Мохайем не смогла уловить откровенной лжи в ее выступлении.
Когда толпа рассеялась, Император задержался в пустом зале, занятый разговором с несколькими аристократами, которые поспешили к нему с просьбами решить вопрос о владении освободившимися планетами.
Шаддам, занятый беседой, не заметил, как в зал вошла посланница Бинэ Гессерит и приблизилась к Мохайем. Это была одна из сестер Ордена, откомандированная на Кайтэйн. Она тщательно отрегулировала голос, чтобы ее могла слышать только Мохайем.
– Преподобная Мать, вас немедленно вызывают на Уаллах IX. Дело очень срочное и не терпит отлагательств. Оно касается одной из ваших учениц. Послание пришло от Верховной Матери Харишки. Вы обязаны повиноваться.
Несмотря даже на то, что Мохайем была ясновидящей при Императоре Шаддаме, она ответила сестре:
– Да, я должна повиноваться. Организуйте мой немедленный отъезд в школу Матерей.
В годы роста и становления Пола Атрейдеса многие говорили, что он рожден для величия.
Пол получал истинное удовольствие от тренировок с Дунканом Айдахо, большее, чем от занятий с другими наставниками. Иногда, в начале тренировки, мастер фехтования просто испытующе смотрел на него, и тот знал, что работать придется до седьмого пота.
На сей раз Дункан держал в руках два клинка.
– Сегодня, молодой человек, мы будем работать другим оружием – широким мечом.
Пол нахмурился, понимая, что это оружие не очень подходит людям хрупкого телосложения, таким как он.
– Это необычный вид фехтования.
– Тем больше причин его испытать. – Дункан взвесил в руках мечи, взмахнул ими, со свистом рассекая воздух. – Этот я дам тебе. Им легче работать, хотя он длиннее твоей руки. Это хорошее оружие для первого раза. Включай поле.
– Ага, – съязвил Пол, активируя силовую защиту. – Ты взял более длинный меч, потому что боишься меня.
– Буду бояться, если ты сумеешь внушить мне страх.
Они принялись сражаться большими двуручными мечами под прикрытием щитов, применяя обычные приемы выпадов и парирования, но также присовокупив и другие, которым Дункан обучился на Гинаце. Пол же использовал некоторые оборонительные приемы из арсенала Гарни Холлика, что не укрылось от внимания его наставника.
Во время схватки Дункан поддразнил Пола, назвав его Гарни; это отвлекло юношу и выбило его из равновесия. В пылу боя он забыл тонкости, которым его учили, и положился на инстинктивное ведение боя и быстроту своих молодых ног.
Под громкий звон соприкоснувшихся клинков Пол отступил на шаг, тяжело дыша.
– Итак, как лучше драться – инстинктивно, как животные, или ограничив себя знаниями и усвоенной техникой, как часто делают люди? Природное против приобретенного, животное против человеческого – что лучше?
Дункан поднял меч, готовый возобновить схватку.
– По сути мы тоже животные, и это наша инстинктивная бессознательная сторона. Другая сторона, человеческая, предполагает общение, обучение способам социализации и достижения целей.
Он взмахнул мечом, наступая на Пола.
Пол парировал удар, крякнув от натуги – меч был слишком тяжел для него. Дункан остановился.
– Мы изучаем приемы фехтования для того, чтобы преодолевать препятствия и побеждать опасности, – сказал мастер. – Наша человеческая сторона отшлифована знанием, очищена, и это большое наше преимущество перед животными. Мы можем использовать целый арсенал средств, чтобы сохранить свое господство. – Он кивнул, сделав вид, что расслабился, но Пол чувствовал, что в следующую секунду последует нападение. – В конечном счете цель нашей жизни заключается в том, чтобы становиться все более человечными, развиваться и совершенствоваться.
Когда Дункан вдруг сделал резкий выпад, Пол ловко уклонился, а затем повернулся лицом к сопернику с поднятым мечом, готовый отразить удар.
– С другой стороны, – произнес мальчик, – мы никогда не сможем отказаться от нашей первобытности. Наши основные чувства и врожденные качества никогда не отомрут.
Дункан нанес удар, но Пол с помощью защитного поля замедлил и блокировал его, а затем отступил в сторону и взмахнул клинком.
– Хорошо сказано, молодой человек, – смеясь, сказал Дункан. – Для человека слова – тоже оружие. Ты только что опробовал его на мне.
– С пользой?
Дункан мечом отсалютовал Полу.
– Ты молодой повелитель, и я ни на минуту не забываю об этом, но не на тренировках. Здесь повелитель я, и ты будешь повиноваться мне… ради твоего же блага.
Спарринг был прерван появлением Джессики. Дункан опустил меч и учтиво поклонился матери Пола. Он сразу уловил ее смущение; она сама учила его читать чужие чувства.
– После тренировки зайди ко мне, Пол. Нам есть о чем поговорить.
Юноша вытер со лба пот.
– Думаю, что на сегодня я уже достаточно утомил Дункана.
Джессика посмотрела на мастера фехтования, а затем заговорила, вежливо, но твердо:
– Будь так добр, позволь нам поговорить наедине.
– Конечно, миледи.
Дункан сунул меч в ножны, повесил на стену и вышел, отирая лицо полотенцем.
Несмотря на то что его наставник говорил с матерью с должным почтением, как с законной спутницей герцога, от Пола не укрылась жесткость, с какой Дункан смотрел на Джессику. Он не мог понять, почему Дункан и его мать питают друг к другу не вполне дружеские чувства. Пол хотел использовать все доступные ему техники помимо тех, что преподавали ему Гарни и Сафир, чтобы достичь совершенства. Они же все искренне желали, чтобы он стал лучшим герцогом, и он был им за это очень благодарен.
Лицо Джессики выражало одновременно теплоту и печаль.
– Есть одна вещь, которую ты должен знать – планы отца относительно твоего будущего, – сказала она, и Пол тоже повесил меч на место. Они с матерью присели на жесткую скамью.