– Хватит? – поинтересовался Рипли. – Или продолжим состязание в остроумии?
Боллард кивнул.
– Нет, так не пойдет. Что надо сказать?
– Простите, – выдавил бедолага.
– Неправильный ответ. Итак?
– Простите, миледи… виноват.
– Вот так‑то лучше. А теперь пошел прочь.
Боллард с трудом поднялся на ноги и кликнул собаку, но животное, поджав хвост и опустив голову, прижалось к Олимпии.
– Нет, – сказала та, – собаку мы забираем.
– Сэм принадлежит мне, – хрипло крикнул Боллард.
Олимпия взглянула на Рипли, но тот покачал головой:
– Нет, пса взять мы не можем.
– Но не можем и оставить, – возразила она. – Он опять его изобьет.
– Это моя собака! Я отвалил целую прорву денег за этого непослушного кобеля! Нет у вас такого права!
– Это у тебя нет на него прав! – воскликнула Олимпия. – Ты предал беззащитное животное, когда ударил.
– Садитесь в дилижанс, – велел Рипли.
– Я не оставлю собаку с ним! Как только мы уедем, он выместит на нем всю свою злобу.
– Сэм, ко мне, – рявкнул Боллард.
Пес посмотрел на хозяина и задрожал всем телом.
– Он не пойдет с этим человеком! – сказала Олимпия.
– Это мой пес, холера его забери!
– Мы не можем взять собаку, – повторил Рипли. – На тот случай, если вы не заметили: это не пекинес, так что на колени к вам не усядется. В дилижансе едва помещаются два человека.
– Он может ехать в отделении для багажа, – упорствовала она. – В деревянном ящике.
– Он занят: там ваш подвенечный наряд.
– Ничего страшного: все равно его больше не надену.
– Какого черта вы обсуждаете? Просто верните мне пса!
– Заткнись! – прикрикнул Рипли. – Видишь, мы с леди разговариваем.
– Вы не можете его забрать! Он мой!
– Как же ты мне надоел! – раздраженно буркнул Рипли. – Кто‑нибудь, сделайте так, чтобы он убрался!
Если Боллард что и собирался сказать, то не был услышан, потому что два здоровяка из числа зевак взяли его под руки и потащили в дальний угол двора. Рипли опять повернулся к Олимпии:
– Если мы возьмем собаку с собой, она будет ваша, и всю заботу о ней вам придется взять на себя. Это не вещь, которую можно убрать на чердак или выбросить, если надоест. Это, надеюсь, понятно?
– Да, – кивнула Олимпия с громко бьющимся сердцем. – Спасибо, что все объяснили: мой девичий мозг слишком мал, чтобы уразуметь последствия.
– Вот и замечательно, – сказал Рипли и направился в дальний угол двора поговорить с Боллардом, которого на всякий случай здоровяки держали за руки.
Последовали недолгие переговоры, причем Боллард то возвышал голос до гневного крика, то понижал до невнятного ворчания, а через некоторое время из дверей гостиницы вышел слуга с одеялом, которое бросил потом на дно ящика, поверх свертка с ее аккуратно сложенным свадебным нарядом.
– Ну что, довольны? – поинтересовался Рипли. – А то, может, еще нанять отдельную карету для вашей зверушки и пару лакеев, чтобы за ней ухаживали?
– Достаточно и этого, – сказала Олимпия.
Рипли прищелкнул языком, и пес насторожился, подняв торчком уши. Ему указали на ящик, он послушно туда запрыгнул, взбил лапами одеяло в кучу, покрутился, устраиваясь поудобнее, и успокоился.
Собака оказалась послушной и выдрессированной. Беда была явно в Болларде, а не в ней.
Олимпия взглянула на бывшего хозяина пса, который стоял, разинув рот и хлопая глазами, потом услышала голос герцога:
– Полезайте наконец в дилижанс, и побыстрее.
Рипли наблюдал, как она забирается в карету и устраивается на сиденье: облако кружев, лент и цветов на шляпке, – потом в последний раз оглядел двор, на тот случай если Боллард вздумает наброситься на них и учинить разборку, и заглянул в багажное отделение, чтобы осмотреть собаку. Он заметил два рубца от ударов кнутом, но крови не было: слава богу, негодяю не хватило времени изуродовать животное.
Погладив пса, Рипли сказал:
– Повезло тебе, приятель: мы подоспели как нельзя вовремя.
Пес в знак признательности лизнул его руку, и герцог рассмеялся:
– Не пускай слюни! Перчатки, конечно, дрянь, но других пока нет. И смотри не гадь тут в пути.
Вот теперь можно и дух перевести.
Будущая герцогиня Эшмонт жива, в целости и сохранности. Кровь не пролилась, разве что Боллард мог насчитать на себе, как напоминание о сегодняшних событиях, с дюжину синяков и ссадин. И все‑таки, несмотря на эти приятные мысли, Рипли понимал, что ему понадобится некоторое время, чтобы успокоиться, ведь он едва не потерял над собой контроль и не превратил Болларда в кровавое месиво.
Глубоко вздохнув, он закрыл багажное отделение, сел в дилижанс и приказал кучеру трогаться. Но едва они тронулись с места и Рипли уселся поудобнее, как леди Олимпия подскочила, закинула руки ему на плечи и с пафосом воскликнула:
– Право же, вы настоящий герой!
И поцеловала!
Глава 6
Она поцеловала его в щеку, потому что переволновалась, или так подсказал бы Рипли ум, если бы по счастливой случайности в данный момент работал. Так вот: если бы действительно работал, то велел бы хозяину оттолкнуть леди и сказать что‑то вроде «не глупите!», – но, увы, ум не работал. Рипли сжал Олимпию в объятиях и поцеловал в губы, причем отнюдь не по‑братски, а со страстью, отчаянием, яростью и прочими досадными чувствами, с которыми, как ему казалось, он справился всего минуту назад. И в первую очередь это было простое плотское вожделение.
Он почувствовал, как она напряглась, и уже собирался отстраниться, но потом ее нежные губы принялись отвечать на его поцелуй, и у них был необыкновенный вкус: свежести, сладости и чего‑то еще. Он не знал, да ему, впрочем, было все равно.
Олимпия и понятия не имела, как надо целоваться, но и это ему тоже было безразлично. Рипли просто нравился вкус этих сочных нежных губ. Во всяком случае, он‑то умел целоваться и очень надеялся, что девушка тоже быстро научится.
Олимпия таяла в его объятиях и была словно создана для них, и на миг Рипли забылся от нахлынувшего восторга, облегчения, удовольствия и других, менее понятных ему ощущений.
Тут залаяла собака, и звуки эти пробудили его от того бездумного состояния, в которое впал. Рипли отстранился, потому что в тот же миг, когда его ум пусть и запоздало, но заработал, понял, что совершил невероятную глупость. Какой смысл ее отталкивать, если это он сам обратил невинный благодарный поцелуй в нечто такое, чего не должно было случиться.
– Будь я проклят! Ну почему никто вам не сказал, что надо держаться подальше от мужчины, который только что дрался?
– Вы меня сами поцеловали! – воскликнула Олимпия, и глаза ее в этот миг сделались огромными и, кажется, синими, хотя разве можно сказать наверняка в пасмурный день в темном нутре кареты?
– Нет, вы первая! – возразил Рипли.
– В щеку!
– В щеку, в губы… Какая разница? Неужели нужно объяснять очевидное? Я мужчина.
– Похоже, да, поскольку я не понимаю. У меня шестеро братьев, дрались они предостаточно, но мне и в голову не приходило… А Боллард… Почему он назвал меня шлюхой?
– Полагаю, чтобы побольнее уколоть, заставить вернуть ему собаку, – сказал Рипли.
Он все еще чувствовал разочарование. Если подумать, в этом поцелуе не было ничего особенного, но вполне могло бы быть. Ну как он допустил такую оплошность? Ведь эта девушка – невеста Эшмонта!
– Никто никогда не принимал меня за даму полусвета, – продолжала рассуждать Олимпия. – Я же в очках.
– Ну и что? Они придают загадочность.
Она уставилась на него, но Рипли решил не обращать внимания, отчаянно пытаясь найти выход из двусмысленного положения, в которое сам себя поставил.
– Виной всему платье: слишком вызывающее, – нашла наконец причину Олимпия. – Благовоспитанные дамы и старые девы таких не носят.
– Ну какая же вы старая дева? Вы невеста герцога.
– Не пытайтесь сменить тему! Для кого предназначался этот туалет?
– Откуда мне знать?
– Наверняка для куртизанки. – Олимпия разгладила юбки. – Или для веселой вдовушки. По намекам я миссис Торн догадалась, что она за что‑то обязана вам.
– Не мне, – возразил Рипли, – а моей сестре.
Если бы ее светлость леди Блэквуд присутствовала на свадьбе, то Рипли сумел бы убедить ее помочь догнать леди Олимпию, и тогда сбежавшая невеста не ушла бы дальше садовой калитки.
Но нет: Алиса находилась в то время в тридцати милях от Лондона, у тети Джулии, по какой‑то неясной причине.
Блэквуд как‑то туманно это объяснил, но, с другой стороны, они почти не разговаривали, все время говорил один Эшмонт – насчет своей свадьбы… с девушкой, которую минуту назад Рипли поцеловал, неверно истолковав невинный поцелуй в щеку.
– Вы, несомненно, с ней встречались. Она, возможно… ну да ладно. Если встречались, то знаете, какова она.
– Прекрасные волосы цвета воронова крыла и зеленые глаза, – кивнула леди Олимпия. – Я была поражена до глубины души, когда узнала, что она выходит за Блэквуда. Мне она казалась благоразумнее.
Рипли тоже так казалось…
– Но вы же приняли предложение Эшмонта, – напомнил он. – А он ведь один из нас.
– Вашей сестре не нужно было думать о пятерых младших братьях и расточительных родителях, а еще о том, что годы идут и шансы на замужество тают. И наверняка несколько лет кряду не называли самой занудной девицей сезона, – сказала Олимпия. – Я начала поддаваться панике, да и родители тоже.
– У вас еще есть время, – возразил Рипли. – Да и насчет занудства я сильно сомневаюсь.
– Вы же не знаете, какая я на самом деле, – возразила она мрачно. – Я могу рассуждать о редких изданиях, старинных собраниях и гравюрах на медных пластинках до тех пор, пока мой собеседник не свалится в глубокий обморок. Хуже того: у меня есть система, на создание которой меня вдохновил американский президент, мистер Томас Джефферсон, применивший для классификации книг в библиотеке научные таблицы Бэкона. Только мой метод еще сложнее, и я могу говорить на эту тему раз в двадцать дольше, чем мои слушатели способны слушать.