Воцарилось молчание, потом Эшмонт сказал:
– Думаю, Олимпия все‑таки сбежала.
Блэквуд пожал плечами, и Эшмонт добавил:
– Но тогда дело сильно осложняется.
– Мы с тобой не самые завидные женихи, – заметил Блэквуд.
– Дядя Фред так и сказал, и, похоже, был прав, чума его забери! Мне пришлось соблазнять ее библиотекой, но даже при этом пришлось чертовски долго уговаривать.
– Да уж.
Эшмонт с силой хватил кружкой о стол, расплескав эль.
– Но Рипли не сделал вообще ничего, даже пальцем не пошевелил! А теперь… Нет, погоди. Я просил его присматривать. Если она в самом деле дала деру и это не в шутку, то он как раз за ней и присматривает. Хорошо, если так, потому что она – та самая, которую я нашел.
– А ведь она была у нас на глазах, год за годом.
– Но мы не замечали. И меньше всех я. А потом вдруг увидел. И стал ухаживать. И получил. Не Рипли. Если она решила сбежать… – Эшмонт стиснул зубы. – Тогда я просто исправлю то, что нужно исправить, и верну ее.
– У тебя получится, – заверил друга Блэквуд.
– Сначала нужно ее найти. Как думаешь, где? Лондон?
– Ставлю на Лондон, – сказал Блэквуд. – Весьма вероятно – Гонерби‑хаус.
– Не тот дом, где свадьба? – уточнил Эшмонт. – Нет, маловероятно. Досадно, что они решили устроить свадьбу в Кенсингтоне: из Гонерби‑хауса бежать было бы труднее. Наверное, мне стоило дождаться, пока они не закончат перестраивать старый дом.
– Ну и ждал бы год, а то и два, потому что, уверяю тебя, там дел непроворот.
Эшмонт покачал головой.
– Нет, зачем ждать? Я нашел Олимпию, ухаживал, она сказала «да». Ничто не предвещало… А что теперь?
В гостиную вошла жена хозяина гостиницы.
– Твикенем, ваша светлость! Вернулся кучер, которого они наняли, и говорит, что лошадей сменили в Твикенеме, а уж оттуда покатили в Гилфорд.
Эшмонт уставился на Блэквуда.
– Какого черта?
– Гилфорд, – тупо повторил Блэквуд, потом до него дошло. – Так он везет ее в Кемберли‑плейс, к Алисе! – Он рассмеялся. – Становится все интереснее.
Эшмонт вскочил со стула.
– Чтоб ему провалиться! Теперь я должен гнаться за этим олухом до самого Гилфорда!
– Да, и вырвать леди Олимпию из лап герцогини и ее тетки. Вот будет потеха!
Но Эшмонт уже бежал к выходу, требуя подать лошадь. Спустя несколько минут, когда он был уже готов взлететь в седло, из гостиничного двора выбежал некий красномордый субъект с воплями об украденной собаке.
Эшмонту было наплевать на собаку, как и на все, что красномордый мог сообщить про герцога Рипли: настроение у него было не самое лучшее, и он хотел ехать как можно скорее, – однако подлец сделал нелестное замечание насчет дамы, которая была с Рипли.
Так случилась вторая заминка, во время которой Эшмонт попытался прибить наглеца.
Глава 8
Сначала из глаз посыпались искры, потом, открыв глаза, Рипли увидел, что лежит лицом в грязи, и попытался встать, но правую ногу пронзила такая боль, что он выругался.
Услышав крик, он поднял голову и увидел, как по полю к нему бежит леди Олимпия. Юбки раздуваются, черное кружево развевается за спиной. Приложив больше усилий, чем следовало бы, невзирая на решительное возражение своей правой ноги, Рипли перекатился на спину и с трудом привел себя в сидячее положение.
В правой ноге пульсировала боль, в боку ныло и саднило: неприятно, неудобно, но не смертельно.
«Ничего страшного! – сказал себе Рипли. – Вставай!»
Олимпия опустилась на колени возле него и распорядилась:
– Не двигайтесь!
– Дайте мне минуту, и я встану: сейчас, вот пусть только мир перестанет вертеться у меня перед глазами. Попал ногой в кроличью нору, вот и все. Не иначе, здесь обретается тот, кто устроил псу славную охоту.
Опираясь на руку, Рипли попытался встать, но нога подкосилась, и боль стрельнула вверх. Олимпия коснулась его плеча.
– Не надо.
Услышав глас приказующий, Рипли инстинктивно замер, а потом и рассмеялся, про себя. Действительно, умереть со смеху: он услышал ее пронзительный свист – самое то, что нужно, чтобы подзывать собак и мальчишек. И как любой мальчишка или пес, он застыл на месте и, обернувшись на зов, оступился и упал лицом вниз, прямо в грязь.
– Все в порядке, просто упал неудачно.
– Не двигайтесь, – повторила Олимпия. – Дайте‑ка взгляну.
– Вроде ничего не сломано, – сказал Рипли скорее для собственного успокоения. – Но моя шляпа угодила вон туда, в коровий навоз.
Он попытался встать, но вторую ногу пронзила такая боль, что он чертыхнулся, потом медленно вдохнул и выдохнул.
– Именно. Не попытаться ли вам заставить работать свой вконец обленившийся мозг и извлечь капельку здравого смысла? У вас повреждена нога.
– Признаюсь, я здорово треснулся, когда свалился лицом вниз, – сказал Рипли.
Наверняка он подвернул ногу, в худшем случае, или просто ушиб. Не из‑за чего поднимать столько шума.
– Я думаю, – согласилась Олимпия. – А теперь смирно. Придержите язык и дайте мне посмотреть. Ах нет. Не обращайте внимания. Знаю, что придержать язык – это выше ваших сил. Хотя бы не шевелитесь. Главное – чтобы вам не стало хуже.
Рипли показалось, что он расслышал, как она подумала: «Идиот вы этакий».
Леди Олимпия была права: он бы тоже в подобной ситуации приказал ей сидеть смирно. Беда в том, что внутренний голос тихо подсказывал Рипли, что травма серьезная, и от этого намека к нему уже подкрадывался страх.
«Не будь ребенком, – приказал себе Рипли. – Не умер же! И крови не видно. Просто немного обездвижил. Ненадолго: на минуту‑другую».
И не из‑за чего тревожиться.
– Посмотрите, что стало с перчатками, – посетовал Рипли, протягивая руки. – Только посмотрите на них!
– Они все равно вам не нравились.
– Дело принципа, черт возьми. – Вероятно, лицо у него было еще грязнее, чем перчатки, но ведь он никогда не отличался красотой, так что ущерб невелик. – И это недостойно джентльмена – упасть физиономией вниз на крестьянском поле.
– Да, вы не роняете своего достоинства, когда валитесь без чувств на званом обеде, после чересчур обильных возлияний, – съязвила она.
– Конечно, ведь пьяный не знает, что роняет свое достоинство. Да и боли не чувствует, что не менее важно.
– Мужчины! – фыркнула Олимпия. – Правая нога?
– Да, нянюшка.
– Или, если хорошенько подумать, может, лучше вас просто пристрелить и положить конец страданиям?
– К сожалению, у нас нет при себе оружия, – вздохнул Рипли. – Надо было позаботиться об этом еще в Патни. Путешествовать безоружным – это, знаете ли… О‑о!
Олимпия осторожно ощупала его ступню.
Все равно… не больно, правда, скорее… возбуждающе. Он ведь мужчина, а когда женщина до него дотрагивается, он непременно почувствует возбуждение, желает того или нет.
– Скажите, где болит, – попросила Олимпия, очень осторожно поворачивая ступню сначала вправо, потом влево и по кругу – должно быть, отрабатывала этот прием на своих братьях и, как он теперь узнал, еще и на беспечных родителях.
Кажется, он тихо вскрикнул, отчего лицо его залила краска, и тут же поспешил сказать:
– Ничего не сломано, я бы почувствовал. Как трогательно, что вы обо мне заботитесь.
– Меня так и подмывает взять вашу ногу и треснуть ею о камень.
– Увы. Тут вокруг только грязь и коровий помет. – Рипли огляделся по сторонам. – Нет, еще овечий. Впрочем, я в этом не разбираюсь – вообще ничего не смыслю в сельском хозяйстве.
Олимпия встала и, подбоченившись, воззрилась на него.
– Я не могу вас тут бросить, как ни велик соблазн.
– Почему бы нет? Кучер знает, куда ехать.
Он вполне способен подняться, сказал себе Рипли. Ему не придется забираться в дилижанс ползком. По крайней мере, можно допрыгать на одной ноге. Только не ныть, не обращать внимания на жуткую боль в стопе. Случались переделки и похлеще: драки, падения с лошади в сумасшедшей скачке – и ранения были куда серьезнее.
Но тогда он был пьян и боли не чувствовал!
Ничего: трезвый ли, пьяный, – но сейчас у него нет времени изображать инвалида. Нужно немедленно вернуться в Лондон, кое‑что посоветовать Эшмонту и, если понадобится, заставить его силой отправиться за невестой. А еще надо все уладить, чтобы из‑за свадебного фиаско не вышло дуэли, чтобы никого не покалечили или, не дай бог, убили. И прежде всего нужно как можно дальше оказаться от леди Олимпии и затащить в постель какую‑нибудь девицу.
– Это все из‑за туфель, – сказал Рипли. – Нельзя бегать по полю, среди кроличьих нор, в вечерних туфлях, которые надеваешь на свадьбу.
Такая обувь защищает ногу от сырости ничуть не лучше комнатных шлепанцев. Но разве раздобудешь приличные сапоги за столь короткий срок, хоть в Патни, хоть еще где. Спасибо еще, гостиничные слуги, как могли, постарались высушить и вычистить эту нарядную пару.
– Давайте помогу вам встать, – предложила Олимпия. – Вам ни в коем случае нельзя опираться на правую ногу.
– Да знаю я. Позовите кучера, а сами останьтесь возле лошадей.
– Я могу помочь вам дойти до кареты.
– Мне придется ползти. Нет‑нет, не хочу испортить этот прекрасный сюртук. Ступайте за кучером.
Олимпия оглянулась через плечо.
– Он все еще возится с упряжью. Интересно, что так напугало пристяжную?
– Кучер просто на что‑то отвлекся. Лошади еще выходят из повиновения, если возница пьян, а так они смирные. Будьте добры, приведите парня сюда.
– Он ниже меня, вам будет непросто.
– Зато крепче. Просто приведите его, пожалуйста.
Она улыбнулась, возвышаясь над ним.
– Нет. Мне, может, нравится видеть вас беспомощным.
Она была удивительно привлекательна сейчас, когда стояла так над ним, подбоченившись. Он даже подумал, что мог бы подцепить здоровой ступней ее за лодыжку, и она упала бы на него… если бы не была невестой его безмозглого друга!
Олимпия протянула ему руку, чтобы помочь встать.