– Мне бы хотелось так думать, но меня одолевают сомнения. Не представляю, как они смогут смотреть в глаза своим друзьям. Как же я теперь жалею, что не подумала о родителях, прежде чем вылезать в окно!
– Они переживут, если вы, в конце концов, выйдете за герцога, – заметила леди Джулия. – И все всё забудут.
– Разве теперь это возможно?
– Конечно! – без сомнений заявила пожилая дама. – Это совершенно ясно.
– Только не мне, – возразила Олимпия.
– Это потому, что вы не знаете его так хорошо, как некоторые из нас, – возразила дама. – Я слышала, как вы с ним встретились возле отеля «Кларендон». По мне, метафора была совершенно прозрачной. Эшмонт отчаянно нуждается в том, чтобы его оттащили от края. Как большинство мужчин, он не анализирует свои чувства, а в итоге не понимает, откуда все его беды. Но какой‑то частью своей души он не может не чувствовать, как наскучила ему жизнь, которую ведет, и хаос, который сеет на своем пути. Я вот о чем подумала… Может, и Рипли тоже все наскучило: и Эшмонт, и такая жизнь, – поэтому он и отправился за границу один, без приятелей?
Ни тот ни другой не производили на Олимпию впечатления тех, кому что‑то может наскучить, хотя леди Джулия, конечно, знает их обоих гораздо лучше.
– Однако я отвлеклась, – торопливо продолжила дама. – Дело в том, что вы – полная противоположность Эшмонту, и это, я уверена, и привлекло его внимание.
– Он решил на мне жениться только потому, что я отвезла его домой и заставила переобуться? – удивилась Олимпия.
– Ваше поведение заставило его взглянуть на вас повнимательнее. Кроме того… – На минуту леди задумалась. – Я подозреваю, что кто‑то сказал ему, что шансов вас получить нет. Именно так бы поступила я, если бы Эшмонт рассказал мне о девушке, которую я бы одобряла. Он игрок до мозга костей, но скоро и он поймет, что придется потрудиться, чтобы завоевать также и ваше уважение, и вашу любовь. А когда он добьется…
– Если! – против собственной воли выпалила Олимпия.
– Никаких «если»! – отрезала леди Джулия. – «Когда». Я знаю Эшмонта так же хорошо, как собственного племянника и третьего идиота. Куда один, туда и двое других. Они неразлучны с тех пор, как встретились в Итоне. Никак не предполагала, что Рипли отправится за границу без них и задержится там на год. Но, как я уже говорила, он, возможно, устал от такой жизни. И надеюсь, что повзрослел: разумеется, не так, чтобы очень, однако достаточно, чтобы сегодня сделать все, что в его силах, чтобы… скажем, не запутать дело еще больше.
Она бы не запуталась, если бы не увидела его обнаженным, подумала Олимпия, и если бы он не начал ее целовать совсем не по‑дружески. Но он всегда был невоздержан, любитель розыгрышей и к тому же повеса. Беда в том, что она нарушила больше приличий, чем могла бы от себя ожидать, причем всего за несколько часов. И это вывело ее из равновесия.
Олимпия никогда не грешила безалаберностью: всему виной бренди. Будучи сбита с толку, она согласилась выйти за совершенно неподобающего Эшмонта. В качестве няньки или нет, но она будет полной дурой, если, невзирая на недостатки герцога, не воспользуется вторым шансом, коль скоро таковой ей представится, что маловероятно после сегодняшней‑то скандальной выходки.
Окажись тетя Делия дома, чтобы принять ее у себя, и скандал удалось бы замять. Теперь репутация Олимпии наверняка погибла. Рипли считал иначе, но он же мужчина, причем герцог. Он и понятия не имеет, как быстро и как жестоко можно осудить женщину, если целый день и часть вечера провела в тесной карете с одним из «их бесчестий». Публика легко представит, что за сцены могли разыграться там. Олимпия была готова погрузиться в пучину отчаяния. Сатирические листки уже мелькали перед ее мысленным взором, когда леди Джулия заговорила:
– Я думаю, не стоит недооценивать Эшмонта. Возможно, на это уйдет некоторое время, но вы будете с ним счастливы, как только он сумеет добиться от вас любви и уважения. Я сужу по собственному опыту. Ведь Чарлз не был моим первым избранником. Признаюсь, я вышла за него, покоряясь обстоятельствам, если не от отчаяния, но он поклялся сделать меня счастливой во что бы то ни стало, и доказательством того, что так и случилось, служит мое горе во вдовстве. Однако говорят, что время исцеляет все раны, и я уверена, что мало‑помалу смогу утешиться. Все, не стану вас больше утомлять. Если захотите, поговорим позже, а сейчас я бы посоветовала вам поспать.
Леди Джулия вышла из комнаты, предоставив Олимпии прекрасную возможность для размышлений, хотя она уже и так голову сломала! Ее мысли путались, и она нисколько не сомневалась, что заснуть ей не удастся. Тогда Олимпия принялась мерить шагами комнату, пытаясь рассортировать и разложить по полочкам все, что случилось с ней за этот день.
Олимпия не помнила, как легла, и страшно удивилась, когда Пикар разбудила ее, чтобы помочь одеться к обеду.
Рипли надел к обеду кое‑что из гардероба дяди, не совсем по фигуре, но и в этой одежде, как в том костюме, что приобрел в Патни, он выглядел настоящим герцогом и был непозволительно хорош.
Хоть и с трудом, Олимпии удалось убедить его положить ногу на стул. Он с ворчанием, но согласился, а буквально через несколько минут забыл, сколь нелепо выглядит, развеселился и принялся всех развлекать.
Говорил он главным образом о своих странствиях по Европе и оказался превосходным рассказчиком, как те писатели‑романтики, которых так любил. Он заставил обеих дам смеяться, снова и снова – и Рипли выглядел обезоруживающе проказливым и был так доволен собственной персоной, что обе дамы смеялись не переставая.
И это было очень кстати, поскольку дало возможность Олимпии больше не думать ни о родных, ни о скандале, ни об Эшмонте, и в то же время плохо, потому что она понимала, что могла бы слушать его хоть до утра. Когда в последний раз ей хотелось внимать мужчине, который говорил вовсе не о книгах? И почему этим мужчиной оказался не кто иной, как Рипли?
Она разрешила себе порадоваться передышке, забыть о душевной буре. Когда вокруг сновали слуги, личные дела стоило отложить до конца обеда.
Ждать долго не пришлось.
После обеда леди Джулия вместе с гостьей переместились в библиотеку. Как только слуги устроили его светлость на диване и вышли, после изрядной суеты, леди тут же напустилась на племянника:
– Что за план у тебя был? Или ты явился сюда в надежде, что я все устрою?
– Дело осложнилось, – заметил Рипли.
– Леди Олимпия поведала мне… зная тебя, могу предположить, что не все, но бо́льшую часть, – сказала пожилая леди.
Олимпия, с пылающим лицом, вскочила со стула и принялась рассматривать книги, что стояли на уровне ее глаз: смотрела, но ничего не видела, – и твердила себе, что у леди Джулии не хватит воображения, чтобы представить себе сцену с голым герцогом, как и ту часть их дорожных приключений, о которой предпочла умолчать.
– Я хотел доставить леди Олимпию в целости и сохранности сюда, к тебе, – сказал Рипли. – А сам вернулся бы в Лондон и внушил Эшмонту, что нужно сделать вторую попытку.
– Вот как? Почему ты решил, что Эшмонт станет спокойно сидеть в Лондоне? Это совсем на него не похоже. Куда вероятнее, что он уже идет по вашему следу.
– В этом‑то и беда! Эшмонт успел здорово набраться уже к тому моменту, как леди Олимпия сбежала, а я вслед за ней. По моим прикидкам, не догнав нас в Патни, он бы продолжил пить и дальше. Блэквуд уложил бы его в постель – мы всегда так делаем, – так что поскольку Эшмонт до сих пор не появился, все говорит в пользу моей версии. Но если он все‑таки появится, я займусь им сам. Предоставьте это мне.
Олимпия, стоявшая возле книжной полки, оглянулась:
– Предоставить это вам! Ведь это я сбежала. Если он появится – в чем я сильно сомневаюсь, – успокаивать его следует мне самой.
– Неплохая мысль! Только не опоздайте: когда появится, нападайте первой, а он пусть защищается, – сказал Рипли.
– Не «когда», а «если», – поправила Олимпия.
– Он приедет, – заверил ее Рипли. – Просто, возможно, не сегодня: не стоит исключать ту весьма малую вероятность, что Блэквуд убедит его протрезветь. В этом случае – да еще если с ним будет Блэквуд, который поможет ему сложить два и два, – Эшмонт очень скоро нас разыщет, тем более что нас многие видели. Мне бы хотелось побеседовать с ним раньше, чем он явится сюда за своей невестой.
– Но поскольку это невозможно, придумай что‑нибудь другое, – предложила леди Джулия. – На тот случай, к примеру, если эти болваны заявятся сюда часа в три утра.
– Вы полагаете, что он захочет меня увезти? – удивилась Олимпия. – На его месте я, если бы и приехала, то лишь для того, чтобы сказать: «Скатертью дорожка!» А скорее вообще бы не потрудилась приезжать.
– Вы не он, – уверенно заявила дама.
– Вопрос когда, – добавил Рипли. – Даже при наличии шестерых братьев понять таких, как Эшмонт, непросто. В нем живет дух соперничества, он всегда поступает по‑своему и получает то, что хочет.
– И чем он отличается от вас двоих? – спросила Олимпия. – И от прочих мужчин? А как насчет мужского самолюбия? Я ведь сбежала от него, опозорила перед всем светом.
– Но взгляните на ситуацию под другим углом, – предложил Рипли. – Он считает вас своей собственностью, и то самое самолюбие заставит его устранить с дороги все, из‑за чего вы сбежали. Вы должны уяснить, что он не может не ответить на вызов.
Вспомнив слова леди Джулии, Олимпия в растерянности посмотрела сначала на пожилую даму, потом на ее племянника.
– Вызов?
– Эшмонту женщины никогда не отказывали, – заметила леди Джулия. – Ясно, конечно, с женщинами какого сорта он имел дело, но факт остается фактом.
– И его привлекло во мне лишь то, что я менее доступна? – изумилась Олимпия.
– Нет‑нет, вы совсем другая, – поспешил успокоить ее Рипли. – Ничего похожего на то, к чему мы привыкли.
– Менее доступная и совсем другая…
– Именно.
Какая ирония, подумала она. Совсем другая и менее доступная – за это ее и сослали в лагерь старых дев, компаньонок и «синих чулок». Знай она раньше, что подобные качества привлекают распутников… Нет, ничего бы не изменилось, потому что приличные девушки должны держаться подальше от таких, как «их бесчестья».