– После того как прекрасная дама провела в дороге около пяти часов и едва успела перевести дух, не говоря уж о том, чтобы отдохнуть? – с сомнением уточнил Блэквуд. – А ты? Полагаешь, что сумеешь произвести на нее впечатление, воняя конским потом и несвежей одеждой, то есть без привычного шика и блеска?
Эшмонт осторожно прикоснулся к синяку под глазом и со вздохом констатировал:
– Вероятно, нет. Значит, завтра.
Глава 11
– Вы их отпустили! – воскликнул Рипли. – Они были тут, а вы дали им уехать!
Всего несколько минут назад они вошли в большой холл Кемберли, где и узнали о визите Эшмонта и Блэквуда.
Рипли стоял, опираясь о спинку кушетки возле камина и, устремив взгляд на реликвии времен королевы Елизаветы, которые украшали стены, думал, отчего судьбе вздумалось так жестоко испытывать его в тот же момент, когда он вновь ступил на землю Англии.
– Тебе лучше сесть, – предложила тетя Джулия. – Ты белый как мел.
– Сядьте, прошу вас! – подхватила и Олимпия. – Пожалуйста, попытайтесь чуть меньше упрямиться!
Рипли плюхнулся на кушетку, а хотелось лечь и потерять сознание. Нога болела так, что скрипели зубы, но все равно вполовину меньше головы, в которой с сокрушительным треском сталкивались разные мысли. Не привык он так много думать, так что неудивительно, что он совсем выбился из сил.
– Полагаю, тебе будет гораздо удобнее, если воспользуешься креслом‑каталкой своего дяди, – сказала леди Джулия.
– Кресло‑каталка! Может, меня еще манной кашей кормить?
– У кресел‑каталок есть подножка, – заметила Олимпия, – чтобы опираться ногой.
Рипли уставился в потолок, живо представив, как толстые подагрические инвалиды раскатывают по улицам Бата в своих креслах‑каталках, – множество карикатур подобного рода видел и потешался над ними.
– Если дадите вашей больной ноге отдых, пользуясь каталкой, она заживет гораздо быстрее!
– Кресло‑каталка для немощных! – заявил Рипли, а потом подумал: «Хоть бы кто меня пристрелил, что ли!»
– Как всемогущие могли столь низко пасть! – процитировала леди Джулия.
Рипли взглянул на нее:
– Ладно, торжествуйте. Да, я пал и чувствую себя как в аду. Леди Олимпия была права. И вы были правы. Мне не стоило сегодня выезжать: следовало дождаться Эшмонта с Блэквудом.
– Но поскольку тебя тут не было, – заметила леди Джулия, – я поступила так, как мне казалось разумнее. Может, я действовала во гневе, однако дело сде‑лано.
– Из‑за чего вам было гневаться? Разве вы не согласились со мной в том, что Эшмонт обязательно явится за Олимпией?
– Мне не понравилось его поведение, не говоря уж о том, как он выглядел, – ответила леди Джулия. – Ни то ни другое никак не было рассчитано на то, чтобы приободрить нашу юную леди. Напротив, он, казалось, даже бравирует своей глупостью, беспечностью и безрассудством.
– О‑о, зачем ему было выставлять все это напоказ? – воскликнула Олимпия. – У меня не было иллюзий, уверяю вас.
– А зря, – назидательно сказала леди Джулия. – Вам следовало питать хоть какие‑то надежды и мечты в день своей свадьбы! Но еще важнее, что Эшмонту не следовало думать, будто вы легкая добыча. Теперь мне кажется, что этот глупец вообще не старался вам понравиться. Хотя сейчас он, должно быть, догадался, что ваше исчезновение вовсе не было шуткой или розыгрышем и что ошибку придется исправлять.
– Должно быть, у его ангелоликой светлости вид действительно был кошмарный, если сумел довести вас до белого каления, – заметил Рипли.
Будь он в доме, мог бы устроить Эшмонту хорошую выволочку. Какого дьявола он устроил этот дурной спектакль, если мог предстать во всем блеске? Как будто пытался оттолкнуть Олимпию! Или парень настолько уверен в собственной неотразимости?
– Выглядел он ужасно, вел себя еще хуже, от него воняло, как из пивной бочки, – заметила брезгливо пожилая дама. – Я сделала твоему приятелю выговор: надеюсь, ему будет о чем подумать. И, уж конечно, он дал мне пищу для размышлений. Они оба. Я не хотела рисковать. Что, если бы они встретились с леди Олимпией на дороге? Ей пришлось бы сражаться сразу с двумя болванами. Она девушка большого ума и сильной воли. И, честно говоря, я была почти уверена, что они не встретятся. Куда вероятней, что эти двое завернут то ли на скачки, то ли на боксерский матч, то ли в придорожную таверну – переждать дождь.
Обращаясь уже к Олимпии, леди Джулия продолжила:
– Я живу затворницей уже больше трех лет, с тех самых пор как занемог Чарлз, и всегда смотрела на Хью и его приятелей как на необузданных мальчишек и относилась снисходительно к их шалостям, но сегодня вдруг прозрела: они ведь уже мужчины, пора бы им опомниться! Короче говоря, совесть не велит мне толкать вас в объятия вашего жениха. Вы можете гостить здесь сколько вам угодно, моя дорогая. А когда захотите вернуться в Лондон, стоит вам лишь сказать, и я сама вас туда отвезу.
И леди Джулия вышла из зала, а эхо разнесло гулкий стук ее каблуков по старинным дубовым половицам.
В конце концов Эшмонт действительно приехал, как и предсказывали тетушка с племянником, а потом уехал.
Олимпии, с одной стороны, хотелось рвать и метать от отчаяния, а с другой – скакать от радости. Сознавая недопустимость такого настроения, она начала анализировать и раскладывать по полочкам свои расстроенные чувства в отношении обоих мужчин своей жизни.
Ее не особенно волновали ни вид, ни запах, ни поведение Эшмонта. Комментарии леди Джулии не открыли ей ничего нового. Нечто подобное Олимпия допускала уже тогда, когда соглашалась выйти за него замуж.
У нее не было иллюзий. Откуда бы им взяться? Она довольно давно вращалась в обществе, достаточно наслышалась, насмотрелась и начиталась, чтобы понять, что он за человек. Да и какая разница, как выглядит, пахнет или ведет себя будущий муж, если он герцог!
Останься Олимпия сегодня в Кемберли‑плейс вместо того, чтобы бросаться вдогонку за Рипли, наверняка уехала бы с Эшмонтом в Лондон и стала его женой. Да и есть ли у нее выбор? Если бы она вернулась вместе с Эшмонтом, вчерашние безумные поступки были бы забыты. Общество, пожав плечами, найдет себе другую забаву. Просто очередной розыгрыш в обширном репертуаре «их бесчестий». И, главное, ее родители и братья не пострадают из‑за того, что она натворила.
Но если бы она не поехала за Рипли, тот ускакал бы в Лондон, ему стало бы хуже… и не случилось бы поцелуя, и все, что она знала о страсти, осталось бы для нее красивой картинкой, которую нарисовало ее воображение. Теперь‑то она понимала, насколько эта картина была далека от действительности.
Итак, леди Джулия дала волю гневу, а Олимпия вернулась к безрадостной действительности: безалаберным родителям, не обеспечившим будущее своим детям.
«Поищи ложку меда», – приказала она себе.
Совершенно ясно, что герцог Эшмонт не передумал брать ее в жены, поскольку, как выяснилось, он еще тот упрямец и собственник.
А что до поцелуя с другим герцогом, Олимпия запретила себе мучиться совестью. По сравнению с тем, что вытворял Эшмонт за последние лет десять и что, без сомнения, продолжит вытворять после свадьбы, эти минуты страсти казались ей сущим пустяком.
Кроме того Олимпии казалось, что любой мало‑мальски привлекательный и достаточно искушенный молодой человек мог возбудить в женщине страсть.
Она поспешила вслед за хозяйкой.
– Леди Джулия, прошу прощения: мне следовало сказать…
– Удивительно, дорогая, что после таких испытаний вы вообще сохранили дар речи, – улыбнулась та, замедляя шаг. – Эта троица перешла всякие границы. Где бы ни останавливались они с Блэквудом на ночь, Эшмонт должен был, прежде чем явиться сюда, помыться и побриться, попросить слуг вычистить одежду. Возможно, он рассчитывал, что произведет впечатление несчастного влюбленного, который настолько жаждет вернуть невесту, что его не волнуют подобные мелочи. Только вот на драки и возлияния у него нашлось время.
– Да уж, мужские поступки не всегда поддаются логическому объяснению.
Они дошли до лестницы. Леди Джулия остановилась и, коснувшись плеча Олимпии, посоветовала:
– Заставьте его потрудиться, дорогая. Пусть приложит усилие и напряжет свой мозг. Он гораздо больше нуждается в руководстве, чем я предполагала, но, вне всякого сомнения, вы справитесь.
Можно подумать, что у нее был другой выход.
– В сложившихся обстоятельствах было бы величайшей глупостью с моей стороны не принять ваше любезное приглашение и не задержаться здесь на день‑другой.
– Прекрасно! Пусть немного попереживает, это ему не повредит.
Леди Джулия стала подниматься по лестнице, и Олимпия заметила, следуя за ней:
– Полагаю, вы знаете его, как никто другой.
– Они были мне все родные, заменили сыновей: своих‑то Бог не дал. Но, к несчастью, я мало что смогла сделать. Могу поделиться с вами… даже не тайной, поскольку произошло все целую вечность назад, так что мало кто помнит об этом. Отец Эшмонта после смерти супруги впал в глубокую меланхолию и забыл о сыне, а папаша Блэквуда был сущий тиран, которому никто не мог угодить: только и делал, что придирался к сыну и искал в нем недостатки. Отец Рипли страдал от мозговой горячки, что прискорбным образом сказывалось на его поведении: думал, например, что совершенно разорен и что все вокруг пытаются украсть у него последнее. Этот дом стал для мальчишек убежищем, поэтому я так хорошо их знаю.
Олимпия застыла, совершенно пораженная, а хозяйка дома обернулась к ней и добавила:
– Все трое были слишком юными, когда получили наследство, но теперь они взрослые мужчины и я больше не могу их оправдывать. Понимаю, что вы действовали, повинуясь внезапному порыву, и поддались страху, сомнений нет. – Она скупо улыбнулась. – Бренди послужил толчком, придал вам решимости или храбрости – именно того, что было нужно, чтобы действовать. Не исключено, что бегство было самым разумным из всего, что вы могли бы сделать. Вам нужно время, чтобы хорошенько подумать и принять правильное решение. И лучше, чтобы вы были подальше от влияния родных и этого глупого мальчишки, который вознамерился на вас жениться. Кемберли‑плейс – прекрасное место для спокойных размышлений.