– Можем сделать остановку, если хотите. Вроде бы так положено после дуэли.
Ага, похоже, лед начинает таять, подумал Рипли, но предпочел отказаться:
– Не сегодня. У меня уже была возможность подкрепиться: содовая с бренди, – тоже традиция, видите ли.
– Жаль, я раньше не знала, – вздохнула Олимпия. – Вот что мне нужно было тогда. Бренди штука хорошая, но с чаем невкусно. Что ж, хоть на это хватило ума, и то дело.
– С головой у меня все в порядке, – возразил Рипли. – И Эшмонта я не боялся. Знал, что у него был шанс в меня попасть. А вот риск рокового исхода был очень мал, знаете ли: один к четырнадцати, – и всего‑то один к шести, что он бы меня ранил.
Олимпия взглянула на него поверх очков.
– Всего‑то.
– Вот вы женщина практичная и разумная. Давайте разделим тело дуэлянта на девять частей. Если занять правильную позицию, пуля его убьет лишь в том случае, если поразит одну из трех этих частей.
– Хорошо, встали в правильную позицию. Это где, в соседней деревне?
– Главное, не стоять во весь фронт, но если встать так, как стояли мы, шансы быть подстреленным составляют пять к одному, и три к одному – что ваш выстрел попадет в цель.
– Насколько я вижу, шансы совсем не нулевые.
– А какие, по‑вашему, шансы на то, что вы не убьетесь во время поездки в кебе? Вы не хуже меня знаете, сколько случается дорожных происшествий. Это мне следовало бы устроить вам допрос с пристрастием: как вы могли так рисковать? – но я молчу, потому что великодушный и знаю, что вы сделали это исключительно потому, что беспокоились за меня. Но этого не случилось бы, продолжай вы спокойно спать, как и полагалось после первой брачной ночи. Неужели я вас совсем не утомил?
– Так вот зачем… все это? Чтобы, выбившись из сил, я спала без задних ног?
– Боже, неужели вы полагаете, что я настолько расчетлив? Я только хотел сделать нашу первую ночь незабываемой. Я не собирался умирать, но все же должен был учитывать все шансы, даже самые ничтожные.
– Полагаю, перевес все‑таки был на вашей стороне, но если бы отклонились чуть в сторону…
– И все‑таки надо отдать должное Эшмонту: рассчитал почти идеально, хотя я бы предпочел, чтобы пуля просвистела мимо уха. Мы все хорошо стреляем – папенька Блэквуда позаботился, гонял нас день и ночь. Но как бы ни хорошо стрелял ты сам, никогда не знаешь, как поведет себя противник: в голову ему не залезешь. Я нарушил Эшмонту его хитроумный план, и единственное, что мог сделать, так это выстрелить в воздух.
– Ох, Рипли… – вздохнула Олимпия.
– Идите ко мне. – Он не стал ждать, просто привлек ее к себе и усадил на колени. – Так‑то лучше.
Олимпия положила голову ему на плечо.
– Это была самая худшая минута – или сколько их там было? – всей моей жизни!
– Простите.
– Но вы думали, что я буду спать, и предполагали вернуться домой до того, как я успею прочесть ваше письмо. Вы же не хотели, чтобы главный кошмар моей жизни случился уже на следующий день после свадьбы.
– Было чертовски неприлично с вашей стороны подняться в такую рань.
– Просто видела дурной сон.
Олимпия поведала мужу, что ей приснилось, и он усмехнулся:
– Я в тюрбане? Забавно!
Она подняла к нему лицо.
– А повязка действительно смахивает на тюрбан! Я не верю в предзнаменования, но вот в предчувствия… У меня полно братьев, и я всегда остро чувствовала, если с кем‑то из них беда. А у вас очень скоро начнет раскалываться голова. Надеюсь, вы понимаете.
Ее предсказание запаздывало: боль уже была невыносимой, – и ему не помешал бы бренди – без содовой, порции две‑три! И еще ему хотелось скорее оказаться дома: чтобы она суетилась вокруг него, а он бы притворялся, что ему это не нужно…
– Я помню, как страдал Эшмонт.
– Это когда ему чуть не отстрелили ухо? – уточнила Олимпия. – На дуэли с лордом Стьюкли?
Рипли вытаращил глаза.
– Вы про это знаете?
Олимпия снова уткнулась носом в его плечо.
– Я только знаю, что была дуэль, лет десять назад или больше, по словам миссис Торн. Портнихи болтали что‑то, но она запретила им вдаваться в подробности.
– Мальчишеская выходка, но Стьюкли этого не понял.
– Так ведь он намного старше вас, – возразила Олимпия. – Должно быть, для него это было ужасно – стреляться с юнцом, который только‑только вышел из школьных стен.
– Он заявил, что мы оскорбили его супругу, и поскольку розыгрыш придумал Эшмонт, с ним он и стрелялся.
– Для Эшмонта это была первая дуэль?
– Да, но нельзя сказать, будто все вышло неожиданно: мы все жаждали себя проверить, как это свойственно молодым людям. Ссора определенно оживила очень скучную вечеринку: именины или еще какое‑то торжество, насколько я помню. Там еще были эти… как они называются…
– Понятия не имею, о чем вы.
– Шарады или живые картины – черт их разберет. От скуки сводило скулы. Нам выпало изображать античные руины. Эшмонт выбрал аббатство Фаунтин: велел принести огромную лохань и поставить на пол, и мы втроем гм… изобразили фонтан.
Некоторое время она ошарашено смотрела на него, потом ее глаза сделались пронзительно‑голубыми и засверкали точно звезды. Олимпия расхохоталась, да так, что не могла никак остановиться.
И это было восхитительно! Она заставила его забыть про раскалывающуюся голову и про сердечную боль при мысли, что она будет из‑за него горевать. Ушли на задний план и все прочие чувства и мысли, кроме одной: он сделал то, что следовало.
Рипли развязал ленты ее шляпки, зарылся лицом в волосы и вдохнул такой родной аромат.
Почти всю дорогу он держал ее в объятиях, разговаривали они мало, только Олимпия время от времени смеялась и приговаривала:
– Теперь как только услышу «аббатство Фаунтин», буду покатываться со смеху.
Рипли смотрел на нее и ухмылялся, думая, что совершил единственный правильный поступок в жизни: женился на «плохой девочке». Масса преимуществ.
Через неделю после свадьбы герцог Рипли устроил первый прием. Задолго до того, как были сняты повязки, они уединились с женой, чтобы выработать план. Он же говорил ей, что обожает развлекать публику! Если бы не новые обстоятельства, он бы все равно устроил вечеринку в честь своего возвращения из Европы!
Теперь же, когда в особняке появилась хозяйка, следовало скорректировать список гостей. Это не будут джентльмены, которых интересует только выпивка и проделки «их бесчестий», а добрая половина высшего лондонского света.
Даже Эдвина, кузина Олимпии, приняла приглашение. Вид у нее был недовольный, но она не пропустила бы этот прием ни за что на свете. Так же, собственно, обстояло дело с большинством приглашенных. Более того, плелись закулисные интриги, и все ради того, чтобы заполучить вожделенные приглашения. Еще бы, событие сезона: распутный герцог женился на беглой невесте при скандальных обстоятельствах!
И если год назад женитьба герцога Блэквуда на леди Алисе Энкастер заставила удивиться весь бомонд, то нынешний союз вызвал настоящую оторопь.
– Но она же такая скучная! – сказала Эдвина одной из своих подруг, когда они наблюдали, как новоявленные супруги кружатся в танце.
Герцогиня смотрела в лицо герцогу и что‑то говорила, отчего оба смеялись.
– Он так не думает, – возразила подруга.
Как гости и надеялись, очередное развлечение не заставило себя долго ждать. Когда хозяйку дома вывел на танец сам герцог Эшмонт, в зале стало тихо, атмосфера сгустилась, а герцогиня Рипли заметила:
– Вам не следовало выбирать вальс.
– Напротив: так интереснее, – возразил Эшмонт, заключая ее в объятия. – Просто дух захватывает. Рипли бросает на меня убийственные взгляды, а я обнимаю его жену, которой довелось побывать моей невестой.
– Ну да, вы же мастера устраивать представления! – заметила Олимпия.
– Но это же весело – ставить всех на уши! Лучшее лекарство от скуки.
Некоторое время они танцевали молча, потом Эшмонт заговорил опять:
– Я столько лет разрушал надежды устроительниц балов и превращал в балаган любое мероприятие, будь то раут или званый обед, что теперь они думают: поделом ему. Вполне справедливо, что его собственная свадьба пошла кувырком. Может, в чем‑то они и правы – как знать…
– Мне жаль, что так вышло: надо было решиться сказать правду раньше.
Он взглянул на нее.
– Но вы писали…
– Да, я говорила серьезно. Тогда.
Эшмонт благосклонно отнесся к ее признанию, и его лицо озарила одна из тех улыбок, которые, несомненно, свели с ума тьму поклонниц.
– В письме вы умоляли меня простить его, но я все равно должен был вызвать его и стреляться: долг чести!
– Вы оба это твердили как попугаи, пытаясь показать, что я достойна, чтобы из‑за меня стрелялись.
– Это да, – согласился Эшмонт, – но не только. Все и правда очень запуталось – Рипли прав. Если бы не дуэль, вам пришлось бы несладко. Вы корили бы себя за соделанное, жалели меня, такого великодушного и самоотверженного. Жуткая перспектива! Значит, все к лучшему и даже хорошо, что я его подстрелил.
– Я бы так не сказала, однако вы избавили меня от угрызений совести.
– А себя – от тошнотворного пятна на своей и без того запятнанной репутации.
– Если бы выстрел был хоть на волосок точнее, я убила бы вас собственными руками, – твердо сказала Олимпия.
– Не сомневаюсь. Да будет вам известно, вы были первой – и единственной – женщиной, что дала мне от ворот поворот.
– Искренне надеюсь, что у вас все впереди!
– Да вы дерзить изволите!
– И никак иначе, – рассмеялась герцогиня Рипли.
Ее поддержал и Эшмонт. И если он и испытывал какие‑то сожаления – а тем более сомнения, – то запрятал их подальше.
Танцуя с сестрой, Рипли смотрел туда же, куда были направлены взгляды почти всех гостей: на Эшмонта, который кружил в танце герцогиню Рипли.
– Все‑таки тебе благоволит сама судьба, – сказала Алиса. – Вернись ты в Англию хоть на день позже…
– Ты права: мне чертовски повезло, даже не верится. Когда началась эта заварушка, я клял тебя на все корки за то, что поехала к тете Джулии!