Тот, пожав плечами, ответил:
– Ведь для вас, такого могущественного чародея, нет тайн. Если это справедливо – угадайте причину моего тревожного состояния духа.
Пристально-пристально поглядел в глаза царедворцу великий магистр и еще тише бросил ему:
– Вы боитесь одного бестактного чуда с моей стороны. Но, во-первых, если вам не угодно, чтобы оно совершилось, его и не будет, а во-вторых – оно будет сделано так тонко, что, кроме ее светлости, вас, господина Бирона и меня, об этом никто не будет знать.
«Да, это – необыкновенный человек! – со страхом вздрогнул Бестужев. – Он читает чужие мысли, как открытую книгу».
– Хорошо! – сказал он. – Я полагаюсь на ваше искусство и на вашу ловкость, синьор Джиолотти.
Тайны опять расстроились.
Великий магистр, с низким поклоном подойдя к герцогине, спросил:
– Не пожелаете ли вы, ваша светлость, чтобы я воспроизвел перед вами какие-нибудь картины из того прошлого, которое вам почему-либо особенно мило и дорого?
– И я увижу эти картины?
– Да, совершенно ясно.
Удивленный шепот гостей пронесся по залу.
– Что же я должна для этого делать? – пролепетала Анна Иоанновна робким голосом.
– Очень немногое. Я только попрошу вас усиленно думать о том, что вам было бы угодно видеть.
После этих слов в руках чародея появилось маленькое золотое блюдечко, на которое он что-то насыпал из золотого же флакончика. Затем он поставил блюдечко на круглый небольшой столик, и вдруг трепетно-голубое пламя взвилось прямым, ровным столбом над таинственной чашечкой, а клубы ароматного, странно пахнущего дыма волнами заходили по залу. Казалось диковинным, как, откуда могли взяться столь большие клубы, в которых совсем скрылась фигура великого магистра. Вместе с этим откуда-то издалека донесся и прокатился по огромному залу аккорд музыки. Тихий звон серебристых колокольчиков как бы примешался к мелодичному звуку туго натянутой тонкой струны. Свет сразу погас. Потухли все люстры, все канделябры.
Анна Иоанновна почувствовала, что чья-то горячая рука с силой схватила ее руку, и она услышала следующие слова чародея:
– Сосредоточьтесь над тем, что вы желаете видеть, ваша светлость! Думайте только об этом и пристально глядите прямо вперед.
Грозно, повелительно, звучал голос Джиолотти; в нем уже не было ни мягкости, ни придворной вкрадчивости, а звучало лишь приказание.
Сам он весь казался каким-то огненным существом в том мраке, который воцарился в зале, – точно человека облили спиртом и подожгли.
– Вы видите что-нибудь на стене? – спросил затем чародей.
– Нет… ничего, – ответила герцогиня, – только какие-то искры.
– Напрягайте зрение!
И вдруг на стене, чуть-чуть озаренной фиолетово-голубоватым светом, стали вырисовываться фигуры. Сначала они не имели правильных, определенных очертаний. Казалось, точно бесформенные тени вздрагивали и плясали, то пропадая, то появляясь вновь.
Глубокая тишина царила в зале. Было лишь слышно подавленное, взволнованное дыхание Анны Иоанновны и ее гостей.
Бежали секунды, сменяясь минутами, которые всем мнились бесконечными часами вследствие остроты жгучего, напряженного ожидания «чего-то страшного, необычайного с того света, от власти Сатаны».
Но вот мало-помалу пляшущие тени стали принимать определенные формы.
– Ах!.. – пронеслось вторично по залу.
Все увидели следующее: огромный, длинный стол, весь заставленный кубками, кувшинами. Посредине него, на почетном месте, восседает огромная фигура грозного царя, императора Петра. По правую руку его сидит худощавый, болезненного вида, молодой человек, в какой-то иноземной военной форме с лентой и звездой.
– Кто это? Вы узнаете? – тихо, но повелительно, прозвучал голос великого магистра, продолжавшего держать Анну Иоанновну за руку.
– Боже мой! – в ужасе прошептала она. – Да, да, все это так… Это – картина нашего свадебного пира… Вот мой могучий дядя, император Петр… А это – мой муж… Пустите меня, мне страшно!..
– А вот та, кто сидит по левую руку императора, кто она? – спросил чародей. – Глядите пристальнее!
– Это – я, я сама…
Чудесное, необычайное видение горело на стене несколько минут, а потом потухло. Но через пять-шесть секунд причудливые тени опять заколебались на стене.
Одна из присутствовавших дам – жена важного курляндского чина – не выдержала ужаса таинственного сеанса и упала в обморок. Ее поспешно вынесли на руках в соседнюю гостиную.
Но общая завороженность толпы придворных гостей была настолько сильна, что даже происшествие, которое в иное время вызвало бы переполох, теперь не произвело ни малейшего эффекта.
Картина, представившаяся всем, была следующая: унылая поляна, занесенная снегом. Высокая гора… Небольшое здание, ярко освещенное. Несколько повозок, из которых первая, отличающаяся особой роскошью, окружена толпой людей. Из повозки выносят на руках человека в меховой шинели. Она распахнулась и позволяет видеть ленту и звезду… Тут же, впереди других, в бархатной горностаевой шубке стоит молодая женщина в позе глубокого отчаяния, заломив руки…
– Смотрите, ваше высочество, вы узнаете эту картину?… – властно прозвучал голос Джиолотти.
– Это – он, наш трагически умерший герцог! Это – видение его смерти в Дудергофе! – прокатился по залу испуганный гул голосов.
Анна Иоанновна глубоко потрясенная, как-то бессильно свесилась на руку великого чародея.
– Не надо больше… не надо… Мне дурно!.. – умоляюще произнесла она.
Бестужев, грубо схватив Джиолотти за рукав, дрожащим голосом произнес:
– Довольно! Или вы хотите уморить ее… и всех нас?
Люстры и канделябры зажглись сами собой снова. Анна Иоанновна стояла, тяжело дыша. Лица других были не менее бледны и взволнованны.
– Я… я не знаю, как назвать это, но… покажите мне лучше, что ожидает меня впереди… – сказала герцогиня.
Джиолотти поклонился и вышел из зала. Вскоре он появился, держа в руке большой бокал тонкого стекла. По дороге, как на грех, он столкнулся с Кейзерлингом.
– Вы, высокоученый господин Джиолотти, быть может, покажете и нам, скромным гостям ее светлости герцогини, наше будущее? – спросил канцлер, отвешивая церемонный поклон чародею.
– Сделайте одолжение, господин канцлер! – ответил Джиолотти, с улыбкой поглядывая на него. – Но прежде я поговорю с вами о настоящем. Великий боже! Ах! Что это такое?!. – в испуге закричал он, отшатываясь от курляндского канцлера.
Кейзерлинг, в свою очередь, перепуганный до смерти, отскочил от великого магистра.
– Что это? Что это с вами?! – продолжал Джиолотти.
– Что? Что со мной?!.
– Да вы посмотрите, что происходит с вашим носом! Ведь он растет, как сук дерева! О боже! Это – уже не простой нос, а… какой-то чудо-нос.
В смертельном страхе схватился чопорный курляндский вельможа за свой злополучный нос, но кончик его он мог ущипнуть лишь на расстоянии не менее четверти аршина от его законного, обычного места.
Все сначала замерли, так как видели собственными глазами (как рассказывали позже), что достопочтенный нос Кейзерлинга, действительно, вытянулся в несуразную длину.
– Donner-wetter! Was haben Sie gemacht mit meinem Nase?!.[17] – заорал как полоумный, забывая об этикете, Кейзерлинг.
Несмотря на то что весь зал был настроен очень «мистически-страшно», дружный хохот прокатился среди гостей.
Анна Иоанновна хохотала как сумасшедшая.
А Джиолотти продолжал:
– Я? Да бог с вами, любезный господин Кейзерлинг? Мне просто показалось, я ошибся… Ваш уважаемый нос находится в вожделенном порядке… Посмотрите, пощупайте сами!..
Кейзерлинг дотронулся до носа и в негодовании тихо воскликнул:
– Какая глупая шутка! Но черт меня возьми на этом месте, если я сам не видел, что мой нос вырос, как большой огурец…
Великий магистр бережно, осторожно поставил бокал с водой на столик перед герцогиней, затем выпрямился, гордым взглядом своих удивительных глаз обвел ряды гостей и произнес:
– Я попрошу вас всех думать о том, что ожидает в будущем ее светлость, герцогиню Курляндскую. – После этого он подошел к столику и, не сводя горящего взора с лица Бестужева, сказал: – Вы – единственный человек, кто сомневался в моем могуществе! Посмотрите в бокал!
Бестужев стал смотреть. Он глядел долго и пристально.
– Видите? – спросил Джиолотти.
– Неясно… какие-то круги…
– Еще смотрите!
И вдруг Бестужев отпрянул назад.
– Ну?…
– Да, я увидел… – глухо произнес резидент. – Господи!..
Холодный пот выступил на его лбу.
Анна Иоанновна, довольно грубо оттолкнув «своего» Петра Михайловича, жадно склонилась над стаканом и вглядевшись произнесла:
– Вода… просто вода… Ах! Что это?… Ко… коро…
– Да, это – корона! – вырвалось у Бирона.
Все в изумлении переглянулись. Откуда он, этот выскочка, может знать, что видит герцогиня в бокале?
Счастливое, блаженное выражение разлилось на лице Анны Иоанновны.
Она приложила руку к сильно бьющемуся сердцу и дважды повторила:
– Корона… корона! – А затем в порыве радости и благодарности она быстро сняла с пальца бриллиантовое кольцо и протянула его Джиолотти. – Возьмите на память о сегодняшнем вашем чудесном предсказании эту безделушку, любезный синьор Джиолотти.
Великий магистр опустился на одно колено и, почтительно принимая драгоценный дар из рук герцогини, произнес настолько тихо, что это расслышали только Анна Иоанновна, Бестужев и Бирон:
– Благодарю вас, ваше будущее императорское величество!
Вся эта сцена с короной никого из придворных гостей особенно не удивила. Корона… О какой короне шла речь? Какую корону увидела герцогиня в таинственном фиале? Ну, разумеется, герцогскую, то есть корону своего будущего супруга, будущего герцога Курляндии. Ни для кого из митавских высших сановников и обер-ратов не являлось секретом пламенное желание вдовствующей герцогини во что бы то ни стало выскочить вновь замуж, и они решили, что, очевидно, чародей предсказал Анне Иоанновне нового мужа.