Было около часа ночи, когда к заставе, охраняемой часовыми с ружьями, подъехала крытая повозка-сани.
– Стой! – послышался сквозь завывание ветра грозный окрик часового. – Кто едет?
Кибитка покорно остановилась перед сверкнувшим штыком, и не торопясь, спокойно вышел человек, закутанный в огромную меховую шубу.
– Ты – часовой? – спросил он ломаным языком.
– Да, часовой, – довольно грубо ответил страж.
– Где твое начальство? Где господин сержант? – резко спросил проезжающий.
– Там они! – указал часовой на освещенные окна небольшого каменного домика.
Проезжий направился туда, но часовой и тут преградил ему дорогу.
– А вы кто будете? Я не могу пропустить вас туда, – решительно заявил он.
– Я – кто? Я, любезный, – придворный доктор и приехал к твоему начальству по распоряжению его сиятельства, князя Голицына.
Часовой подтянулся:
– Коли так…
Незнакомец (это был Бирон) отстранил часового и быстро вошел в караульную.
Тут было нестерпимо жарко, пахнуло добрым «кнастером» и вином. За небольшим столом сидело трое офицеров в расстегнутых мундирах. Они весело хохотали и опорожнивали стаканы с вином.
– Что вам угодно? – при входе Бирона вскочил старший из них, наскоро застегивая мундир. – С кем имею честь?
– Я доктор Эйхенвальд, господа офицеры, а явился я к вам потому, что мне надо произвести дезинфекцию… Вам ведь известно, от какой болезни изволил скончаться государь император?
«Доктор» при слове «император» почтительно снял свою меховую шапку.
– Разумеется, мы знаем, господин доктор: от черной оспы, – в голос ответили караульные офицеры.
– Так вот, ввиду того, что это болезнь очень заразная и может не только распространиться по всей Москве, но и выйти за ее пределы, мне начальствующими лицами приказано обеззаразить все заставы. Я полагаю, что вы будете сами рады этому, так как кому же приятно умереть в столь цветущем, как ваш, возрасте от страшной черной болезни?…
– Черт возьми, это – правда! – воскликнул один из офицеров. – Брр! Что может быть отвратительнее такой гадости?
Бирон потирал руки от холода.
– Итак, я сейчас приступлю… Но я так замерз, что у меня не действуют руки! – воскликнул он.
– Так не угодно ли, господин доктор, стаканчик винца? – обступили Бирона офицеры.
– С удовольствием! Вы думаете, что мы – доктора-немцы – только одни лекарства употребляем вовнутрь? О нет!.. Что может быть лучшего, как стакан-другой вина?!
Эти слова были встречены криками одобрения. «Доктору» налили огромный стакан токайского, и он выпил его с наслаждением.
– Молодец, доктор! Умеете пить! – захлопали в ладоши полупьяные офицеры.
– Ну а теперь за работу! – Бирон вынул большую бутылку из кармана шубы и маленький «распылятор». – А где тот часовой, который стоит у заставы? Позовите, господа, и его. Пусть и он избежит опасности заразы.
Один из офицеров вскоре привел часового.
– Я буду опрыскивать каждого по отдельности, – сообщил Бирон. – Не беспокойтесь: эта жидкость не ядовита; она не испортит ваших мундиров.
«Доктор» Бирон стал поочередно переходить от одного офицера к другому, обильно опрыскивая их таинственной жидкостью. Незаметно он выплескивал большое количество ее на полы мундиров офицеров.
Лицо часового, дожидавшегося своей очереди, выражало страх. Он был убежден в глубине души, что эта самая жидкость и есть та страшная зараза, от которой может приключиться смерть.
– Ну и тебя теперь опрыснем! – улыбнулся «доктор» и стал обливать часового огромной струей.
Какой-то особенно противный, удушливо-сладкий запах распространился по комнате.
– Я думал, что пахнуть будет хуже! – воскликнул один офицер.
– Действительно, карболка благоухает куда ядовитее!
– А это что же за средство, доктор? – вмешался третий офицер.
– Новое средство, господа, – усмехнулся Бирон. – А теперь посидите спокойно… так полагается! – предложил Бирон, а сам незаметно всунул в обе свои ноздри куски ваты…
– Ах! – послышался испуганный голос одного из офицеров. – Что это со мной? Мне дурно!.. Голова кружится.
Он хотел вскочить, но не мог – точно какая-то непреодолимая сила властно парализовала его ноги. Он хотел крикнуть – но не мог: голоса не было.
– Что… что с тоб… с тобой?… – попытался подняться другой, чтобы прийти на помощь товарищу, но, едва приподнявшись, он также бессильно опустился на стул, причем его глаза сомкнулись, а по всему телу пробежали судороги.
Часовой, как стоял, так и свалился на пол.
Путь был свободен. Бирон помчался к своей Анне Ивановне.
IXЖизнь и смерть
После чудесного появления несчастной баронессы Клюгенау в замке старых Кетлеров герцогиня Курляндская совсем преобразилась. Изнывавшая дотоле от скуки, так как с ней не было Бирона и «иного какого развлечения», Анна Иоанновна вдруг нашла живой предмет, на который могла изливать избыток «нежности» своей души, отравленной желчью, или – как она любила выражаться – «печеночной горечью». Она окружила Клюгенау самым внимательным уходом, в котором та уже, собственно говоря, и мало нуждалась, так как находилась в последнем градусе скоротечной горловой чахотки.
Неизвестно, что заставило ожесточившуюся Анну Иоанновну столь милосердно отнестись к своей сопернице, но она поместила ее рядом со своей спальней и находилась при ней безотлучно.
Доктор ее светлости два раза навещал страдалицу. Он первый и признал в таинственной гостье замка блестящую баронессу Эльзу фон Клюгенау.
– Как?! – отскочил он от ее кровати. – Это – вы, баронесса?
– Да, я… Но ради бога тише, доктор!.. Здесь никто не должен знать, что эта умирающая женщина – изгнанная и сосланная гофмейстерина.
Слезы выступили на глазах доктора.
– О, бедная, бедная баронесса! Что они сделали с вами!.. – невольно вырвалось у добряка. – Какое варварство!..
Клюгенау попыталась было ответить что-то, но не могла: припадок страшного кашля потряс ее грудь, плечи.
– Я скоро умру, доктор? – спросила она, отдышавшись.
Доктор отвернулся и пробормотал:
– Бросьте думать об этом, баронесса! Я вылечу вас, поставлю на ноги…
Печальная улыбка тронула бескровные губы умиравшей.
– Не надо утешений, мой добрый доктор! – сказала она. – После того, что я перенесла, смерть для меня – улыбка счастья.
В эту минуту в комнату вошла Анна Иоанновна.
– Ну что, доктор? Как поживает наша больная? – громко спросила она.
Она только что отобедала и потому была весьма изрядно возбуждена. Привыкшая и всегда пить довольно неумеренно, Анна Иоанновна на этот раз постаралась особенно. От нее несло запахом вина и ее излюбленными духами (мускусом). Своей огромной, пышной фигурой она заполнила пространство небольшой комнаты.
– Эта почтенная дама очень серьезно больна, ваша светлость, – угрюмо ответил доктор.
– Это не прилипчиво? – опасливо спросила будущая императрица.
– Нет, не беспокойтесь: вашему драгоценному здоровью не угрожает ни малейшая опасность.
Умирающая баронесса опять закашлялась. Анна Иоанновна склонилась над ней и охватила ее исхудавшую шею своими пухлыми руками. И вдруг огромная струя алой крови вырвалась из широко раскрытого рта Клюгенау и залила весь корсаж герцогини.
– Ай! – закричала та в испуге, отшатываясь от баронессы, и ее лицо вмиг побледнело, а глаза широко раскрылись. И тотчас же она, смятенная, понурая вышла из комнаты умиравшей.
– Кровь! Опять кровь! – вырвалось у нее.
Вечером Анну Иоанновну стало неудержимо клонить ко сну. Однако только что она прилегла и стала забываться тревожным сном (ее в последнее время мучила бессонница), как вдруг дверь ее спальни порывисто распахнулась.
Анна Иоанновна вскочила в испуге и крикнула:
– Кто это? Кто здесь?
– Верноподданный вашего императорского величества! – прозвучал голос.
Герцогиня схватилась за сердце и вся затрепетала:
«Господи! Что это? Да ведь это – голос моего Эрнста!»
– Эрнст! Дорогой! Это – ты?! – крикнула она, а затем, вглядевшись в вошедшего, она при свете фонаря различила фигуру своего фаворита и порывисто бросилась к нему.
Бирон отшатнулся с каким-то чисто актерским пафосом и громко произнес:
– Ни с места, ваше величество!
Анна Иоанновна всплеснула руками:
– Да ты что, Эрнст? Рехнулся в Москве, что ли? Какое «величество»?
– Нет. Я не сошел с ума, хотя от радости за вас это было бы и неудивительно. Я… я привез вам корону, императорскую российскую корону!
У герцогини вдруг задрожали ноги.
– Что ты говоришь? – пролепетала она. – Так ли я слышу? Ты привез мне корону императрицы?
Бирон опустился на одно колено перед герцогиней и ответил:
– Да, ваше величество. Если это еще официально не случилось, то это случится завтра-послезавтра. Избрание вас в императрицы решено; дело остается за вашим согласием, за вашей подписью.
Анна Иоанновна бессильно опустилась в кресло; кровь бросилась ей в голову.
– Правда? – прошептала она.
– Правда, Анна! – тихо промолвил Бирон, после чего встал с колен и подошел к ней. – Сейчас я вам все расскажу, а пока… пока скажите мне: будет ли российская императрица так же верно и тепло любить скромного Эрнста Бирона, как любила его герцогиня Курляндская?…
– Эрнст! И ты сомневаешься? – воскликнула Анна Иоанновна.
И тогда Бирон все поведал обезумевшей от радости герцогине, а та слушала его, словно завороженная какой-то волшебной сказкой.
– И сам Остерман? – наконец спросила она.
– Вот его письмо к тебе, Анна.
Спальная герцогини Курляндской тонула в полумраке.
Тут, в этом алькове венценосной женщины, все титулы, звания, ранги уступили место одному лишь могучему чувству – чувству любви стареющей женщины к еще молодому мужчине.
Бирон ходил по спальне будущей императрицы. Вдруг тихий стон донесся до его слуха. Он остановился как вкопанный и прошептал: