Тот остановился как вкопанный. Все замерли, затаили дыхание.
– Ваше величество, я хочу узнать, что там происходит.
– Не беспокойся. Я узнаю сама.
– Но это невозможно! – воскликнул Долгорукий. – Никакая опасность не должна угрожать вашей драгоценной жизни…
– Молчать! – в бешенстве, исступленно крикнула Анна Иоанновна. – Как смеешь ты мне прекословить? А-а, вы думаете, что вы совсем связали меня вашей грамотой?! Это мы сейчас увидим! – И она бросилась к дверям.
В эту секунду новый яростный вопль и звон сабель ворвались в тронный зал.
– Долой, негодяи! Как вы смеете не допускать до императрицы ее верноподданных дворян и ее верных солдат?! В последний раз: дорогу – или мы будем стрелять! – гремели голоса.
Анна Иоанновна, ликующая, упоенная торжеством, распахнула двери и громко крикнула:
– Прочь, дерзновенные!.. Как вы смеете не пускать ко мне? Кто отдал вам такой приказ? Сюда, сюда, ко мне, мое дворянство, моя гвардия!!
Секунда – и в тронный зал не вошла, а, подобно какой-то лавине, нагрянула, ворвалась толпа людей. Тут были статские и военные. Впереди первых находился князь Черкасский, во главе вторых – офицер Масальский.
Те, кто стоял поблизости дверей, в испуге шарахнулись в сторону, давя друг друга.
– Всемилостивейшая государыня! – начал взволнованным, запыхавшимся голосом князь Черкасский, опускаясь на одно колено перед Анной Иоанновной. – Мы, дворянство, подали членам Верховного тайного совета наши планы относительно нового государственного устроения, по коему вам, ваше величество, куда больше будет предоставлено прав и привилегий, чем по их ограничительной грамоте. Но господа «верховники» наши планы рассматривать не желают. Повели сие сделать, всемилостивейшая государыня! – окончил Черкасский.
Сильное изумление отразилось на лице Остермана.
«Каналья! В последнюю минуту тоже свои „планы” выдумал…» – подумал он.
Анна Иоанновна вспыхнула. Этого она не ожидала, и, хотя Остерман и шепнул ей тихо: «Не волнуйтесь, это – ерунда», однако она вздрогнула и резко бросила Черкасскому:
– Вот как! Стало быть, и вы, господа дворяне, тоже желаете ограничить по-своему царскую власть вашей императрицы? Признаюсь, не это ожидала услышать я от вас!..
– Государыня… – начал было Черкасский.
Но продолжать ему дальше не пришлось.
– Довольно!! – загремел вдруг с необычайной силой голос полупьяного Масальского, которого даже слегка качнуло при этом. – Довольно!! Как, князь Черкасский, и вы пристаете к этой шайке, которая хочет отнять самодержавие у нашей возлюбленной монархини?
Лицо Масальского пылало бешенством. Он положил руку на эфес сабли и наступал на Черкасского.
Тот смертельно перепугался и замахал руками:
– Да нет, нет, бог с ними, с этими «кондициями»! Только не желаем мы тогда и Верховного тайного совета…
– Верно! Молодец! – продолжал Масальский и громко обратясь к товарищам-гвардейцам, крикнул: – На колени, господа, перед великой самодержавной императрицей.
Все гвардейцы, как один человек, опустились на колени.
– Ваше императорское величество! – начал Масальский, а за ним и другие гвардейские офицеры. – Не хотим мы, чтобы нашей государыне предписывались законы. Вы, ваше величество, должны быть такой же самодержицею, как все прежние государи. Вас чуть не силой принуждали и принудили подписать ограничительную грамоту. Злодеи! Как они смели посягать на священную царскую волю? Прикажите, ваше величество, – и мы принесем к вашим ногам головы злодеев.
– Спасибо вам… Благодарю вас, мои доблестные, верные господа офицеры, за вашу преданность и любовь к самодержавной российской короне! – воскликнула Анна Иоанновна. – Так что же: стало быть, могу я грамоту сию уничтожить!
Остерман уже подавал Анне Иоанновне только что подписанную ею знаменитую грамоту.
– Рвите ее, рвите, ваше величество! – загремели гвардейцы, дворяне и часть «верховников».
Анна Иоанновна высоко закатила глаза, словно призывая благословение Божие, опять широко перекрестилась и разорвала толстую бумагу.
И в эту секунду послышалось падение тела на пол. Это Екатерина Долгорукая свалилась в глубоком обмороке…
– Ура! Ура! Да здравствует самодержавная императрица!! – гремел тронный зал сотнями возбужденных голосов.
Голицыны и Долгорукие еле держались на ногах. Их лица были не только бледны, но сини.
– Эй, вы, узурпаторы, чего же вы молчите?! – подскочили к ним гвардейцы. – Ну, живо кричать!!
И Голицын и Долгорукие, шатаясь, прерывистыми голосами крикнули:
– Да здравствует… самодержавная… императрица…
А Анна Иоанновна, сияя восторгом, горделивая, величественная, снимала кольцо с пальца.
– Синьор Джиолотти! – громко произнесла она. – Вот вам то, что вы просили у меня. – А вас… вас я отблагодарю после!.. – тихо шепнула она Бирону и Остерману.