«Неужели Рон рассказал? — мучилась я. — Нет, не может быть. И не Норри. Но кто? И чем это мне грозит?»
Правильно говорят, что нечистая совесть — главный палач. Никто не стал бы сажать меня в темницу, самое плохое, что меня ожидало, — суровый выговор или отчисление.
«Нет, нет, только не отчисление!»
И, честно говоря, отчисление показалось мне страшнее допроса у дознавателя.
Ректор заполнял бумаги и не сразу поднял голову, услышав, как я зашла.
«Бумаги на отчисление!» — мелькнула мысль.
Мэтр Ви’Мири посмотрел на меня спокойным взглядом, указал на стул. Видно, разговор предстоял долгий, ой… Моя магия восстановилась больше чем наполовину, и я чувствовала себя намного лучше, но рада была возможности присесть: ноги тряслись.
— Розали, — начал ректор, отложив перо.
«Я не виновата! Я не знала, что свяжусь с преступниками! Я больше не буду!» — готово было сорваться с языка.
Хорошо, что я замешкалась, потому что мэтр сказал совсем не то, что я ожидала услышать.
— Розали Ви’Лар, когда ты поступала в академию, ты назвалась дочерью горожанина и изменила свое имя на Рози Ларри.
— Да, — пискнула я, не зная, к чему клонит ректор.
— И, вероятно, хотела бы сохранить инкогнито?
— Да…
К чему этот странный разговор? Ректор вздохнул, как мне показалось, с сожалением и сказал:
— Твои родители передали тебе одежду.
Только сейчас я увидела объемный баул, который стоял у стены. Мэтр Ви’Мири тоже посмотрел и едва заметно поморщился. На лице ясно читалось: «Я очень уважаю твоего отца, однако швейцаром для нерадивых студентов мне быть пока не приходилось!»
— Но я тебе ее не отдам.
Я распахнула глаза от изумления.
— Плащ, подбитый соболиным мехом, платья из дорогой ткани, шерстяные чулки и замшевые сапожки выдадут тебя с головой.
Наверное, мои глаза стали еще в два раза больше.
— Нет, я не рылся в твоих вещах! — рыкнул ректор. — Я просто… вижу.
Он слегка запнулся перед последним словом, и я вспомнила, что мэтр Ви’Мири не человек. Что же, значит, плащ на меху, шерстяные чулки… Узнаю почерк мамы! Папа махнул рукой и сдался под натиском ее переживаний. Так и вижу, как он устало трет лоб: «Ладно, твоя взяла. Собирай вещи, я передам через ректора!»
— А?..
— Нет, денег они не передали.
— Я о письме.
Взгляд мэтра Ви’Мири смягчился.
— Да, совсем забыл. — Он выдвинул ящик стола и вынул запечатанный конверт.
Я вцепилась в него обеими руками, как в самую великую драгоценность.
— Можно я сразу прочитаю?
Дождалась кивка и поскорее вынула сложенный вдвое листок. Письмо было от мамы. Сквозь сдержанные строки прорывалась любовь и нежность, ее страх за меня.
«Одевайся теплее, зиму во Флоре обещают холодную. Носочки я связала сама, они на овечьем пуху…»
Ничего, мамуля, обойдусь и без носочков, но сама мысль о них будет меня согревать.
«Папа такой смешной, сидит и делает вид, что он здесь ни при чем, что сумка переместится в академию сама собой неведомым образом. Он даже не спрашивает, о чем я пишу, чтобы не нарушить данное слово. Ты уж постарайся, Рози, не подведи его!»
Я хихикнула, представив папу, который с грозным и неподкупным видом пялится в камин.
«Алик уже вовсю бегает! Совсем большой! Приедешь летом — не узнаешь братишку».
Алик, малыш, я скучаю!
«И всегда помни о том, что ты леди, веди себя достойно. Извини, что вынуждена напоминать об этом, я знаю, что ты разумная девочка, но в юности столько искушений…»
Ой, мамуля, знаю, о чем ты говоришь. Но неужели ты думаешь, что я могу зайти дальше поцелуев? И если вспомнить, как я появилась на свет… Как быстро мама забыла, что ей когда-то тоже было семнадцать.
«Береги себя, моя девочка. Моя непослушная, чересчур самостоятельная, но любимая доченька!»
— Спасибо, — прошептала я, стирая с щек слезинки. — Я пойду?
— Да-да, конечно.
Ректор, пока я читала письмо, снова занялся бумагами.
У порога я остановилась: меня давно мучил один вопрос, но я не решалась его задать.
— Что-то еще, юная леди?
— Нет… Да! До меня дошли слухи о том, что кто-то попросил вас оставить меня в академии, когда я едва не завалила испытания. Дать еще один шанс… Это был папа?
— Ты не догадываешься? — В светло-голубых глазах ректора зажегся неподдельный интерес.
Я качнула головой.
— О тебе просил Эороан Ви’Тан. Твой одногруппник, которого ты едва не убила огневиком, поранила ланцетом и во всеуслышание объявила, что ты ненавидишь драконов. Таких претендентов мы в академии обычно не оставляем, но в тот день, когда вывесили списки, он пришел ко мне с просьбой. Дальше ты знаешь.
Рон? Просил за меня? Такого я не ожидала. После того как он накричал на меня из-за амулета, я думала, он меня ненавидит… Умеет драконище удивить!
Я вспомнила его теплые руки, то, как он прижимал меня к себе, его горячее дыхание на моих волосах… А потом он сказал, что может стать для меня только братом.
Дожденник. День двадцатый второй
Дожденник. День двадцатый второй
Произошло так много всего, что я не успеваю записывать. Занятия, зубрежка ингредиентов для зелий, конспекты и расчеты дозировок, а после учебы я теперь каждый вечер стараюсь находить подработку. Вернее… Чаще всего Рон находит ее для нас двоих и ждет меня у ворот после того, как часы пробьют шесть раз.
— Сегодня отправляемся в таверну. Нужна горничная для уборки номеров и конюх, — с ходу сообщает он мне уже по дороге, потому что я опаздываю и приходится бежать стремглав, чтобы успеть.
— Давай я буду конюхом? — вполне серьезно предлагаю я.
В детстве у меня был пони, я сама за ним ухаживала: люблю лошадей.
— Боюсь, чепец и фартук мне не подойдут, — сдержанно отвечает Рон, и я начинаю хохотать, представив эту картину.
На следующий день мы работали в саду богатого горожанина: укрывали розы еловым лапником на зиму, а после этого занялись выгулом собак. Трудились не покладая рук по четыре, а то и по пять часов в день. Сегодня я взвесила мешочек с монетами в ладони: тяжеленький!
Времени на разговоры почти не оставалось, но с братьями особо не болтают, верно? Зато брата можно огреть гибкой хворостиной, а потом с хохотом убегать от него. Брат может уронить тебя на клумбу и забросать листвой.
Зато брат защитит от собак. Как это произошло с Громилой. Хозяин Громилы уверял, что его пёсик само послушание и милота. Сто килограмм милоты за вычетом когтей и клыков! Громила согласно клацал челюстями и бил хвостом по полу. Думаю, разминался, прежде чем кинуться на меня: едва мы вывели песика за ворота, он вырвал поводок и решил попробовать меня на зуб. Видать, хотел показать, кто в доме хозяин. Но Рон стремительно загородил меня и толкнул Громилу в мощную грудь. На шее и руках дракона вспыхнула золотая чешуя. Рон только начал трансформацию, но и этого хватило, чтобы внушить уважение: Громила бухнулся на брюхо и пристыженно заскулил.
— Ты просил за меня у ректора, — сказала я, когда мы вели домой уставшего и присмиревшего пса. — Не отпирайся, он сам признался.
Пока разговор касался учебы или работы, все шло отлично, но стоило мне задать неудобный вопрос, как Рон замыкался в себе и отвечал скупо, а то и вовсе игнорировал.
— Я не отпираюсь, — пожал плечами Рон. — Драконы, как ты знаешь, не могут врать.
— Зато изворачиваться умеют отлично, — пробурчала я себе под нос. — Зачем ты просил?
Рон молчал. Шел, поддевая листья, подкидывал их вверх — устроил настоящий буран. Громила снова оживился, принялся охотиться за листьями, хватал их зубами и грыз, радостно урча.
— Уловка не удалась, — язвительно сказала я. — Повторяю вопрос — зачем?
Рон засунул руки в карманы, словно надеялся найти там ответ. Темная челка упала на глаза.
— Захотелось! — коварно ответил коварный дракон.
И ведь не обличить в обмане.
В другой раз во время прогулки с Громилой я осторожно пыталась выведать о самом больном — о темной тайне, которую Рон старательно прятал от всех.
— Ты хоть намекни! Может быть, я сумею помочь… Вместе подумаем!
— Несколько поколений моих предков вместе думали, но ничего не придумали, а мы решим все здесь и сейчас?
Рон не злился, его голос звучал устало, будто он тысячи раз мысленно вел такие разговоры, искал выход и не находил.
— Я поступил на факультет целительства и зельеварения, потому что надеюсь рано или поздно отыскать средство. Отыскать, создать — что угодно! Не знаю, сколько у меня на это уйдет времени, но своим детям я не передам это…
— Проклятие? — закончила я за него.
Рон тряхнул головой, откидывая темные пряди. Промолчал. Но все и так было понятно.
— А Драконий Венец может помочь? — вынула я из рукава последний припасенный козырь. — Это такие кристаллы, которые…
— Я знаю! — прервал меня Рон. — Редкие и невероятно ценные для драконов. Но нет… Они возвращают молодость, излечивают болезни, но не спасают от проклятия. А откуда ты знаешь о Драконьем Венце, маленькая Рози?
В его голосе сквозило удивление. Потом он нахмурился и встал передо мной.
— Не расскажешь про того дракона, который так напугал тебя в детстве?
Наверное, когда я задавала Рону неудобные вопросы, он чувствовал то же, что и я сейчас, — мурашки и желание спрятаться.
— Не сегодня.
Он положил руки мне на плечи и притянул к себе, обнял. Мы случайно прижали Громилу, который втиснулся между нами, но пес не стал возмущаться, улегся, положив морду на лапы.
— Холодно, — сказал Рон и натянул капюшон мне на макушку.
Кружились в воздухе листья, падали на наши склоненные головы.
— Никогда-никогда? — спросила я, и Рон понял.
— Никогда, — сказал он. — Никогда, Рози. Никогда. Драконы не умеют обманывать.
Я, конечно, ни капли не влюблена в этого гордеца, который думает, что сможет в одиночку изменить мир, он меня отлично устраивает и в качестве друга. Так что сам себе злой… драконище! Вот!