Папа издал странный хрип, который ужасно меня рассмешил. Уверена, у папы накопилось миллион вопросов. А еще, вероятно, он хотел бы взять Рона за грудки и, сурово глядя в глаза, заставить отчитаться, какие отношения связывают дракона и любимую дочь. Но бесчувственному телу устраивать допрос бесполезно, да и обстоятельства к тому не располагали: ночь, обугленные развалины, Эльм-старший по-прежнему на свободе, а дочь чуть жива.
Папа накрыл нас с Роном защитным заклинанием.
— Побудьте пока здесь. Мы разберемся.
— Вы ждете Эльма? Отца Лоера? Он еще не появился? — закидала я папу вопросами, пока он не ушел слишком далеко.
— Боюсь, он придет не один. Отдыхайте.
Что надо было понимать как: «Мы справимся и без вас, детишки».
Я то и дело проваливалась в забытье, чувствовала себя совсем слабой. Теперь, как пить дать, снова окажусь в лечебнице под присмотром мэтра Орто.
Как там сейчас несчастная Нейла, потерявшая магию?
Магия! Я так перепугалась, что села — и откуда только силы взялись! — и уставилась на свои дрожащие, онемевшие руки. Папа залечил порезы и снял отек, но пальцы все равно слушались с трудом. Наверное, не один день уйдет на восстановление.
— Агейн! — прошептала я вслух простейшее заклинание, которое давно привыкла произносить мысленно.
Одно из первых заклинаний, которым учится будущий маг. В семь лет я и с закрытыми глазами могла сотворить шар-светлячок, заменявший мне ночник.
«Какая сильная у меня дочь!» — гордился папа.
Пальцы не гнулись. Что если магия покинула меня навсегда? На долгое мгновение я почти поверила, что так оно и есть, а потом сила откликнулась на зов и на кончиках сжатых щепотью пальцев засветился крошечный светлячок. Я аж вспотела от такого несложного действия и, с облегчением выдохнув, рухнула обратно на плечо Рона.
Здорово же нам досталось, Ронище… Интересно, если бы говорящее зеркало висело на твоей стене, что бы оно предсказало? Не иначе как «держись подальше от девчонки, от нее одни неприятности!»
— Рон… — прошептала я и, приподнявшись на локте, залюбовалась на его спокойное бледное лицо, на черные брови и высокий лоб.
Тут ресницы моего дракона дрогнули и зеленые глаза распахнулись. Он смотрел на меня, смотрел… С какой-то непонятной печалью и пронзительной нежностью, как смотрят перед неизбежной разлукой. Но какие глупости, однако, приходят в голову! Мы победили! Что теперь сможет нас разлучить?
— Привет, Рон.
Я улыбнулась и легко-легко коснулась поцелуем его губ.
— Герцогиня.
Рон даже слегка наклонил голову, будто не лежал на веранде в измятой и местами изорванной одежде, а стоял передо мной в зале приемов. Его голос звучал учтиво и отстраненно.
— Что?.. Ой…
Да, теперь Рон узнал о моем происхождении. Но какое это имеет значение?
— Глупый, ты ведь не думаешь?..
Договорить не удалось: воздух наполнился гулом такой силы, что руки сами потянулись к ушам, а мой крик утонул в вопле десятка ртов. Кричали гвардейцы отряда, кричал ректор, кричал даже папа. И только на Рона, казалось, не подействовал странный звук. Пошатываясь, он поднялся на ноги и закрыл меня собой.
На нас надвигалась толпа. Орки, покрытые ритуальными шрамами. Гоблины, сжимающие в обеих руках свои традиционные изогнутые кинжалы. Оборотень, сменивший ипостась, рычал, обнажая в оскале желтоватые клыки. Мой взгляд метался от одной фигуры к другой — я и подумать не могла, что шайка так многочисленна. Похоже, Эльм-старший долго собирал отребье по всему Ройму: прикормил золотом, что лилось рекой. Да и сейчас, видно, пообещал расплатиться сполна.
А вот он и сам — выступает впереди, стиснув между напряженных ладоней огненный шар, готовый сорваться по его первому повелению. Длинный черный плащ волочится по земле, губы сжаты. В том, как он дергал головой, пытаясь одновременно увидеть и Рона, и ректора, и Лоера, стоящего на коленях, было что-то птичье.
Заклинание «Плачущая сирена» истончилось и лопнуло, будто мыльный пузырь, оставив после себя звенящую пустоту.
Гвардейцы хватались за оружие, но слишком медленно и вяло. Трясли головами. Кто-то лупил себя по уху. Папа и Маркус быстрее остальных пришли в себя, встали спиной к спине между наступающими и Лоером. А тот приободрился и теперь неуклюже пытался подняться с колен. Связанные за спиной руки ему мешали, но губы уже кривились в ухмылке.
— Вперед! — коротко скомандовал Эльм-старший.
И сам первым бросил огненный шар в ближайшего гвардейца. Тот дико закричал, превратившись в пылающий факел. Вопль боли заглушил крик возмущения, которым разразились воины отряда, и в рев ненависти, рванувшийся из глоток неприятеля.
— Сын, ко мне! — рявкнул Эльм-старший.
Как бы ни был отвратителен отец Лоера, но он, как все фениксы, готов был до последнего дыхания сражаться за свое потомство. Слишком редко появлялись птенцы в семьях огненных птиц — раз в столетие, а то и реже. Лоер для мага-отступника был дороже дерева, дающего золотые монеты, дороже собственной жизни. Он вернулся за сыном и привел за собой всех, кого смог собрать.
Все смешалось в безумии боя: взрывались и шипели огневики, молнии с грохотом крушили останки каменных стен, выбивая острую крошку. Стоны раненых слились с победоносным кличем. И уже было не разобрать, кто побеждает, а кто проигрывает эту битву.
Рон не двигался с места. Сжал кулаки. Привстав на носочки, я заглядывала за плечо Рона и едва различала в гуще схватки две светловолосые головы — папину и мэтра Ви’Мири. Оба живы, оба сражались. Я боялась лишний раз вздохнуть, будто это могло спугнуть удачу, хранившую их.
Рон застонал. Я, испугавшись, схватила его за руку, заглянула в лицо. Ранен? Что произошло?
До сих пор магический купол, которым нас укрыл папа, исправно защищал от случайных огневиков, молний и острых осколков, но от прицельного заклинания он не спасет.
Рон весь дрожал, и я не сразу поняла почему. А когда догадалась, обхватила его сзади за талию, прижалась лбом к взмокшей рубашке. Тело Рона горело от внутреннего огня, рядом с ним было горячо, как у раскаленной печки. Все его естество стремилось сменить ипостась, обернуться в могучего и страшного ящера, который бы разметал врагов взмахом крыла, раздавил мощными лапами, испепелил дотла. Но он ничего не мог сделать: если он обернется драконом, то из союзника тут же превратится во врага, ведь Лоер все еще имеет над ним власть.
Стоит ему приказать, и Рон… Нет, такое и представлять не хочу!
— Ну ничего, ничего… — зашептала я. — Ничего… Что же поделать. Держись. Тебе нельзя сейчас оборачиваться, никак нельзя!
Мне уже было наплевать и на Лоера, и на его отца. Пусть убираются. Улетают за моря, за горы и никогда не возвращаются, лишь бы никто из них больше не превращал моего гордого дракона в безвольного раба.
Лоер поднялся на ноги. Оборотень ударом лапы разбил цепь, стягивавшую руки феникса за спиной.
«Уходи! — шептала я. — Проваливай!»
Эльм-старший не станет продолжать битву, он пришел за сыном и уйдет сразу, как получит его. Но Лоер вместо того, чтобы отправиться к отцу, осмотрелся и увидел меня. В глубине карих глаз полыхнул огонь, губы феникса дернулись в ухмылке.
Рон понимал, к чему все идет, но что он мог сделать? Только расправил плечи, будто хотел надежнее спрятать меня, укрыть от острого взгляда.
— Ничего, — выдохнула я и, привстав на носочки, прижалась губами к шее Рона. Под горячей кожей билась жилка: сердце дракона готовилось вступить в схватку с проклятием.
Но не для того я столько пережила, чтобы дать Рону умереть!
Лоер неотвратимо приближался. Крики, вспышки света, клубы дыма — все ушло на второй план. В мире остались только мы: я, Рон и Лоер. И смерть, которая подступала все ближе.
Лоер принялся лепить огневик. Он не торопился, знал, что мы в ловушке: папа и мэтр Ви’Мири в гуще схватки, они не успеют прийти на помощь.
Время замедлилось, сделалось вязким. Между ладоней феникса горело багряное пламя. Даже если Рон не сойдет с места, огонь такой силы доберется до меня.
— Не смей защищаться! — прошипел Лоер.
О, если бы только Рон сумел отразить этот огневик! Ведь он такой сильный маг! Но проклятие сковывает его руки…
Я прижалась к Рону, судорожно пытаясь отыскать слова, которые поддержали бы его, дали силы жить дальше, а в голову приходили одни глупости:
— Ты прости, что не сказала, кто я…
И тут Лоер ударил. Волна горячего воздуха опалила щеки. Я зажмурилась…
Грохот, крик, запахло паленым. Что происходит?
Удивительно, но я все еще жива, и Рон тоже; я чувствовала, как под рубашкой напрягались мышцы. Я распахнула глаза и ахнула: феникс лежал на земле в обугленной одежде и ошарашенно тряс головой, а Рон замер, подняв руки. В воздухе развеивалось защитное заклинание.
Мой дракон, с недоверием нахмурив брови, разглядывал собственные пальцы.
— Не смей! — завопил Лоер. — Не смей меня трогать. Это приказ!
Рон наклонил голову, словно прислушивался к себе, и лицо его светлело.
— Я больше не подчиняюсь твоим приказам, — медленно произнес он, точно сам не до конца верил тому, что говорит.
Сквозь кожу на руках начали выступать чешуйки: Рон оборачивался в дракона.
— Сдавайтесь! — крикнул он.
И это был уже не человеческий голос. Вой ветра, рокот горной реки, сход ледника с вершины, грохот разламывающейся земли — стихийная сила природы, непобедимая и несокрушимая, звучала сейчас в рыке дракона.
Битва замерла. Все — и враги, и друзья — точно завороженные воззрились на золотого дракона, расправившего крылья. В его горле клокотало пламя. На гребне вспыхивали отсветы рассветного солнца. Уже утро? Неужели…
Вот один из гоблинов оглянулся на Эльма-старшего. Посмотрел на дракона. Пожал плечами и с размаха кинул изогнутые кинжалы на землю. Один за другим бандиты разоружались и поднимали руки.
И все бы хорошо, да только идиот Лоер решил, что последнее слово должно остаться за ним. Что же, дурость не лечится.