— Ой, какие седые волосы, пап! Ты у меня еще ого-го!
— Снисходительно сказала дочь, глядя на своего древнего старика, — усмехнулся папуля. — Маркус… Хм… Мэтр Ви’Мири и сам хотел тебя навестить. Ждал, пока ты немного придешь в себя.
— Отлично!
Я подскочила на кровати, но твердая рука тут же уложила меня на подушки.
— Завтра!
А я пока закрываю дневник: мама зовет на ужин.
Перелом. День двенадцатый. Вечер
Теперь, когда не надо делать домашнее задание и бежать на подработку, можно писать дневник весь день напролет. Беда в том, что скоро писать будет не о чем. Не рассказывать ведь о том, как я проснулась, позавтракала, поиграла с Аликом, а потом вышивала, сидя у камина? Или что пригласили учителя танцев, чтобы подготовил меня к королевскому балу, где меня представят Его Величеству, а возможные женихи смогут полюбоваться на свежеиспеченную невесту. Меня передергивает от одной мысли, как кто-то станет разглядывать меня и думать: а какое приданое за ней дают? Есть ли братья и сестры? Она наследует титул? Как гадко. Зачем я только родилась герцогиней! Это разлучило меня с Роном!
Папа заранее завел разговор о том, что хочет отвезти меня в имение. Он не давил, вернее, думал, что приводит разумные доводы, а решать, мол, мне. Дескать, видишь, Рози, как все обернулось. И мама места себе не находит, не спит по ночам. Подожди до будущей осени, а в следующем году тебя примут без вступительных испытаний, я уже договорился с Маркусом. Отдохнешь, наберешься сил.
Вот умеет папуля находить нужные слова, не зря его колонка в газете всегда пользовалась популярностью. Я даже засомневалась: не согласиться ли? Но как я уеду, брошу все: Норри, занятия, ребят. Рона…
Как же я без него?
А в итоге вот она я — в Черном Ониксе, одна-одинешенька.
Нужно наконец набраться смелости и написать, что произошло.
Мэтр Ви’Мири навестил меня ближе к обеду. Он пришел не один, привел с собой Рона. Я встрепенулась и села на кровати, приглаживая волосы. Да что толку — они топорщились во все стороны. А физиономия небось бледная и под глазами синячищи! Не хочу, чтобы он видел меня такой!
Рон и не смотрел — глядел под ноги. Ему что, противно видеть меня?
Он переступил порог и застыл у двери. Папа и ректор вполголоса посовещались о чем-то, а потом ректор сказал:
— Эороан, ты готов?
Рон кивнул.
— К чему готов? — заволновалась я.
Папа встал рядом и успокаивающе положил руку мне на плечо.
— Рози, Маркус сможет понять, осталось в крови Рона проклятие или уже нет.
— О…
Я так распереживалась за Рона, что растеряла все слова.
— И постараюсь увидеть, что стало причиной избавления от проклятия, если его больше нет, — добавил мэтр Ви’Мири. — Эороан, руку. Приношу извинения за то, что способ не слишком приятный.
Рон слабо улыбнулся.
— Ерунда. Вопрос только в том, справятся ли ваши клыки с драконьей кожей.
Я впервые увидела на лице ректора хвастливое выражение, которое говорило яснее слов: «Ты сейчас оценишь всю силу моих клыков!»
Так и хотелось воскликнуть: «Мальчишки!»
Рон быстро взглянул на меня. Взглянул! На меня! И я снова увидела эту пронзительную нежность, эту невыразимую печаль…
— Ты только не пугайся, Рози.
— Ему будет не больно, — заверил меня мэтр Ви’Мири. — Моя слюна… Хм… Неважно.
Ректор взял руку Рона и укусил за запястье. Тонкая струйка крови потекла по предплечью, несколько капель упали на пол. Я втянула воздух сквозь стиснутые зубы, а Рон даже не вздрогнул.
Вот, теперь до конца жизни буду вспоминать светловолосого вампира с тонкими чертами лица и ленточку крови, которая тянется из уголка рта!
Ректор вынул из кармана носовой платок и вытер губы. Подошел к окну и уставился сквозь стекло остановившимся взглядом. Он будто не замечал зимнего пейзажа и серого неба: глядел куда-то внутрь себя.
— Твой далекий предок, Эороан, однажды полетел за море, к оракулу, про которого говорили, что он знает прошлое, будущее и поможет избавиться от проклятия.
— Да, — осипшим голосом подтвердил Рон. — Это было очень давно. Предсказание утеряно.
— Не утеряно. Оно все это время было с тобой: твоя кровь хранит память рода…
Мы затаили дыхание, и мэтр Ви’Мири продолжил в полной тишине:
— Одна прокляла — другая спасет, коль добровольно на жертву пойдет. И, умирая, поймет и простит, и пожелает любовь обрести. Дева невинная с чистой душой роду Ви’Тан дарует покой.
Три пары глаз устремились на меня, съежившуюся под одеялом.
— Ты свободен, Эороан, — закончил мэтр Ви’Мири. — Проклятия больше нет. Скажи спасибо Розали.
Рон пошатнулся, оперся рукой о стену, чтобы не упасть. Он был потрясен. Впрочем, как и я.
— Пусть поговорят, — тихо сказал ректор.
Папа насупил брови, но кивнул.
Они вышли и оставили нас с Роном наедине. Я так обрадовалась! Наконец-то мы сможем поговорить без свидетелей, без условностей! Ведь это же ничего, что я герцогиня! Разве это важно? Главное, что мы любим друг друга!
— Рон… — прошептала я.
Рон качнулся навстречу и вдруг опустился на колени рядом с кроватью. Я аж отпрянула, с ужасом глядя на склоненную черноволосую голову.
Как же мне хотелось взъерошить эти жесткие непослушные пряди. Обхватить за шею. Взобраться к нему на колени. Расцеловать. Но Рон сделался совсем чужой, отстраненный.
— Моя герцогиня, — глухо произнес он. — Я ваш верный слуга навеки. Любое ваше слово — закон для меня. Любой приказ я выполню не задумываясь. Мой род в неоплатном долгу перед вами, и этот долг я обязуюсь выплатить по доброй и свободной воле.
Мой Рон, мой любимый Рон приносил мне клятву вассальной верности. Он возносил меня на недосягаемую высоту. Теперь я для него только повелительница. Хозяйка. С каждым сказанным словом пропасть между нами становилась все шире.
— Не надо… пожалуйста… — произнесла я в ужасе.
Я хотела напомнить ему, как мы бегали по осеннему парку и кидались друг в друга листьями, как драили полы в трактире, как листали книги в библиотеке, разыскивая древний рецепт… Как Рон целовал меня… Но слова умирали, когда я смотрела на его опущенную макушку.
Не в силах больше этого выносить, я бросилась прочь из комнаты. Вылетела босая в коридор. Папа поймал, подхватил на руки.
— Что, Рози? Что случилось? — допытывался папуля, пока я рыдала на его груди.
Я смогла только выдавить:
— Увези меня отсюда. Я хочу домой.
И вот теперь я дома. Я больше не видела Рона и очень надеюсь, что когда вернусь в академию через год, мои чувства остынут. Я смогу улыбаться Рону при встрече и кивать как доброму знакомому. Он будет учиться на втором курсе, а я на первом: нам не так уж часто придется видеться.
Но пока мне больно. Очень-очень больно.
Письмо Розали к Норри
Письмо Розали к Норри
Здравствуй, моя дорогая Норри.
Я представляю, как ты лежишь на постели, заправленной зеленым клетчатым пледом, держишь в одной руке свою любимую чашку с васильком и треснувшей ручкой, а в другой — мое письмо. И я словно оказываюсь рядом с тобой.
Ты, наверное, хмыкнула сейчас? Все эти телячьи нежности не для тебя. Знаю, извини. Просто я ужасно соскучилась. Надеюсь, что и ты по мне хоть капельку да тоскуешь.
Я пишу письмо не только для того, чтобы спросить о новостях. Мне самой очень нужно сообщить тебе важную новость.
С чего бы начать? Придется издалека, уж потерпи. Сама понимаешь, времени у меня теперь мно-ого, буду писать, пока не надоест.
Шутка. Это серьезно.
Скажу по секрету, что дома мне легче не стало, хотя я изо всех сил стараюсь не показывать родителям печали. Мама и папа делают все, чтобы я почаще улыбалась. Папа даже предложил купить для меня пони. Пони — это чудесно… Но я больше не маленькая девочка, которую обрадует такой подарок. Я повзрослела. Домой вернулась вовсе не та глупая девчушка, которая однажды ночью сбежала, чтобы поступить в академию.
Родители не догадываются, что со мной творится, а я поняла, что снова совершаю ту же ошибку — снова молчу. Молчу о Роне, молчу о Лоере. Они не знают, как я жила эти несколько месяцев… Но ведь я все это время вела дневник!
Вчера вечером я набралась мужества и вышла в гостиную, прижимая к груди заветный блокнот. Папа писал за столом. Мама на ковре перед камином строила Алику пирамидку из деревянных колечек.
— Алик, посмотри, сестренка! Веди ее скорее к нам! — воскликнула мама.
Алик неуклюже подошел ко мне на пухлых ножках и протянул обслюнявленную ладошку. Я поцеловала его в щечку, но к камину не пошла, села на банкетку и открыла первую страницу. Родители переглянулись и перевели на меня встревоженные взгляды.
— Рози?..
— Пап, все хорошо. Это мой дневник. Я хочу вам его прочитать.
Я читала не все, но многое. Горло сжималось. Сердце колотилось так, что сделалось жарко. Мне было страшно смотреть на лица мамы и папы. Особенно когда я читала про кольцо феникса… И про все остальное.
Папа ругался сквозь зубы. Сказал, сожалеет, что это не он приложил Лоера о стену, а Рон…
О, Рон. Как он там, Норри?
Нет, не говори, не говори. Это я так…
Так вот, Нор, еще я рассказала о твоих братишках и сестренках, о тетке, которая потребовала плату за их содержание вдвое больше, чем договаривались. Теперь ты злишься? Злись, ладно. Я сделала это не ради тебя, а ради малышей.
Папа попросил адрес твоей тетки, и я назвала. Признаюсь, я его вызнала заранее. Было несложно, ведь ты не прятала конверты.
Папа выразился так:
— Я все решу.
Не знаю точно, что это означает, но если папа сказал, что решит, значит, решит.
Когда я читала вслух последние страницы, мама не выдержала, села рядом на банкетку, стиснула в объятиях. Мы обе плакали. А папа как заведенный ходил по комнате туда-сюда. Если бы приземлился на стул, тоже расклеился бы.
Я перевернула последний лист, закрыла блокнот и какое-то время рыдала, уткнувшись в мамино плечо.