– Ну? Почему не знаю про него ничего? Ладно, ладно, а что дальше? Давайте уже, докладывайте.
– Мой фюрер, разговор длился больше часа.
– О чем?
– Этого мы, к сожалению, не знаем.
– Почему?
– Поставить жучки нам не удалось. Мы – я и Гиммлер – обсудили это.
– Это и есть ваша ценная разведывательная информация?
– Мы считаем, что Гесс предал вас, мой фюрер, и рейх. Он мог только предать.
Гитлер откинулся на спинку стула.
– Откуда такая уверенность?
– Гесс летел без вашего ведома, Гиммлер не знал, я не знал…
– Гесс – рейхсминистр…
– Бывший, позволю сказать, мой фюрер. Он бывший теперь…
Гитлер согласно махнул рукой.
– Продолжайте… Бывший, может быть, но наш…
– Мы считаем, что он летел в Лондон, чтобы его признали фюрером. Ведь он руководил всей партией, был ее идеологом. Повторю, что у нас нет записей разговора, но встреча с Черчиллем – это уже предательство.
– Вы так думаете?
– Не только я, мой фюрер. Геббельс и Гиммлер меня поддержали. Мы должны арестовать его жену и заставить раскрыть нам детали. Она должна знать все, она его верная соратница.
Гитлер начал быстро ходить по кабинету, изредка поглядывая в сторону Бормана.
– Значит, никаких деталей ни вы, ни Гиммлер не знаете?
– Нет, к сожалению.
– Борман… Борман, я запрещаю. Слышите, запрещаю трогать семью Гесса! Мы ничего не будем делать, пока я не буду знать, о чем Гесс говорил в Лондоне. Идите…
– Яволь!
Дверь за Борманом закрылась, и Гитлер немедленно нажал кнопку вызова адъютанта.
Зашел Шмидт.
– Записывайте: «Гиммлеру, Герингу. Никаких репрессий против семьи Гесса. Перевезти семью в безопасное место, обеспечить средствами. Дать личную охрану, круглосуточно снаружи и внутри. Любая информация для газет будет идти только от Геббельса. Запрещаю ему делать заявления без согласования со мной». Записали?
– Да.
– Дальше: «Геббельсу. Распространить информацию, что Гесс душевно болен и полет совершил в состоянии психического расстройства. Никаких обвинений против Гесса не выдвигать, сообщения иностранной прессы не комментировать».
– Это все, мой фюрер?
– Да. Шмидт…
Адъютант легко щелкнул каблуками и пошел к выходу.
– Шмидт, еще одно.
Шмидт опять повернулся к Гитлеру.
– Прошу вас лично докладывать мне любую информацию о Гессе… И все, что узнаете от Геббельса и Гиммлера… И последнее… Вы свяжетесь с шефом охраны Гесса – Пфенкером. Все, что он вам скажет, – немедленно мне! Понятно?
– Разумеется.
– Мне не нужно говорить, что случится с вами, если об этом приказе станет известно Гиммлеру?.. Идите.
Глава 23Сталин доволен. Февраль 1944 года
Сталин был в отличном расположении духа. В руках он держал большую дымящуюся трубку, глаза блестели. За длинным столом сидели несколько человек в военной форме. Перед ними – большие суповые тарелки, в корзинках пышные булочки. На столе несколько бутылок с красным вином.
– Армия Красная, и, значит, вино должно бить красным, – произнес Сталин весело.
Он остановил движением руки военных, которые при его появлении хотели встать.
– Сидите, товарищи. Сидите.
Подошел ближе к столу, налил в фужер вино и сделал большой глоток.
– Скажите еще раз, товарищ Фитин, что там делают союзники? Как эта река называется? Ну-ка покажите мне.
Фитин быстро вскочил с места и встал у большой карты Европы, расположенной на боковой стене. Взял указку и повернулся к Сталину.
– Британцы перешли реку Гарильяно. Это тут, смотрите, товарищ Сталин, – повел он указкой вдоль голубой линии на карте.
Но Сталин даже не взглянул на карту. Он медленно допил вино, поставил фужер на самый краешек стола и грузно двинулся в сторону Фитина. Остановился напротив, сделал затяжку.
– А скажите мне, какие у нас новости об этом немецком летчике?
Фитин понимал, про кого спрашивает верховный, и ответил немедленно:
– Рудольф Гесс все еще в Англии. По нашим данным, он не покидал Лондон. Неизвестно, были у него новые встречи с Черчиллем или нет.
– Он в тюрьме?
– Нет. Точное место, где его держат, нам неизвестно.
– А что ви вообще знаете про него?
– Очень мало, товарищ Сталин. Скудная информация поступила к нам из португальского источника.
– Из Португалии? Они какое отношение к Гессу имеют?
– Нет, товарищ Сталин. К Гессу никакого, но у них есть выходы на коммунистов из Лондона. Оттуда сообщили, что «высокий немецкий гость болен». Но мы сами предполагаем, что информация Геббельса о психическом расстройстве Гесса была дезинформацией. Вот наши британские друзья попались на эту уловку и поверили Геббельсу. Аналитики отрицают вероятность сумасшествия Гесса. Его психологический портрет совсем другой – он стойкий нацист. Придется отдать ему должное. Видимо, англичанам он очень нужен.
– Отдать должное… Что вы собираетесь ему отдать, Фитин? Может, ваши звезды на погонах?
Лицо Фитина залилось краской, на лбу выступили крупные капли пота.
– Я не это имел в виду…
– Знаю, что ви имели в виду. Хорошо, идите… Нет, постойте. Почему Черчилль не расстреляет Гесса? Это было бы так красиво для британской короны.
Фитин стоял молча, даже не пытаясь ответить.
– Я вам отвечу, товарищ Фитин…
Сталин опять прикурил погасшую трубку, прищурил один глаз и сказал с особенно сильным акцентом:
– Во-пэрвих, они нэ умэют стрелять так бистро, как русские. А во-вторых, Черчилль думает, что Гесс ему для каких-то козней еще пригодится. Согласни?
Фитин молча кивнул. Сталин издал гортанный звук, похожий на смех:
– Старий дурак этот Черчилль. Старий… Но хитрий…
Глава 24Кинозал Черчилля. 1944 год
Премьер сидел в кресле и смотрел «Вохеншау». Новости шли на немецком языке без перевода, но он Черчиллю и не был нужен. Черчилль хотел видеть лица. Лица Гитлера, Геринга, Геббельса – он видел в этих лицах что-то важное, понятное только ему одному.
Черчилль сидел молча. Затем поднял трубку коричневого телефона:
– Зайдите.
Секретарь появился в кабинете молча, остановился перед премьером в ожидании указаний.
– Ничего записывать не нужно, мне нужен Томас Робертсон.
– Хотите, чтобы он пришел, или по телефону?
– Пусть придет.
Секретарь быстро вышел, а Черчилль сел в кресло и начал рассматривать картину на стене, изображающую бесконечную морскую гладь. Волны нереально бирюзового цвета собираются в тонкую гармошку у самого горизонта, где едва виден силуэт судна. Это была его картина. Он рисовал в стиле ранних импрессионистов и те картины, которые ему самому нравились, развешивал в своих кабинетах.
Уже через минуту дверь в его кабинет открылась и вновь зашел секретарь.
Черчилль, даже не поворачиваясь к нему, бросил:
– Как вам моя мазня?
– Сэр, да как вы…
– Ладно, ладно. Не надо говорить мне, какой я великий художник.
– Но правда, мне нравится.
– Мне тоже. Но я совсем не хочу, чтобы в будущем мои картины, не дай-то бог, сравнивали с мазней фюрера!
Секретарь сильно покраснел, и Черчилль, который повернулся к нему, это увидел:
– О, я вижу, что кое-кто уже так и думает?
Секретарь взял себя в руки:
– Господин премьер-министр, он в приемной.
– Пусть зайдет, я жду.
Томас Робертсон, начальник отдела дезинформации 1А, невысокий, полный молодой человек, держал в правой руке портфель. Он подошел к столу и вытащил из портфеля несколько листков.
– Что конкретно вас интересует? У меня тут полная информация.
– Расскажите мне поподробнее про Гесса – как его здоровье, как он себя ведет, что, в конце концов, с его психикой?
– Я был готов к этому вопросу и могу подробно ответить. За последний год он сильно сдал. Он мало ест, вообще отказывается от общения и стал очень забывчивым.
– Но фюрера он помнит?
– Он забыл, как зовут его детей. Самое главное, он не может вспомнить, как оказался в Лондоне. Но когда мы ему назвали имя Гитлера, в его лице что-то поменялось. Он сказал, что с этим человеком он дружен. При этом он не мог вспомнить, кто этот человек, чем он занимается.
Черчилль удивленно слушал, не перебивая.
– Врачи считают, что он страдает пресенильной деменцией. Она развилась у него на фоне сильного стресса, связанного с полетом. Это такой вид умственной деградации, который развивается у некоторых людей намного раньше, чем обычно.
Черчилль достал сигару, но не закурил, а отвернулся в сторону и затем спросил:
– Ему давали психотропные?
– Разумеется, ему давали сильные психотропные лекарства. Врачи считали, что у него есть и эпилепсия. По крайней мере, в начальной стадии.
По Черчиллю было видно, что он доволен этим рассказом. Он стоял почти вплотную к шефу контрразведки.
– Значит, так. Гесса посадить в одиночку, все документы, связанные с его полетом, обозначить грифом «Совершенно секретно» и закрыть в архив. Надолго. Скажем, лет на сорок-пятьдесят. Пусть к тому времени, когда мы их откроем, нас не будет на этой грешной земле.
– До 2010-го? – удивленно переспросил Робертсон. – Нас точно уже не будет.
– Или еще дольше. Пусть ни одна душа никогда и ничего…
Глава 25Конспиративная квартира британской контрразведки
Доктор устало ходил по комнате и периодически вскидывал вверх левую руку, повторяя при этом:
– Ну? Ну что?
Гесс, заметно осунувшийся с момента первой встречи с доктором, сидел совершенно безучастно, глядя на зашторенное окно.
Доктор приехал на очередную встречу с Гессом и уже второй час пытался провести заключительный опрос пленника. Он должен составить отчет о состоянии Гесса, и на этом его работа с заместителем Гитлера заканчивается. Так ему сообщили в управлении контрразведки.
Доктор взял стул, поставил его напротив Гесса и молча посмотрел в его лицо. Челюсти Гесса плотно сжаты, глаза смотрят прямо, на виске едва заметно бьется маленькая жилка.