Выговский и в дальнейшем проявил себя ревностным защитником веры. Когда он достиг высокого положения писаря в Войске Запорожском, то построил прекрасную церковь и монастырь недалеко от Чигирина. Во время своего гетманства он постоянно раздавал собственность православным монастырям и добивался ликвидации унии по условиям Гадячского договора 1658 года с поляками.
Примерно в середине 30-х годов XVII века Выговский в первый раз женился на представительнице мелкого украинского шляхетского рода Киевщины, панне Яблонской герба «Ясенчик». От этого брака у него было шестеро сыновей и дочь8.
Современник событий, польский историк В. Коховский, приводит данные, что уже перед самым восстанием Б. Хмельницкого, когда Выговский работал в Киеве, его обвинили в утере городских книг и приговорили к смертной казни. Заступничество православных магнатов (вероятно, А. Киселя) спасло его, но карьера юриста была безвозвратно погублена9. Видимо, из-за безысходности Иван вступил в ряды польского войска, посланного на борьбу с Хмельницким, – трудно предположить, что туда его влекла ненависть к восставшим. Он просто не имел выбора. Его семья переживала финансовые трудности (им пришлось даже заложить родовое гнездо Выгов за 200 злотых), а работать юристом он больше не мог.
Так или иначе, но когда началось восстание, Выговский, по одним сведениям, служил секретарем у посла к казакам от Речи Посполитой10, по другим – находился под командой Каневского полковника Голубя.
Выговский совершенно не был военным человеком, он не стал им до конца жизни, даже будучи гетманом. Однако уже тогда Иван проявил необыкновенное упорство, умение бороться до конца и отстаивать то, что он считал правым делом. В первом же сражении под Желтыми Водами поляки оказались в безвыходном положении. Иван бился, пока под ним не убили коня, затем сражался пеший, пока не потерял сознание от полученных ран. В беспамятстве он попал в плен к одному запорожцу. Тот продал его татарину, но пленнику удалось бежать. Он был пойман и опять отдан татарину в обмен на какую-то клячу. С маниакальным упорством, не желая подчиняться такой жалкой судьбе, Выговский, не имея сил и денег, снова бежал. Его опять поймали и на этот раз отдали самому хану ислам-Гирею, который приковал его к пушке. После этого он был освобожден Б. Хмельницким, выкупившим его у хана за кобылу. Гетман взял Выговского себе в писари и заставил его присягнуть на верность повстанцам11.
История эта, хотя и выглядит совершенно невероятной, не вызывает сомнений. В 1649 году во время обороны Збаража польский посол Яницкий вел переговоры с Выговским (которого он называл «шляхтичем воеводства киевского писарем Войска Запорожского»). Провожая посла после переговоров, Иван сам объяснил Яницкому, почему стал «изменником». По его словам, он попал в плен под Желтыми Водами и Хмельницкий выкупил его за «одну кобылу». Так как у Выговского имелись дети, отец, братья, сестры и т. д., то он оказывался заложником благополучия своей семьи – в случае измены Хмельницкий приказал бы их всех казнить. Как писал поляк, со слов Выговского, «его преданность семье и естественная любовь к родственникам привели к тому, что он был вынужден остаться» у казаков12. Рассказ об истории с лошадью устами самого Ивана является очень важным, так как представляется маловероятным, чтобы Выговский выдумал такую унизительную подробность собственной судьбы. Не менее примечательно и сделанное тогда же замечание поляка: «...этот Выговский как всегда был не простак, так и теперь у них имеет свое значение». Видимо, Яницкий не слишком верил сетованиям Ивана о «необходимости» примкнуть к восставшим. Нет оснований верить этому лукавству и нам.
То, что Хмельницкий спас своего единоверца, которого наверняка знал по делам в Киеве, поступок естественный и понятный. Скорее всего, ему было известно, что Выговский очень образованный (для своего времени) человек и блестящий профессиональный юрист. Таких в окружении гетмана в 1648 году не хватало. Спасая православную душу, Хмельницкий наверняка рассчитывал использовать профессиональные качества Ивана. Согласно преданию, Богдан взял с Выговского клятву верности. Гетман не ошибся. Его протеже оказался способным составлять международные договоры, на должном уровне вести переговоры с искусными польскими послами вроде Станислава Беневского.
Оказавшись у Хмельницкого, Выговский сделал головокружительную карьеру. Через несколько месяцев после пленения он получает одну из высших должностей в Войске Запорожском. Мало того, он становится одним из ближайших к гетману людей.
Если мы хотим получить полное и истинное представление о Выговском, его личность ни в коем случае нельзя рассматривать вне контекста событий на Украине. Иначе нам трудно будет ответить на следующие вопросы: что руководило Выговским, когда он, служа в армии Николая Потоцкого на стороне поляков, перешел служить писарем к Богдану Хмельницкому? Как он сумел заслужить доверие гетмана? Только знание всей картины украинского общества того периода, его реалий, а также судьбы других шляхтичей и казацких лидеров может помочь нам в понимании поведения Выговского.
Что было более естественным для православного шляхтича в начале восстания Хмельницкого – служить в польской армии или делать карьеру у казаков? Даже если не верить в патриотические чувства Выговского, он все равно должен был предпочесть вторую по значению после гетмана должность писаря в Войске Запорожском службе у католиков-поляков, презиравших бедных православных шляхтичей.
На самом деле он сделал точно такой же выбор, как сам Богдан Хмельницкий. Тот тоже до восстания служил (и присягал) польскому королю и даже имел доступ в высочайшие структуры Речи Посполитой. Так же поступили полковник Станислав Кричевский и множество других украинских шляхтичей, большинство из которых (добровольно или в силу обстоятельств) вступило в ряды казаков, будучи до этого на службе у Речи Посполитой: Богун, братья Нечаи, Гуляницкий, Гоголь и др. Однако влияние Выговского на украинские события оказалось значительно сильнее, чем влияние большинства других казацких лидеров.
Что касается Хмельницкого, то хорошо известно из источников, как он старался привлечь в свои ряды шляхту и просто хорошо образованных людей, собирая их вокруг себя и создавая противовес анархическому крылу казацкого движения, которое возглавляли лидер «показаченных» Максим Кривонос и генеральный обозный Иван Чернята.
В самый первые месяцы его сотрудничества с гетманом, осенью 1648 года во время осад Львова и Замостья, Выговский был одним из немногих сторонников плана Хмельницкого, предлагавшего вести переговоры с новым польским королем, а не вступать в пределы Польши. Разумная позиция хладнокровного писаря, способного противостоять опытным польским дипломатам (таким, например, как Гунцель Мокрский – старый иезуит, бывший учитель Хмельницкого), была по нраву гетману. В ноябре 1648 года Хмельницкий посылает его на переговоры к трансильванскому князю с целью установить «вечную дружбу»13.
Уже во время переговоров с польскими комиссарами в Переяславле в феврале 1649 года поляки обращались к Выговскому с просьбой «повлиять на Хмельницкого»14 (впрочем, учитывая давнее знакомство главы польской миссии Адама Киселя с Выговскими, это вполне понятно). Принимал он весной участие и в переговорах с русскими послами.
Выговский присутствовал при осаде Збаража летом 1649 года, где опять вел переговоры с поляками. Согласно реестру Войска Запорожского, составленному по условиям Зборовского договора осенью 1649 года, Иван Остафьевич Выговский числился писарем войсковым и стоял шестым в списке, сразу после Богдана и Тимоша Хмельницких, обозного и. Черняты и есаулов М. Лученко и Демко15.
На протяжении 1649–1650 годов писарь был единственным человеком на Чигиринском дворе (за исключением жены Богдана, прекрасной Елены), кто отваживался спорить с гетманом, когда тот бывал пьян или в ярости. Как писал современник, польский историк В. Коховский, уже зимой 1649 года Выговский удерживал Хмельницкого от пьянства, управлял его «шальной головой», держал в своих руках нити всех походов и давал много здравых советов16. Похоже, Богдан ценил эту смелость своего писаря и его способность сдерживать и сглаживать его выходки. В некотором смысле он играл роль Меншикова при Петре, только гораздо более образованного и значительно менее алчного.
Укрепляя свое влияние в создающемся казацком государстве, Выговский, конечно, не забывал и о собственной материальной выгоде. В годы перемирия, в 1649 году, с помощью казаков Овруцкого сотника В. Железки он расправился со своим родственником Лукой Выговским, «наносил ему побои» и «заграбил все его имущество»17. Можно только гадать, что руководило им в тот момент: желание решить земельный вопрос, стремление продемонстрировать свою власть перед заносчивыми родственниками или же он пытался осуществить свою давнюю мечту – вести себя как могущественный магнат, совершающий наезды на слабых соседей.
Среди украинских гетманов Выговский отличался глубокими и искренними чувствами по отношению к своей семье. Как только Иван получил должность писаря, он сразу же стал помогать своему отцу вернуть их прежние имения. Он приложил все усилия, чтобы подобрать подходящие должности в Войске Запорожском своим братьям Данилу, Константину и Василию. Данила, женатый на дочери Хмельницкого Катерине18, стал полковником Быховским, Константин – полковником Пинским и Туровским, потом (с 1658 года) – обозным генеральным, Василий с 1658 года был полковником Овруцким. На протяжении всего гетманства Хмельницкого мы постоянно встречаем отца Выговского на Чигиринском дворе (с 1650 года он занимал должность наместника замка киевского), а когда Выговский сам стал гетманом, там появилась даже его мать. Уже с сентября 1649 года послом на переговорах с Ракочи становится его зять, Павел Тетеря (женатый на его сестре), а затем тот получает должность писаря в Переяславском полку.