В июне 1652 года на Украину приехал русский посол В. Унковский. Он виделся с Выговским, и тот отдал ему списки с иностранных грамот, присланных к Хмельницкому, говорил о вестях и на образе клялся в верности царю. Он даже высказывал свою «мечту»: приехать в Москву, увидеть царя «с отцом своим, и з братьеми, и с иными приятели»32.
Писарь всегда был не чужд некоторого бахвальства. Он и русскому воеводе заявлял: «А меня де и венгерский король зовет к себе и власть мне, и жалованье великое дает. И показал грамоту за рукою венгерского короля написана: как де приедешь ко мне, стану тебе давать по полутаре тысечи золотых червонных на год да городы дам немалые и учиню великим начальником над войском своим». Демонстрируя такие щедрые предложения от венгров, Выговский тут же подчеркивал: «Я де не мышлю мимо великого государя никуда ехати»33.
В преддверии заключения Переяславского соглашения с Москвой, в июне 1653 года, в Украине находились очередные русские послы А. Матвеев и и. Фомин. При встрече с Выговским они объявили ему государеву похвалу, возвратили грамоту султана, тайно посланную писарем в Москву, и наградили его тремя сороками соболей (сорóк соболей – комплект на шубу. – Т. Т.). Выговский снова клялся в верности и сообщил русским различные важные сведения. За это кроме ста двадцати соболей, врученных официально на приеме, писарю дали еще пять пар соболей – «послано к нему на двор тайно, чтоб гетман Богдан Хмельницкий про то и нихто б не ведал»34. В августе история повторилась. В декабре русские послы Р. Стрешнев и М. Бредихин привезли писарю очередное государево жалование – четыре сорока «добрых» соболей. Причем Выговский попросил «при гетмане дать небольшое» жалование, утверждая, что Хмельницкий рассердился, когда казацким послам в Москве сказали про него «похвальные слова»35.
Насколько важную и конфиденциальную информацию предоставлял он русским воеводам? Встречалось ли в его сообщениях русским такое, что могло бы повредить Хмельницкому или дискредитировать его?
По мнению украинского историка Ю. Мыцыка, подобное поведение Выговского вписывается в общую концепцию внешнеполитической игры Украинского гетманства эпохи Хмельницкого. Пожалуй, с этим мнением можно согласиться. Гетман изображал «злого», бескомпромиссного политика, а писарь – уступчивого и сговорчивого, всегда готового сыграть роль «буфера» в переговорах с Богданом. Этот прием использовался и с поляками, и с русскими. Причем такая игра как нельзя более подходила Выговскому – честолюбивому и неравнодушному к внешним атрибутам власти. Он с удовольствием принимал дорогие подарки, взятки, раздавал обещания походатайствовать перед гетманом, повлиять на принятие решений и т. д. А заодно – узнавал намерения «противной» стороны, ее тайные желания и планы. Скорее всего, такая игра была заранее спланирована и срежиссирована при активном участии самого Богдана.
Конечно, даже в этих безоблачных отношениях случались срывы и проблемы. Это было неизбежно при вспыльчивом характере Хмельницкого, только ухудшавшемся с годами и от пережитых личных трагедий. Но эти конфликты никогда не касались вопросов политики или профессиональной деятельности Выговского. Так, летом 1653 года произошла ссора Павла Тетери с младшим братом Ивана Данилой. В результате войсковая рада приказала Данилу казнить. За него вступился брат – генеральный писарь, но и сам чуть не поплатился головой. К тому же как раз в этот момент слуга Выговского побил гетманских челядников, и Хмельницкий в гневе приказал казнить самого писаря. В результате не без вмешательства остальных старшин все улеглось36. Возможно, эта вспышка была обусловлена личными бедами Богдана – гибелью его сына Тимоша и неудачами на молдавском фронте.
Что касается активных контактов Выговского с Москвой в 1653 году, то они были не случайны. За ними стояло обострение внешнеполитической ситуации вокруг Украинского гетманства. Особенно резко это проявилось осенью 1653 года, после провала миссии Тимоша Хмельницкого в Молдавии и создания грозного польско-венгерско-турецкого союза, направленного против казаков. Генеральный писарь лично возглавил переговоры, проходившие под Каменцом-Подольским с представителями Речи Посполитой и Крыма. Однако в их ходе стала окончательно ясна измена хана и необходимость предпринимать срочные шаги для спасения гетманства.
Выговский лично встречает прибывших на Украину российских послов. Именно он уведомил их о прошедшей старшинской Переяславской раде. Кстати, его слова – единственный источник об этом событии. Только от Выговского мы знаем о речи Богдана и «единодушном» желании казаков «под царя восточного»37.
Надо отметить, что русские считали писаря одним из главных своих сторонников в окружении Хмельницкого. Отправлявшемуся в Украину В. Бутурлину приказывалось дать писарю шесть сорока соболей официально и три сорока – тайно38.
Такие отношения Выговского с Москвой продолжались и после Переяславской рады 1654 года (т. е. принятия Украинского гетманства «под высокую руку» царя). В августе 1654 года русский посол и. Ржевский тайно от гетмана наградил Выговского за то, «что ты ему великому государю служишь и работаешь во всяких мерах», пожаловав сорок соболей39.
Принимал участие писарь и в дальнейших военных событиях, в частности в знаменитой битве под Охматовым в январе 1655 года. Там он командовал авангардом казаков и принял на себя первый удар орды. Как всегда, когда наступил критический момент, писарь не потерял голову и в тяжелейшей для русско-украинского войска ситуации точными действиями артиллерии выиграл время для перегруппировки основных сил Хмельницкого.
После этого, в августе 1655 года, казацкие войска под командованием Выговского захватили Чортков, где находился сын Брацлавского воеводы П. Потоцкий и множество польской шляхты. Затем он вместе с Хмельницким принял участие в осаде Львова. Во всех этих действиях писарь проявил себя как жесткий последователь антипольской линии Хмельницкого. Во время переговоров с представителями львовского магистрата он придерживался тех же требований, что и русский воевода В.В. Бутурлин. Ударяя кулаком по столу «с большой злостью» при каждой своей фразе, писарь сказал, что погибель ждет Речь Посполитую, ибо уже сам Бог от нее отступил и соответственно надеяться полякам не на что. Не ограничиваясь этим, он заявил: «Куда казацкая сабля дотянулась, там и казацкая власть быть должна»40.
Получив огромный выкуп от Львова, казацкая армия отступила, а отряд Данилы Выговского, родного брата писаря, направился дальше в Польшу и даже захватил Люблин.
Начиная с 1655 года Хмельницкий вел весьма независимую политику, ее цель состояла в полном уничтожении Речи Посполитой. Именно в этом гетман видел залог безопасности для гетманства. Основные усилия украинской дипломатии этого периода были направлены на создание союза со Швецией и Трансильванией с целью продолжения войны с Речью Посполитой для ее окончательного уничтожения.
Казак в степи. Рисунок С. Васильковского
Швеция летом 1655 года вторглась в пределы Речи Посполитой (знаменитый «потоп») и тем самым коренным образом изменила европейский расклад сил. Польскому королю Яну Казимиру пришлось бежать в Силезию. Литва заключила с Карлом Х Кейданский договор, по которому признала власть шведского короля. Но тем самым были поставлены под угрозу все военные успехи русско-украинских сил в Белоруссии.
Во всех действиях украинской дипломатии Выговский принимал самое активное участие. Он переписывался со шведским королем, постоянно поддерживал связь с их сторонником польским канцлером и. Радзиевским и с трансильванским князем Ракочи. При чем вел себя также, как и с русскими. Он заверял иностранных монархов в своей преданности (например, к Ракочи он писал, что «готов обязательно исполнить то, что будет воле вашего светлейшего высочества»41). Во время переговоров с венграми в августе 1655 года писарь давал конфиденциальные указания послу Ракочи, как наилучшим образом вести себя с гетманом: «Выговский сказал мне в секрете, чтобы я засвидетельствовал гетману свою добрую волю, послав немного провианту» русским. При этом он нелестно отзывался о воеводах, называя их «жидами», из чего венгр заключил, что казаки «не слишком хорошо» настроены к русским42.
Словом, отношения Выговского со всеми иностранными послами и государями строились таким образом, чтобы убедить их в исключительно конфиденциальном характере этих отношений и в особой расположенности Выговского именно к данной партии. Например, шведский король Карл Густав в январе 1655 года благодарил Выговского за помощь в установлении дружественных отношений между Швецией и Войском Запорожским43. Другой вопрос, доверял ли в действительности кто-нибудь из дипломатов льстивым речам всемогущего писаря и что на самом деле стояло за сладкими обещаниями Выговского.
В январе 1656 года произошло событие, еще больше укрепившее положение Выговского. Его младший брат Данило женился на любимой дочери Богдана Хмельницкого Катерине. Родственные связи имели огромное значение в Украинском гетманстве, и такой брак доказывал наивысшее доверие гетмана к семье Выговского. Венчал молодых сам Киевский митрополит Сильвестр Косов44. Эта свадьба была тем более значима, что в начале 1656 года случается первый приступ болезни гетмана (инсульт). Соответственно вопрос о наследнике уже витал в воздухе.
А осенью 1656 года разыгрались трагические события вокруг подписания русско-польского Виленского перемирия. Хмельницкий считал его ошибкой, предательством и пребывал в полном неистовстве. Выговский во многом разделял мнение своего патрона.
В ноябре 1656 года посланец воеводы Андрея Бутурлина не был допущен к гетману, а когда он «лист подал писарю Ивану Выговскому; и писарь лист рванул из рук сердитым обычаем». Сам Бутурлин, докладывая в Москву об украинской реакции на Виленский договор, писал: «...гетман и писарь... в большом сумненье, и опасаясь де тово (договора. –