— Насколько я знаю, у него дежурит врач.
— Надо отвести судно подальше от столба. Воздух здесь буквально насыщен электричеством.
Воронин не ответил. Он просматривал ленту с записью, поданную Юрой.
Воронин резко повернулся на стуле и, выдернув из гнезда телефонную трубку, набрал номер.
— Это… миссис Хэмптон? Говорит Воронин. Врач у вас? Попросите его… Каково состояние Макферсона? — Некоторое время он слушал, сняв очки и закрыв глаза. — Благодарю вас.
Щелкнул зажим, приняв трубку на место. Воронин встал, подошел к Кравцову.
— Кажется, ты прав, — сказал он. — Ладно, мы примем меры.
Секунду или две они смотрели друг другу в глаза.
— Нам нужно поговорить. Ты не находишь? — спросил Кравцов.
— Непременно поговорим, Саша. Только не сейчас. Я дам тебе знать, когда освобожусь немного. Извини, Саша.
«Фукуока-мару», отведенный подальше, снова лег в дрейф. Гроза продолжала реветь над океаном. Молнии взяли черный столб в кольцо, они непрерывно били в него со всех сторон. Кто-то заметил шаровую молнию: огненный сгусток энергии, разбрызгивая искры, плыл над волнами, повторяя их очертания.
В десятом часу утра от «Фукуоки» к плоту отплыл катер — в нем отправилась группа добровольцев, среди них был и Чулков. Возглавлял группу Юра — он получил от Воронина подробные инструкции, где и какие приборы ставить.
— Опасно, — сказал Али-Овсад. — Разве нельзя подождать, пока гроза кончится?
Но всеведущий Оловянников объяснил, что ждать бессмысленно: гроза пройдет не скоро.
Добровольцы в защитных костюмах поднялись на плот и установили стационарные приборы, снабженные автоматическими радиопередатчиками. Теперь в локационной рубке «Фукуока-мару» треугольные перья самописцев выписывали на графленых листах дрожащие цветные линии. Вычислители обрабатывали поступающую информацию. Ученые непрерывно совещались.
Тревожно было в те дни на «Фукуока-мару». Приходили суда с непонятными грузами, и журналисты изнывали от любопытства. Зачем, например, доставили целую партию сухих батареек разного вольтажа, для чего ученые их выписали?
А как-то ранним утром на сумрачном горизонте возник черный силуэт ракетоносца. Это был английский «Дэйнджерес». Его расчехленная ракетная установка угрожала небу. От «Фукуоки» немедленно отправилась моторка, к вечеру небо начали распарывать огненные мечи ракет. Одна за другой срывались они с балок «Дэйнджереса», на мгновение будто замирали в воздухе среди грозовых разрядов и устремлялись вверх, оставляя длинный газовый след.
— Ничего особенного, — отвечал Штамм наседавшим журналистам. — Ракеты несут вверх капсулы для изучения некоторых космофизических факторов. Это все, что я могу вам сообщить, господа.
Затем появилось советское океанографическое судно «Академик Вернадский». Оно несколько дней простояло вблизи «Фукуоки», опуская в океан глубоководную исследовательскую аппаратуру.
Журналисты чуяли: происходит нечто грандиозное, надвигается небывалая сенсация. Иные из них пытались отправить в свои газеты описание грозы, сдобренное собственными домыслами, но радиорубка не принимала информаций без визы Штамма, а австриец был неумолим. Он безжалостно вычеркивал все, что так или иначе относилось к научным предположениям, и в результате от корреспонденции оставались жалкие огрызки.
Несколько раз Токунага и Воронин вели радиопереговоры с Международным геофизическим центром. Юркий Лагранж, корреспондент «Пари суар», подстерег однажды ученых, возвращавшихся из радиорубки. Он тихонько прокрался за ними по коридору, включив портативный магнитофон, и успел записать обрывок разговора.
Нечего было и думать передать бесценную запись в редакцию: Штамм просто отобрал бы магнитную ленту. Долго крепился Лагранж, не желая выпускать из рук добытую сенсацию, и не выдержал наконец. Он собрал журналистскую братию в салон прессы, потребовал тишины и запустил магнитофон.
Раздался характерный шорох, а затем приглушенный разговор на английском языке:
— Скорость возрастает.
— Да, он обгоняет нас и не оставляет нам времени. Вы слышали доклад штурмана корабля? Магнитный компас вышел из меридиана.
— Очень сложная картина. И все же ваше предположение о магнитах…
— Я хотел бы ошибиться, поверьте. Но при такой перестройке структуры… Простите, Масао-сан. Вам что нужно, господин корреспондент?
— Мне? — раздался быстрый говорок Лагранжа. — О, шер мэтр[23], решительно ничего. Я просто…
— Ну, дальше неинтересно. — Лагранж под общий хохот выключил магнитофон.
— Продайте мне этот текст, Лагранж, — попросил дюжий американец в гавайской рубашке.
— Зачем вам, Джекобе? Не думаете ли вы, что ваше обаяние смягчит сердце австрийского цербера?
— Моя газета не поскупится на расходы.
— Ну так вы ошибаетесь, Джекобе! — закричал Лагранж и хлопнул себя по бедрам. — Штамм неподкупнее Робеспьера! Я ничего не смыслю в науке, но уж в людях я разбираюсь, будьте покойны! Этого Штамма можно распилить тупой пилой — и все равно…
Кто-то дернул Лагранжа за рукав.
В дверях салона стоял Штамм, прямой и бесстрастный.
— Мне очень лестно, господа, — проговорил он дребезжащим голосом, — что вы не подвергаете сомнению мою профессиональную добросовестность.
Штамм прошествовал к столу, положил перед собой папку и строго оглядел журналистов.
— Господа, — сказал он, выждав тишины и поправив очки, — я уполномочен сделать вам экстренное сообщение. Ввиду чрезвычайности положения решено, чтобы вы немедленно информировали свои газеты. Вам раздадут печатный текст сообщения президиума МГП. Просим без искажений и добавлений передать его в свои редакции. Аналогичный текст уже отправлен по радио в ООН и некоторые другие международные организации.
— Что произошло? — раздались голоса.
— Прокомментируйте сообщение!
— Затем я сюда и пришел, — сказал Штамм. И начал комментировать, тщательно взвешивая каждое слово: — Локационные измерения показывают, что скорость роста столба быстро увеличивается. Его вершина достигла восьмидесяти с лишним километров над уровнем океана и отклоняется на запад вследствие вращения Земли. У поверхности Земли, вы это должны знать, воздух почти не проводит электрического тока, но на высоте восьмидесяти километров проводимость воздуха резко увеличивается и равна проводимости морской воды. Вот почему черный столб вызвал небывалую, невиданную грозу, то есть мощные разряды атмосферного электричества.
Штамм чуть передохнул после длинной фразы. Слышно было глухое ворчание грозы.
— Теперь о главном, — продолжал Штамм. — К вечеру столб достигнет ионизированных слоев атмосферы. Ионосфера, это вы тоже должны знать, электрически заряжена, ее потенциал относительно поверхности Земли в среднем составляет более двухсот тысяч вольт. Наблюдения показывают, что в столбе возникли токи проводимости. Более того, обнаружено собственное, весьма специфичное поле столба. Оно резко усилится, когда столб войдет в ионосферу и вступит с ней в своеобразное взаимодействие. Земля будет накоротко замкнута со своей ионосферой.
Журналисты, напряженно ожидавшие сенсации, разочарованно вздыхали, переглядывались: опять малопонятные рассуждения о полях.
— При этом Земля не потеряет своего заряда, — продолжал Штамм, — ибо постоянный приток заряженных частиц из космоса, разумеется, не прекратится. Магнитное поле Земли — огромная ловушка этих частиц. Но вследствие прямого замыкания свойства магнитной ловушки значительно изменятся. У нас возникли серьезные опасения, господа, что весь этот комплекс явлений, и прежде всего необъяснимая пока специфика поля столба, повлечет за собой существенное изменение структуры магнитного поля планеты. По некоторым признакам это может… Мы опасаемся, что это вызовет размагничивание всех постоянных магнитов.
Штамм умолк.
— Почему же они размагнитятся? — раздался спокойный голос Джекобса.
— Магнит размагничивается при нагреве или ударе! — воскликнул Оловянников. — Но ведь тут ни того, ни другого…
— Да, господа, — сказал Штамм, он как будто немного разволновался, — при ударе или нагреве выше точки Кюри. Перестройка структуры земного магнитного поля, по некоторым данным, вызовет в магните примерно такой же эффект, как и сильный удар или нагрев. Впрочем, я немного отвлекся от цели своего сообщения. — Штамм откашлялся, поправил очки. — Итак, если наши опасения справедливы, размагнитятся магниты — все, какие есть на планете. Надеюсь, вы понимаете, господа, это означает, что электрического тока не будет. Его не даст ни один генератор.
Некоторое время в салоне стояла мертвая тишина. Затем ошеломление взорвалось выкриками:
— Как мы будем жить без электричества?
— Когда вы, ученые, прекратите ваши дьявольские опыты?
— Неужели вы не можете остановить этот чертов столб?
Штамм терпеливо переждал бурю. Когда страсти немного улеглись, он сказал:
— Господа, ученые всего мира ищут способ остановить столб, но он обогнал нас. Необходимо тщательно изучить явление. Это мы и делаем. Безусловно, ученые найдут выход из положения. Как скоро? Не могу сказать. Может быть, месяц, а может, и больше придется пожить без электромагнитной техники. Разумеется, придется широко пользоваться паровыми двигателями. Повторяю: временно. Заверяю вас, что ученые ликвидируют короткое замыкание и восстановят статус-кво. Мы просим соблюдать спокойствие и призвать к этому ваших читателей.
Журналисты ринулись к столу, и каждый получил листок с официальным сообщением.
Вечером гроза усилилась. Лил дождь. Несколько раз над «Фукуока-мару» проплывали шаровые молнии, они словно приглядывались к кораблю и уплывали дальше, к черному столбу.
От бесконечной пляски молний, от неприкаянности, от близости непонятных и грозных событий у Кравцова было смутно на душе. Али-Овсад затащил его к себе, стал поить чаем и спрашивать об ионосфере. Оловянников сидел с ними, приглядывался к обоим.