— Вряд ли командир германского крейсера позволит вам это, — как можно мягче ответил обер-лейтенант. — И его можно понять: не положено. Командир чилийского крейсера поступил бы точно так же, — заверил он дона капитана. — Если вас интересует командирская каюта, то вряд ли ее можно назвать апартаментами. Никакого сравнения с каютами некоторых пассажирских лайнеров.
— Уверен, что со временем на вечной стоянке в бухте появится и пассажирское судно… — поделился своими надеждами капитан Нордино. — С детства хотелось пожить на настоящем судне, а не на этом катерке.
Только теперь Канарис вспомнил о корветтен-капитане Марктобе, давно мечтавшем основать некий островной поселок германских моряков. Вот кого следовало послать на переговоры к дону капитану, вот кто сумел бы оценить планы чилийца!
— Однако мы отклонились от сути разговора, ради которого я прибыл на «Темуко». Мой командир откажется воспринимать причину столь затянувшихся переговоров.
Они выпили по рюмке коньяку, выкурили по сигаре — и сошлись на том, что капитан «Темуко» уводит свою «грозу морей» в бухту, к причалу родного поселка, и забывает о встрече с крейсером, а командир крейсера отказывается от захода в бухту, чтобы не лишать спокойствия обитателей поселка.
— Так вы не пригласите меня на крейсер? — прищурился дон капитан. — Хотя бы из гостеприимства.
— Военные суда созданы не для демонстрации радушия, — напомнил ему Канарис. — К тому же я опасаюсь, что, выслушав ваши требования о сдаче, мой командир не только не отпустит вас, но и потребует сдачи команды катера.
Канарис не был уверен, что капитан Нордино поверил в возможность такого исхода его визита, но прощание выдалось сухим и даже несколько жестковатым.
Выслушав доклад Канариса после его возвращения с «Темуко», фон Келлер проводил взглядом уходившую в глубину бухты-фиорда сторожевую шхуну, затем, воспрянув духом, прямо у трапа объявил обер-лейтенанту благодарность и сразу же велел зайти к нему в командирскую рубку
18
Прежде чем спуститься по трапу в командный кубрик, Канарис взглянул на гряду зеленовато-рыжих холмов, открывающихся сразу же за береговой линией ближайшего островка. Здесь, за пятидесятой параллелью, природа теряла свою антарктическую суровость, и на прибрежных склонах появлялись приземистые сосны, обрамленные каменистыми лугами сочной темно-зеленой травы.
«А что, — вдруг подумалось обер-лейтенанту, — возможно, фантазер-романтик Марктоб и в самом деле прав: поставить крейсер на прикол в одной из бухт, превратив его в бронированный плавучий отель, затем построить на берегу некое подобие форта и таким образом сотворить своеобразное крейсерско-фортовое поселение, которое стало бы пристанищем будущих германских рыбаков и охотников. В этом что-то есть. Во всяком случае, дону капитану это понравилось бы…»
— Это верно, что вы были советником и помощником командира крейсера «Бремен» во время его дипломатических переговоров с правительственными чиновниками Венесуэлы и Колумбии? — спросил фон Келлер, как только Канарис вновь предстал перед ним.
— Так точно, господин фрегаттен-капитан. Среди прочего, мне в каком-то роде приходилось прибегать и к дипломатии. Миссия эта была не из легких, но что поделаешь?
Фон Келлер предложил Канарису кресло, сам тоже уселся за стол и заглянул в раскрытую папку.
— Следует полагать, что вы и в самом деле проявили некий талант дипломата, если командир отметил этот факт в вашей аттестационной характеристике, записав, что хорошая военная подготовка и умение ладить с людьми дополнялись вашей личной скромностью, послушанием и вежливостью, а главное, что президент Венесуэлы наградил вас орденом Боливара V степени.
— В начале наших переговоров президент заподозрил меня в шпионаже и чуть было не отдал в руки своих костоправов-контрразведчиков, но затем так расчувствовался, что удостоил самой почетной награды своей страны, — сдержанно объяснил Канарис. — Будем считать это делом случая.
— Причем в обоих случаях президент оказался прав, — едва заметно ухмыльнулся командир крейсера.
— Если, конечно, не принимать во внимание прихоти сильных мира сего.
— Но, похоже, никакие прихоти не помешали вам создать свою собственную разведывательную сеть… — не глядя на обер-лейтенанта, отбарабанил пальцами фон Келлер. Он понимал, что вторгается в запретную часть биографии своего подчиненного, и в иной ситуации, конечно же, не решился бы затевать с ним подобные разговоры.
— Сначала мне удалось наладить агентурную сеть, а уж потом с ее помощью влиять на умонастроения венесуэльцев и прочих аборигенов, — не стал Канарис лишний раз сотворять ореол таинственности вокруг своего прошлого.
— А затем, уже во время службы на «Дрездене», по настоянию моего предшественника вы лично сумели убедить свергнутого президента Мексики генерала Гуэрта подняться на борт крейсера, чтобы покинуть страну.[56]
— На что он решался крайне неохотно, поскольку еще были силы, на которые он мог опереться. Удержаться у власти он уже вряд ли сумел бы, но потянуть с официальной отставкой, навязать оппозиции вооруженную борьбу за власть…
— То есть, по существу, вы избавили Мексику от полномасштабной гражданской войны.
— Так уж сложились обстоятельства, — скромно признал Канарис, словно бы оправдывался перед командиром крейсера.
— Обстоятельства складываются так, как мы их формируем.
— Может быть, поэтому тогдашний командир германского крейсера считал себя вправе вникать в тонкости политической борьбы, разворачивавшейся в латиноамериканских странах.
— «Германского крейсера», — уловил подтекст его слов фон Келлер. — И как же к этому относились в Берлине?
— Когда как: то с пониманием, то с раздражением.
Фрегаттен-капитан налил ему и себе аргентинского вина, они пригубили его и вновь обменялись заинтригованными взглядами.
— Вице-адмирал фон Шпее уверял меня, что еще в 1908 году, во время службы на «Бремене», вам удалось создать собственную агентурную сеть в Бразилии и Аргентине. Это действительно так?
— В этом перечне вы забыли упомянуть Уругвай.
— Почему же вы не остались в разведке, на которую все это время работали? Понимаете, к чему я клоню?
— Это не я на разведку, это разведка работала на меня, — улыбнулся Канарис покровительственной улыбкой босса венесуэльского наркокартеля.
Командир крейсера недоверчиво повел подбородком и нетерпеливо забарабанил пальцами по столу. Это он, фон Келлер, мог позволять себе изводить собеседника длительными паузами после каждой сказанной фразы; что же касается недомолвок и пауз других, то они раздражали барона, как способно раздражать всякое проявление простаковатости или откровенного неуважения.
— Уж не хотите ли вы сказать, что исполняли обязанности командующего германским флотом в Западной Атлантике?
— Командование Кригсмарине, к сожалению, не позаботилось о моем назначении на этот пост. Зато благодаря радистам, располагавшимся на мысе Пунта-дель-Эсте в Уругвае и в устье аргентинской реки Рио-Саладо, мы получали точные сведения о базировании и передвижении английских судов в стратегическом районе залива Ла-Плата, а значит, на подступах сразу к двум столицам — Буэнос-Айресу и Монтевидео. Что, в свою очередь, позволяло нам уверенно действовать на важнейших коммуникациях противника в Южной Атлантике.
— Достойно уважения, достойно… Понимаете, к чему я клоню?
— В 1908 году с помощью, так сказать, радионаведения нам удалось потопить два судна в заливе Ла-Плата и еще одно — в районе залива Байя-Бланка. Но самое главное, что и во время нынешнего похода, благодаря активности нашей давнишней агентуры, вице-адмирал Шпее все еще обладал точными сведениями о составе и действиях английской эскадры.
— Именно поэтому адмирал фон Шпее на какое-то время перевел вас к себе, на свой флагманский крейсер «Шарнхорст», и даже выделил отдельную рубку?
— На какое-то время, как вами верно замечено. Ему хотелось держать меня под контролем, получая при этом самую свежую информацию об англичанах и действиях латиноамериканских властей.
— Благодаря чему первого ноября прошлого года адмирал фон Шпее почти полностью истребил эскадру англичан в битве под Коронелем, — задумчиво кивал фон Келлер.
— К сожалению, в ней уцелел крейсер «Глазго», который преследует нас теперь.
— Что же касается лично вас, — подытожил командир крейсера их общий экскурс в недалекое прошлое, — то за участие в этой битве, а также за умелые разведывательные действия вы были награждены Железным крестом второй степени.
Канарис неопределенно качнул головой, и в каюте воцарилось томительное молчание, во время которого фрегаттен-капитан сидел, ухватившись руками за кончики стола и глядя куда-то в пространство.
Из раздумья его вырвал некстати оживший телефон, по которому вахтенный офицер сообщил, что перехвачена шифрограмма с крейсера «Глазго». Дешифровщик утверждает, что теперь уже англичанину известно, где прячется «Дрезден», и сообщает командующему эскадрой вице-адмиралу Стэрди, что намерен добить его, хотя еще в бою у мыса Коронель получил шесть попаданий, да и в бою у Фолклендов несколько снарядов его тоже не миновали.
— А где именно находится сейчас «Глазго»? — спросил фон Келлер.
— Приблизительно милях в двадцати от залива, в котором мы намеревались отсидеться. Причем из шифрограммы явствует, что пребывание германца в территориальных водах Чили, боевые действия в которых с точки зрения международного морского права недопустимы, командира англичан не смущает.
— А вот и ответ на все еще не заданный вами вопрос, почему я пригласил вас к себе, — молвил фрегаттен-капитан, передав Канарису смысл сообщения вахтенного офицера. — Не исключено, что вам придется вступить в переговоры и с этим мнительным англичанином — командиром «Глазго».
— Я постараюсь вступить в переговоры с ним. Но ситуация в общем-то… фронтовая и для нас почти безысходная. Если мы начнем переговоры еще до того, как состоится дуэль между нашими крейсерами, то смысл их может заключаться только в одном: условиях нашей сдачи в плен.