Простодушен был поэт.
«Женевская» уродина лишь рыгала сыто, ибо наловчена карать она преимущественно тех, кто мешает наслаждаться жизнью новым хозяевам России — всему великопаразитному сословию партийных и советских чиновников. На то ее и мастерили, голубу.
И ничего в том случайного, никаких выкидышей истории — все заложено Непогрешимым. Хотел он этого, не хотел — какое дело истории: взяла и дала настоящее чтение «октябрьского дела» с подробным разворотом на все десятилетия до нынешнего.
Этот гений революции своими руками губил то, что вынашивал в мечтах. Одна его поправка к уставу партии о недопустимости фракций разом возвела партийных вождей в ранг непогрешимых и пожизненных владык России со всеми людишками и барахлом, движимым и недвижимым. Дисциплина и порядок, о которых столь пекся Главный Октябрьский Вождь, обернулись смирительной рубахой не только для членов партии, но и для всего народа.
Эта поправка к уставу партии знаменовала не только запрещение естественной и нужной свободы мнений, не только создавала условия для размножения бюрократии и превращения партии в косный сословный придаток вождей, но и ставила вождя (вождей), то есть генсека, как особу священную выше партии, стало быть, и выше народа. Таким образом, партийная верхушка оказалась вне контроля, а народ положен к ее ногам.
Ленин обрушился на деспотию, а утвердил в России новую, более жестокую, нежели прежняя, романовская (и сравнить нельзя!).
С этой всеподавляющей властью на Русь опустилась гигантская чугунная плита. И гниет под ней Русь, славя своих притеснителей. А «женевская» тварь тут как тут: это ее первейшая забота — чтобы плата не сдвинулась.
Гражданская война выплеснула великое множество атаманов, больших и малых (по преимуществу зловонных). На востоке России гремели имена Красильникова, Анненкова, Дутова, Калмыкова, Семенова, Иванова-Ринова, Гамова… С их силой (самоуправством) вынужден был считаться и сам Верховный Правитель России.
Казачество являлось опорой белого движения. На востоке — это Забайкальское, Уссурийское, Амурское, Иркутское, Енисейское, Уральское, Оренбургское казачества…
Атаманы Красильников и Анненков заправляли и в самом Омске. Это тот самый Красильников, который оказался одной из центральных фигур в перевороте 18 ноября 1918 г.
Власть атамана Анненкова распространялась в основном на Семипалатинскую губернию. Бог и царь там, он держался от Колчака подчеркнуто независимо. Эх, атаманы, атаманы, рубили свой же сук, силу давали «интернационалу»; топтали последнее, чем еще могла держаться белая власть, — сплоченность.
Атаман Дутов произвел в Оренбурге переворот в ноябре 1917 г., издав приказ о переходе власти по губернии к казачьему войсковому правительству. В 1918–1920 гг. командовал отдельной Оренбургской армией в войсках Колчака. Убит чекистами в Китае в феврале 1921-го.
Калмыков двинул себя в атаманы Уссурийского казачества, то есть шерстил преимущественно Приморье. Вместе с адъютантом полковником Кроком тоже бежал в Китай и был вскоре застрелен в Мукдене (Харбине). Кем? Лубянка уже сменила младенчески-детский дискант на звучный тенор юноши.
Барон Р. Ф. Унгерн фон Штернберг за уголовное деяние был отстранен Николаем Вторым от должности и отправлен в тыл под следствие. Как Семенов и Дутов, был уполномочен Керенским формировать верные Временному правительству войсковые части. Барон формировал их из бурят и казаков…
Все эти атаманы в подавляющем большинстве своем служили до революции в невысоких чинах. Так, Калмыков имел чин есаула, Семенов также был есаулом, Дутов, правда, был полковником.
Атаманы истово преследовали коммунистов и евреев. Главными их противниками были партизаны…
Один из близких к адмиралу людей (Будберг) свидетельствует: «…атаманы и атаманщина — это самые опасные подводные камни на нашем пути к восстановлению государственности… необходимо напрячь все силы, но добиться того, чтобы или заставить атаманов перейти на законное положение и искренне лечь на курс общей государственной работы, или сломать их беспощадно, не останавливаясь ни перед чем…
К горю нашему, у адмирала нет прочной решимости поставить все на карту и покончить прежде всего со всеми атаманами и с ата-манщиной во всех ее разновидностях и проявлениях. Надо это сделать хотя бы ценой собственного провала, ибо иначе эта язва съест и адмирала и нас; сожрет всю белую идею и сделает ее надолго постылой и ненавистной для всей Сибири; ведь то, что произошло и продолжается сейчас в Приморье, Забайкалье и что расползается по Сибири, вопиет, грозит и предостерегает.
Не может быть прочного фронта, раз тыл гноится атаманщиной; не может быть здорового тыла, раз он поражен той же язвой…
Несчастный, слепой, безмолвный адмирал, жаждущий добра и подвига…»
Весьма любопытна зарисовка из воспоминаний генерала Врангеля.
«Большинство офицеров Уссурийской дивизии, и в частности Нерчинского полка, во время гражданской войны оказались в рядах армии адмирала Колчака, собравшись вокруг атамана Семенова и генерала Унгерна. В описываемое мною время оба эти генерала, коим суждено было впоследствии играть видную роль в гражданской войне, были в рядах Нерчинского полка, командуя 6-й и 5-й сотнями; оба в чине подъесаула.
Семенов, природный забайкальский казак, плотный коренастый брюнет, с несколько бурятским типом лица; со времени принятия мною полка состоял полковым адъютантом и в этой должности прослужил при мне месяца четыре, после чего был назначен командиром сотни. Бойкий, толковый, с характерной казацкой сметкой, отличный строевик, храбрый, особенно на глазах начальства, он умел быть весьма популярным среди казаков и офицеров. Отрицательными свойствами его были значительная склонность к интриге и неразборчивость в средствах для достижения цели. Неглупому и ловкому Семенову не хватало ни образования (он окончил с трудом военное училище), ни широкого кругозора, и я никогда не мог понять, каким образом он выдвинулся на первый план гражданской войны.
Подъесаул барон Унгерн-Штернберг, или подъесаул «барон», как звали его казаки, был тип несравненно более интересный.
Такие типы, созданные для войны и эпохи потрясений, с трудом могли ужиться в обстановке мирной полковой жизни…
Из прекрасной дворянской семьи лифляндских помещиков, барон Унгерн с раннего детства оказался предоставленным самому себе… Необузданный от природы, вспыльчивый и неуравновешенный, к тому же любящий запивать и буйный во хмелю, Унгерн затевает ссору с одним из сослуживцев и ударяет его. Оскорбленный шашкой ранит Унгерна в голову. След от раны остался у Унгерна на всю жизнь, постоянно вызывая сильнейшие головные боли и, несомненно, периодами отражаясь на его психике… Оба офицера вынуждены были оставить полк.
Возвращаясь в Россию (после войны с Японией. — Ю. В.), Унгерн решает путь от Владивостока до Харбина проделать верхом… в сопровождении охотничьей собаки и с охотничьим ружьем за плечами. Живя охотой и продажей убитой дичи, Унгерн около года проводит в дебрях и степях Приамурья и Маньчжурии…
Среднего роста, блондин с длинными, опущенными по уголкам рта рыжеватыми усами, худой и изможденный с виду, но железного здоровья и энергии, он живет войной… это тип партизана-любителя. Оборванный и грязный, он спит всегда на полу среди казаков сотни, ест из общего котла… Тщетно пытался я пробудить в нем сознание необходимости принять хоть внешний офицерский облик.
В нем были какие-то странные противоречия: несомненный, оригинальный и острый ум и рядом с этим поразительное отсутствие культуры и узкий до чрезвычайности кругозор, поразительная застенчивость, и даже дикость, и рядом с этим безумный порыв и необузданная вспыльчивость, не знающая пределов расточительность…
Этот тип должен был найти свою стихию в условиях настоящей русской смуты… с прекращением смуты он так же неизбежно должен был исчезнуть».
После гибели адмирала и разгрома белой гвардии за восточными пределами России окажутся все, кто не мог смириться с красными порядками. Часть из них так и не сложат оружие, организуясь в отряды, готовые в любой миг к броску назад, на Родину. Белые не оставляли надежд отвоевать Сибирь.
Генерал-лейтенант Унгерн разработал план одновременного выступления всех наиболее крупных отрядов белых добровольцев. Отряды можно называть и бандами — обильная кровь и пепелища за ними утверждают право и на такое именование.
В середине 1921 г. в Пекине соберутся командиры белых отрядов — капитаны, полковники, генералы… Отряды эти имели базы главным образом в Маньчжурии (как, например, у Семенова) и Монголии (там была подлинная вотчина Унгерна). Итогом совещания явится приказ № 15 за подписью генерал-лейтенанта Унгерна. По данному приказу через советскую границу должны были прорываться отряды:
— генерала Унгерна (численность — около корпуса): в Троицкосавском направлении;
— генерала Семенова (тоже около корпуса): со стороны Уссурийского края;
— генерала Бакича (около корпуса): на Семипалатинск;
— Резухина: по Селенге.
В Иркутском районе должны были оперировать отряды Каза-гранди и Шубина, в Урянхайском крае и по Енисею — Казанцева и на Алтае — Кайгородова.
Конечная цель действий — захват городов по транссибирской магистрали[112]. Все отряды находились в оперативном подчинении барона Унгерна.
В 1921–1922 гг. основные силы белых на землях ДВР и РСФСР подверглись разгрому. Мелкие же отряды и остатки основных сил вели борьбу еще несколько лет.
Барон Роман Федорович Унгерн фон Штернберг в годы мировой войны выказал достаточно отваги и умения, однако за избиение офицера был осужден на три года крепости. Февральская революция спасла барона от заключения в камеру. В августе семнадцатого Унгерн вместе с Семеновым был направлен Керенским в Забайкалье для формирования новых надежных частей.