Всегда большевизм!
Только большевизм!
Нравится кому-то или нет, но факт остается фактом: политиком (не философом, не мудрецом) Ленин был высшего порядка. На этом поприще равных ему, пожалуй, и нет в российской истории. И еще он был искуснейшим организатором. Тут тоже равных ему не сыскать.
Оживи Ленин, думаю, вряд ли он продолжил бы политическую деятельность и яростное служение своей утопии.
Тогда он уже нес в себе понимание, что за «материя» люди. Он не мог не осознать, что люди — та порода, которую не сокрушит ни одна революция. Никогда.
Ведь они уже один раз распяли своего Бога.
А после это делали с более или менее правильным постоянством еще со множеством достойнейших своих сынов — поистине святых.
И никакая революция, ничто эту породу не сокрушит и не изменит.
Думаю, что ясной частью своего мозга он вынес глубочайшее отвращение и к своему окружению — столь типичному для людей, но особенно политиков.
Но скалы этого прозрения омывают жаркие моря крови…
Диктатор (именно диктатор: он ведь являлся вождем диктатуры пролетариата, вообще военного насилия) трезво оценивал свое состояние и не исключал мозгового удара. Угроза унизительной беспомощности вынудила его обратиться к Сталину.
По свидетельству М. И. Ульяновой, «Ленин взял со Сталина слово, что в данном случае тот поможет ему достать и даст цианистого калия… Сталин обещал».
Предчувствие не обмануло умирающего диктатора, однако по прошествии времени его состояние улучшилось. Сталину это дало повод заявить, что «время исполнить его (Ленина. — Ю. В.) просьбу еще не пришло»[155].
Сталин мог не беспокоиться. Он знал: Ленин обречен, надо лишь запастись терпением. Впрочем, такой Ленин не представлял для него угрозы и живой.
Кстати, Троцкий писал: «Уже при жизни Ленина Сталин вел против него подкоп, осторожно распространяя через своих агентов слух, что Ленин — умственный инвалид, не разбирается в положении и проч…»[156]
Ленин, пишет М. И. Ульянова, знал Сталина «за человека твердого, стального, чуждого всякой сентиментальности. Больше ему не к кому было обратиться с такого рода просьбой».
Свидетельство Ульяновой примечательно именно тем, что дает внезапно яркое и поражающее выпуклое видение и Ленина и Сталина: кого главный диктатор продвигал к вершине власти, что вообще считал главным в революционере-коммунисте. Это и дает понимание, кто же такой Сталин и кто ему покровительствовал.
Обнаженнее выставить Сталина уже невозможно — все самое существенное здесь, ничто от глаз не утаивается, впрочем как и в самом «гении революции» Ленине.
Прокисшие в крови кумиры «идейных» людей, «совесть человечества», толкователи всех формул счастья человечества, единственные и непогрешимые. И близким к омертвению мозгом Ленин продолжал вычислять неземную благодетельность всеподавляющей мощи партии. Весь он, до самых последних минут еще не замутненного параличом сознания, нацелен на террор, постижение блага через принуждения и насилия. Узкий, замкнутый на строгой неизменности центральных формул, непоколебимо убежденный в назначении вправлять человечество в заданные формы жизни, в праве отсекать все, что не умещается в данные формы, источающий одну лишь непримиримость, презирающий любую религиозность, извращенно-коварный в приемах борьбы, обрекающий на холод и замерзание любое несогласие, Ленин восторженно водружался огромной частью человечества в золото икон и портретов.
Ежели он и признавал какие-то просчеты за собой, то лишь с одной оговоркой: наново крепче и действеннее приложить ограничения, принуждение, террор. Ни на миг он не отказывался от целей учения и диктатуры как основного орудия достижения цели. Не политическая наука, а прикладная механика.
Как подлинный диктатор, он не ведал, раскаяний, душевной боли, чувства вины. Он жег и жег жизни. Их огонь освещал ему путь, миллион жизней за миллионом…
Из всей мудрости его слов и дел неопровержимо следует примат крови над всем. Во имя утопии пускать ее в неограниченном количестве. Утопия выше человека, выше истории и культуры человечества, ибо только в ней счастье людей.
Это уже и не доктрина, и даже не утопия. Это приговор человечеству.
По пальцам можно счесть тех, кто знал Ленина близко в самые роковые дни революции и Гражданской войны. Среди них, безусловно, Троцкий.
«Он (Ленин. — Ю. В.) был очень смешлив, — пишет Троцкий, — особенно когда уставал. Это в нем была детская черта. В этом мужественнейшем из людей вообще были детские черты… Ленин чаще всего бывал весел…»
Троцкий мог как угодно клясть судьбу, но свое дело, дело жизни, он исполнил. Это дело — революция. Страстно, гневно, исступленно, кроваво он отстоял ее.
Для подобных личностей все вне такого действия не настоящее. Троцкий мужественно вел себя в годы революции. Враги боялись его и знали — это первое и высшее свидетельство его заслуг.
Разумом и волей двоих людей революция взяла верх.
Двое творят главное дело, равного мир не знал. На их плечах лежал весь груз забот, борьбы, мысли. Но победа достается мелкой своре честолюбцев. Великаны борьбы укрощены. Один — в мавзолее, другой — в бегах, после — в могиле.
«Революция есть неистовое вдохновение истории». Троцкий был поэтом революции. Кровь, рвы с трупами, яростный напор красных армий, поражения классового врага — он видел только уничтожение великого несовершенства в устройстве общества, искоренение несправедливости, власти денег, рабства простых людей, навечно поставленных в положение слуг пронырливых людей с деньгами.
Почему деньги, капитал должны давать право управлять жизнью, становиться над другими людьми?..
Троцкий был честолюбив, как и все вожди всех времен, но революцию он ставил выше себя. Это было его божество. Среди засушенных догмами, параграфами, конференциями крокодилов революции он являлся единственной эмоциональной, порывистой душой. Он был узок, как узко пространство большевизма, но он оставался живым человеком, не ходячей прокламацией или партийным завистником. Он верил в сокрушительный ход истории. Все это можно отнести и к Ленину, но Ленин был крупнее. И к чести Троцкого, он никогда этого не оспаривал.
Стремительно вырос он около Ленина, поднялся великаном над всей Россией и так же стремительно угас, оставив по себе незаслуженные (среди большевиков) ненависть и презрение.
Ленину и Троцкому революция обязана своим появлением, своей победой. Они создали новое государство. Все прочие оказались лишь эпигонами, порой откровенно жалкими. Эти два человека отдали революции все силы и пали.
Без них могло быть восстание, бунт, мятеж, но не победа революции. И уж никогда без них не появилась бы советская Россия.
Их уже так давно нет, но до сих пор не улягутся над просторами России черные и злые вихри их дел.
Дел во имя справедливости и Добра.
Благодаря революции, благодаря им, вождям разрушения и светлой нови, перевернулось, сдвинулось, исказилось, исчезло, стерлось различие между Добром и Злом. Волчье опустилось в души людей.
И существует отныне только одно оправдание всему: необходимость твоей жизни, а все прочее не имеет значения, ради этого может и должно приноситься в жертву все, что угодно. Совершенно все!
И мечется людское стадо, не ведает, куда прибиться, во что верить. Все смешалось в сознании, и уже имеет значение лишь одно: кто даст кусок хлеба. А все прочее (пусть величиной с мир) значения не имеет. Пусть вообще не будет мира — важен этот твой кусок…
Опустошены сердца. Утрачена вера. Поругана земля. Страх и холопство перекосили сознание людей… И это тоже каиново дело тех октябрьских дней…
И никто не верит в рассвет, не хочет рассвета. Ужаться бы в прошлое, любое прошлое, — там был кусок…
Вот воспоминания разных людей о Ленине.
Скуласт. Крутолоб. Вокруг лысины остатки рыжеватых волос. Постоянно щурится: едва ли не всю жизнь страдал близорукостью, но очки не носил. — очень стеснялся.
Говорит быстро, без колебаний и сомнений. Понимает с полуслова и поэтому почти всегда перебивает собеседника, обращаясь к сути. Жесты скупые, но уверенные и тоже быстрые. И ходит тоже быстро, энергично. По привычке ус гладит указательным пальцем. Если расположен к человеку, задерживает в пожатии руку. Троцкий отмечает его постоянную склонность к юмору и шутке.
Шутить он умел.
Карл Маркс умер в неполные 65 лет — 14 марта 1883 г. (Ленину тогда шел 13-й год). Автор этой книги навещал могилу родителя научного коммунизма в Лондоне. Обычный бело-серый камень…
Через неполные 41 год — 21 января 1924 г. — в 18 часов 50 минут смерть настигла Ленина.
Лопнули струны движения, оборвались, зависли несращенными концами… Дальше все катилось по инерции. Потух мозг созидания новой жизни через насилие.
Все!
«Когда я вбежал в комнату Ильича, заставленную лекарствами, полную докторов, — писал в годовщину смерти диктатора Бухарин, — Ильич делал последний вздох. Его лицо откинулось назад, страшно побледнело, раздался хрип, рука повисла. Ильича, Ильича не стало».
Неправда, он есть.
Частицы его сознания бесконечно растворены в людях, ибо он выразил их устремления. Он ничего своего не добавил. Он только подслушал, что думает народ, о чем мечтает, — и с холодной расчетливостью воплотил это в жизнь. Поэтому он (Ленин) всегда есть. Пока есть русский народ с его мечтой о лучшей доле, Ленин нетлен.
Глава XIIIСМЕРТЬ ВОЖДЯ
Троцкий писал[157]:
«Сам Ленин считался крепышом, и здоровье его казалось одним из несокрушимых устоев революции. Он был неизменно активен, бдителен, ровен, весел. Только изредка я подмечал тревожные симптомы. В период первого конгресса Коминтерна он поразил меня усталым видом, неровным голосом, улыбкой больного. Я не раз говорил ему, что он слишком расходует себя на второстепенные дела. Он соглашался, но иначе не мог. Иногда жаловался — всегда мимоходом, чуть застенчиво — на головные боли. Но две-три недели отдыха восстанавливали его. Казалось, что Ленину не будет износа.