Зато определенного политического недоверия, которое Главный Октябрьский Вождь питал к нему, Дзержинский как пламенный сын партии не мог простить, хранил обиду и чувство мести в самых глубинах своего «я». И в тяжкие дни болезни Ленина, когда тот, умирая, столкнулся по «грузинскому» делу со Сталиным, безоглядно принимает сторону Сталина, хотя, безусловно, прав был в этом споре умирающий Ленин.
Умирающий — значит, завтра уже не принадлежит ему. Завтра могло вывести вперед Сталина, Троцкого, Каменева… Словом, кого угодно, но уже никогда Ленина. И Дзержинский не колеблясь принимает сторону «будущего».
Это, конечно ж, пример чекистской доблести, толковать о человеческой — тут и не приходится. Он просто предал теряющего силу вождя.
Все, кто стоял вплотную к Ленину, предали его. А Сталин был даже прямо заинтересован в его скорейшей смерти.
Что способны дать такие люди миру? И каково было это видеть и сознавать Ленину?
А ведь именно они, «провозвестники нового мира, грядущего завтра» (и так называли их), будут диктовать завоеванной стране свою мораль, вытягивать страну по заданным меркам своих представлений о мире и отношениях между людьми.
Какую мораль могли явить миру они, предавшие своего кумира, вождя на смертном одре?..
Майский удар настиг диктатора в Горках.
«В июле Ленин уже был на ногах, — сообщает Троцкий в своих воспоминаниях «Моя жизнь», — и, не возвращаясь до октября официально к работе, следил за всем и вникал во все».
До 18 июля 1922 г. Ленину не дают газет: слишком велик риск. Он горько сетует: «Я еще не умер, а они, со Сталиным во главе, меня уже похоронили». Об этом много позже напишет Троцкий.
Однако восстановленную речь не отличает устойчивость. Порой (и заметно) ощущается речевая недостаточность. И все же вождь участвует в заседаниях Совнаркома, к ноябрю того же, 1922-го относятся и самые последние публичные выступления.
13 ноября 1922 г. он держит речь на IV конгрессе Коминтерна.
Бухарин вспоминал:
«У нас сердце замирало, когда Ильич вышел на трибуну: мы все видели, каких усилий стоило Ильичу это выступление. Вот он кончил. Я подбежал к нему, обнял его под шубейкой, он был весь мокрый от усталости, рубашка насквозь промокла, со лба свисали капельки пота, глаза сразу ввалились…»
Превозмогая слабость, жестко контролируя свою речь, Ленин заставляет себя выступать. Это нужно для дела, — дела, за которое пошел на виселицу старший брат Александр и пали тысячи революционеров. Порой ему не удается извлечь из памяти нужные слова, и тогда, по воспоминаниям очевидцев, он подстегивает себя пощелкиванием пальцев. Для столь беспощадного заболевания, как нарастающий паралич, часто сопутствующий нелеченому сифилису, это сверхопасная нагрузка — она поспешает бок о бок с угрозой немедленной смерти, — но Ленин поднимается на трибуну и обращается к делегатам. Рядом с трибуной расположились люди… для подсказок, коли приключится речевой сбой, но Ленин справляется… пощелкивает пальцами и говорит…
В декабре 1922 г. диктатора потрясает еще одна череда приступов. 16 декабря в здоровье снова обозначается резкое ухудшение. При таком состоянии сосудов выстраивай у постели хоть сотню Фёрстеров — бесполезно.
Тут же следует запрет на газеты и политическую информацию.
Куда он валится? Что с ним? Где он?..
И вот то, зловеще-роковое: 18 декабря на Сталина возлагается ответственность за соблюдение установленного для Ленина режима.
К тому времени Ленин уже не сомневался в происках Сталина.
В ночь на 23 декабря наступил паралич правой руки и правой ноги. Однако все декабрьские приступы на речи сказались мало. Диктатор прикован к постели, но говорить может.
Стадии болезни стадиями, а вот что ухудшение состояния провоцировало предательство ближайших соратников — это факт непреложный.
С 24 января по 1 февраля 1923 г. Ленин ведет борьбу за предоставление материалов по «грузинскому» вопросу. Тогда и состоялась крайне неприятная беседа с Дзержинским, уже безвозвратно предавшим его. Ленин и в данном случае не сомневался: в том решительном ухудшении состояния виноват Дзержинский. И он, наверное, прав.
10 февраля приносит новое ухудшение. Недуг методично добивает его.
Однако данным событиям предшествовали не менее драматичные.
Так, 22 декабря 1922 г. между Крупской и Сталиным полыхнул разговор, знаменитый грубостью и бесцеремонностью «чудного грузина». Накануне, 21 декабря, Ленин набрасывает записку Троцкому. Он уже ищет союзника против Сталина, хотя все лето блокировался со Сталиным против Троцкого. Но чего ни сделаешь, коли тебе плохо, а тебя давя!..
Из рассказа М. И. Ульяновой:
«…И вот однажды, узнав, очевидно, о каком-то разговоре Н. К. (Надежды Константиновны. — Ю. В.) с В. И. (Владимиром Ильичем. — Ю. В.), Сталин вызвал ее к телефону и в довольно резкой форме, рассчитывая, очевидно, что до В. И. это не дойдет, стал указывать ей, чтобы она не говорила с В. И. о делах, а то, мол, он ее на ЦКК потянет (ЦКК — Центральная Контрольная Комиссия — водилось такое репрессивное учреждение для членов партии. — Ю. В.). Н. К. этот разговор взволновал чрезвычайно: она была совершенно не похожа на себя, рыдала, каталась по полу и пр…»
А вот и та знаменитая записка Ленина Сталину.
«В. И. Ленин — И. В. Сталину
5 марта 1923 года
Строго секретно. Лично
Уважаемый товарищ Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения.
С уважением, Ленин»[161]
Хороша эта фраза: «Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано…» Это металл. Не дай Боже встать против!..
Ответ Сталиным написан 7 марта — тотчас после вручения ему Володичевой письма Ленина (Ленин же этот ответ прочесть не успел — настиг предпоследний, по сути уже гибельный удар)…
Вот так азарт и ставит подножку. Неймется прибрать власть, и сведения о больном надежные (от самой высокой науки): не должен дышать, и капли жизни в НЕМ не осталось. Вот и сбился на осечку будущий алмазный повелитель ВКП(б) и всех советских народов. Впрочем, ОН все равно обречен, это он, Иосиф Сталин, знает совершенно достоверно. Еще потерпеть — и все само падет в руки. Нет в НЕМ уже жизни, нет! Его, Иосифа Сталина, пора приходит…
Накануне жестокого удара 10 марта 1923 г. Ленину уже известно (его от этого переворачивает): да-да, Сталин поставлен надзирать над ним! До сих пор это тщательно скрывалось. Это же хуже плена!
5 марта Ленин диктует знаменитое антисталинское письмо Троцкому и тогда же — письмо Сталину («Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее»).
6 марта Ленин посылает телеграмму П. Г. Мдивани и Ф. И. Махарадзе — он упрямо распутывает «грузинское» дело. Он должен осадить Кобу!
«Чудный грузин» и верные ученики Ленина (все без исключения, Троцкий не в счет — он не относился к ученикам Ленина) наносят удар за ударом. Ленин бессилен. Он мечется, диктует записки — ночи его похожи на кошмары. Ему все хуже и хуже… Его предали, ошельмовали!..
Свирепый приступ 10 марта 1923 г. почти полностью поражает произвольную речь. С этого времени и до смерти Ленин способен произносить лишь слова «вот», «иди», «идите», «вези», «веди», «а-ля-ля», «гут морген»… — все эти слова произносились без всякой логики, вылетали сами по себе, как и слова «Ллойд Джордж»[162], «конференция», «невозможность» и некоторые другие. Да, он повержен. Сталин действовал наверняка. Теперь все!
В последние 3–4 месяца жизни Ленин научился осознанно пользоваться междометием «вот-вот». Незадолго перед кончиной он станет также осознанно пользоваться и вопросительным местоимением «что». Но это (истинное) состояние вождя скрывалось и от партии, и от народа — их кормили ложью о якобы восстанавливающейся речи Ильича.
Речи не было.
Свирепому приступу 10 марта предшествует целая волна приступов. К примеру, ночью 6 марта приступ длился около четырех часов. Ленин в возбуждении мог произносить только «помогите… ах, черт, йод помог, если это йод…».
Йод не помог. «Йода» не было и для России. Билась на смертном ложе.
С 12 марта по 17 мая 1923 г. появляется 35 официальных бюллетеней о болезни вождя. Их обнародовали не случайно. Врачи склонны ожидать смертельного исхода. Но Ленин устоял. «Вот-вот»…
Троцкий, верный себе, не доверяет официальным сообщениям, впрочем как и особым, для членов политбюро. Семейный врач Троцких, Ф. А. Гетье, рисует Льву Давидовичу действительную картину болезни, а Гетье — один из ведущих лечащих врачей Ленина: это распад мозга.
Обучали речи больного логопеды С. М. Доброгаев и Д. В. Фельдберг. Итог всех усилий: Ленин отчасти научился воспроизводить свою подпись. К горю Ульяновых, подписывать было совершенно нечего.
Сестра Ленина Анна Ильинична так определила состояние брата после 10 марта: «После удара в марте 1923 г. В. И. ничего не писал и не диктовал».
Крупская еще более категорична:
«…Не только не мог писать, но и сказать ни слова».
Следовательно, все рассказы о восстановленной речи относятся к мифам. Поражение от сифилиса известковало сосуды, обрекая мозг на распад.
Газеты Ленину начнут читать и показывать лишь к концу лета 1923-го. По некоторым свидетельствам, Ленин не только слушает газеты, но и восстанавливает минимальную способность к самостоятельному чтению. Однако врач Доброгаев отрицал эту «минимальную способность» читать. В данном утверждении он расходится с Крупской. Более того, после удара 10 марта Ленин потерял способность воспринимать всякую речь почти на полгода. Но с восстановлением способности к пониманию окружающих его раздражает их недоверие к его умственным способностям. Это нередко приводило его в неистовство.