Кровь китаец не успевал подтирать — коркой заполировала пол. Вот в подвал и спустится их высокопревосходительство — председатель губчека в том никому не открывался, решил твердо: разведет их с адмиралом лишь маузер — и по-другому не бывать! Одна дорожка адмиралу — в подвал, к секретному человеку.
«Группа этих морских офицеров, с разрешения морского министра, образовала военно-морской кружок, полуофициальный… В конце концов, мною и членами этого кружа была разработана большая записка, которую мы подали министру по поводу создания Морского Генерального штаба, то есть такого органа, который бы ведал специальной подготовкой флота к войне, чего раньше не было…
Я считал, что это есть негодование народа за проигранную войну (революция 1905 г. — Ю. В.), и считал, что главная задача, военная, заключается в том, чтобы воссоздать вооруженные силы государства. Я считал своей обязанностью и долгом работать над тем, чтобы исправить то, что нас привело к таким позорным последствиям…»
К работе над выявлением недостатков, имевших место на кораблях в русско-японскую войну, и особенно в Цусимском сражении, были привлечены Морской технический комитет, ученые Морской академии с Крыловым, инженерный состав Балтийского судостроительного завода и петербуржского порта, представители Главного морского штаба, командиры линейных кораблей и некоторые офицеры — участники Цусимского сражения.
Энергично отрабатывались принципиально новые установки программы судостроения и требования для немедленных изменений в конструкциях уже заложенных кораблей. Сознавали: времени в обрез, Германия с могучим флотом — у берегов России. Кто защитит?
Россия должна верить в свой флот…
Воспоминания теплят душу. Нет, недаром пожил… Александр Васильевич засовывает руки в рукава шинели, съеживается и задремывает.
«Они безбожники, атеисты, — думает он о большевиках в урыв-ках между беспамятством сна, — но сколько же у них от веры! «Не работающий пусть не ест» — из Евангелия, а у них: «Кто не работает, тот не ест». И это одна из самых серьезных посылок всей их программы… «Его же царствию не будет конца» — тоже из Евангелия, а у них: „Царству рабочих и крестьян не будет конца…“»
Александр Васильевич был верующим, но верил он не столько в Создателя, сколько в родство душ, питал равнодушие к богатству и круто презирал стяжательство. За всю жизнь ничего у него не было, кроме военного жалованья.
Он обводит взглядом камеру: камень, иней, подтеки — все одно и то же. Смотреть некуда — только в себя, в упор. Ты, твоя совесть и все прожитое…
Ночи не просто окутывали мраком и тишиной — давили физически.
В порт-артурскую осаду Александр Васильевич командовал миноносцем и имел возможность убедиться в огромной будущности минного оружия.
«…Так же погиб броненосец «Хатцузе», подорвавшись на нашем минном заграждении, поставленном капитаном второго ранга Н. Ф. Ивановым; одновременно подорвался и броненосец «Яшима», на нем детонации не было, — вспоминал Крылов, — его повели в Сасебо, но по пути он затонул…»
Это случилось 2 мая 1904 г.
Кстати, самые мощные корабли для японского флота построила Англия.
«К нам на помощь была брошена Балтийская (2-я Тихоокеанская) эскадра — сборная из устаревших разнотипных кораблей, и с ней — пять новейших броненосцев, ударная сила флота», — листает в памяти прошлое Александр Васильевич. Свято то время: воевал с врагами, и Россия была ему за это благодарна — все просто и ясно. Хорошо, когда платят… признанием и любовью.
Тот, флот, что двинул на выручку, уже был обречен.
Александр Васильевич вспоминает рассказ старшего офицера «Авроры» — той, которая дала холостой выстрел 25 октября семнадцатого года. При Гулльском индиценте (9 октября 1904 г.) у Доггер-Банки — месте ловли сельди английскими рыбаками, принятыми в ту ненастно-несчастную ночь за японцев, — в «Аврору» вмазало несколько снарядов с русских кораблей. К счастью, не все разорвались.
Командир крейсера капитан первого ранга Егорьев кричал матросам:
— Братцы, если бы это были японцы, снаряды разорвались бы, а эти только дырявят! Свои стреляют! Прекратить огонь!
Этот невероятный рассказ Александр Васильевич слышал из собственных уст Небольсина. В Цусимском бою Егорьев погиб, а старший офицер Небольсин был тяжко подранен.
А тогда, у Доггер-Банки, в «Аврору» вмазали пять мелких снарядов: ранили комендора и священника — тому оторвало руку и ногу…
Эскадра плыла навстречу смерти. Об этом писали и в России, взять хотя бы капитана второга ранга Кладо[18]…
Участником Цусимского сражения оказался будущий писатель Алексей Силыч Новиков-Прибой, тогда просто баталер Новиков с новейшего броненосца «Орел». В 30-е годы он написал роман-эпопею «Цусима», удостоенный 15 марта 1941 г. Сталинской премии второй степени.
Вот документальное описание того боя на флагманском броненосце «Суворов» (тоже новейшей постройки). Надо полагать, Александр Васильевич Колчак не раз слышал описание сражения. Не мог не интересоваться и подробно не расспрашивать. От этих рассказов, казалось, кровь свертывается в жилах. Он же русский морской офицер!
«…Ручки штурвала были в крови. «Суворов» снова лег на прежний курс — норд-ост 23°.
Из всех пунктов корабля сообщали в рубку неутешительные вести (в рубке находился командующий эскадрой адмирал Роже-ственский. — Ю. В.). Разбит перевязочный пункт в жилой палубе около сборной церкви (не защитил русский Бог. — Ю. В.). Раненые здесь были превращены в кровавое месиво. У левого подводного аппарата от пробоины образовалась течь. По телефону сообщили еще новость:
— В кормовую двенадцатидюймовую башню попали крупные снаряды. Произошел взрыв. Башня разрушена и не годна к действию.
Корабль лишился уже половины всей своей артиллерии.
Адмирал ранен осколком, но остался в рубке. Однако его присутствие было уже бесполезно. Он не мог командовать эскадрой.
При бешеном огне противника никто не показывался на мостике, чтобы поднять флажные сигналы: снаряды немедленно сметали людей. Кроме того, все фалы были перебиты, сигнальный ящик с флагами охвачен огнем. Рухнула срезанная снарядом грот-матча и свалилась за борт. С фок-мачты упал нижний рей…
Адмирал, беспомощный и пассивный, оставался на своем посту, ожидая того снаряда, который снимет с него тяжесть командования…
В рубке разбило второй дальномер. Адмирал повернул на грохот голову. Лицо его передернула судорога, как бы от острой боли. Сквозь зубы, ни к кому не обращаясь, он произнес:
— Мерзость!
Но как спасти положение? Как дать знать на другие суда, что необходима смелая инициатива с их стороны, ибо флагманский корабль уже принял на себя все снаряды, которых хватило бы на всю эскадру? Они привыкли только повиноваться, они ждут приказаний и послушно идут за адмиралом, а ему остается лишь вести их за собой, стоя на коленях в рубке.
Неприятель, пользуясь большим преимуществом хода, быстро продвигался вперед нашей колонны, охватывая ее голову и держа «Суворова» в центре дуги…
В момент, когда броненосец покатился уже вправо, снаряд большого калибра разорвался у просвета боевой рубки. В рубке часть людей была перебита, остальные ранены, в том числе и адмирал, лоб которого был рассечен осколком. Штурвал оказался заклиненным… никем не управляемый «Суворов» вышел из строя…
Адмирал сидел на палубе, удрученно склонив голову. Вести его в операционный пункт по открытым палубам, среди пожаров, под разрывами снарядов, не было никакой возможности. Власть его над эскадрой в тридцать восемь вымпелов кончилась.
Полковник Филипповский, обливаясь кровью, начал при помощи машин управлять «Суворовым»…
Через несколько минут снаряд ударил в рубку с носа. В воздухе закружились стружки. Адмирал еще раз был ранен — в ногу… командир корабля Игнациус опрокинулся, но сейчас же вскочил на колени и, дико оглядываясь, схватился за лысую голову. Кожа на ней вскрылась конвертом… Флаг-офицер Кржижановский, руки которого были исковыряны мелкими осколками, словно покрылся язвами, ушел в рулевое отделение — поставить руль прямо. Все приборы в боевой рубке были уничтожены, связь с остальными частями корабля расстроилась…
Около трех часов пожаром были охвачены ростры, верхняя штурманская рубка, передний мостик и каюты на ней. Внутри боевой рубки лежали неубранные трупы офицеров и матросов. В живых остались только четверо, но и те были ранены: сам адмирал Рожественский, флаг-капитан Клапье-де-Колонг, флагманский штурман Филипповский и один квартирмейстер. Им предстояла страшная участь — или задохнуться в дыму, или сгореть, так как боевая рубка, охваченная со всех сторон пламенем, напоминала теперь кастрюлю, поставленную на костер. Сообщение с мостиком было отрезано. Оставалось только одно — выйти через центральный пост. Раскидали трупы, открыли люк, и все четверо начали спускаться вниз по вертикальной трубе… почти на самое дно…
«Суворов» был обезображен до неузнаваемости. Лишившись грот-мачты, задней дымовой трубы, с уничтоженными кормовыми мостиками и рострами, охваченный огнем по всей верхней палубе, с бортами, зиявшими пробоинами, он уже ничем не напоминал предводителя эскадры…
Управление кораблем шло из центрального поста. Там из штабных остался только один полковник Филипповский. Остальные куда-то скрылись. Ушел также и адмирал. Всеми покинутый, он некоторое время бродил в нижних отделениях судна, хромая на одну ногу и часто останавливаясь, словно в раздумье. Ему хотелось пробраться наверх, в одну из уцелевших башен, но путь туда был прегражден пламенем. Он не отдавал больше никаких распоряжений. Матросы, занятые своим делом, не обращали на него внимания. Он стал лишним на корабле и никому не нужным…
На исходе четвертого часа «Суворов» снова оказался между нашей и неприятельской колоннами и вторично подвергся сосредоточенному огню противника. Броненосец окончательно лишился всех труб, его пожары выбрасывали над грудой железного лома чудовищные языки пламени, напоминавшие извержение вулкана. Со стороны, с проходивших мимо кораблей, нельзя было без содрогания смотреть на картину опустошения и смерти…