Для России это значит — раздробление, как идеальное состояние… Поэтому сионисты и родственные им еврейские группы отказываются понимать, почему целостность российской территории… это такой высокий неприкосновенный принцип. Сионист ничего не имеет против того, чтобы тысячелетнюю историю России проделать в обратном порядке — только в течение 24 часов…
Как сионисты соединяют свою горячую заботу о самоопределении даже незначительных меньшинств в составе чужих государств со своим стремлением создать еврейское национальное государство в Стране, где евреев и 12 % нет, спрашивать не приходится. И само собой разумеется, что самоопределение России и, раньше всего, самоопределение евреев представляют для русского сиониста особый интерес…
Для еврея белая армия — банда разбойников, слово белый равно слову жидорез…
Белая армия не только избивала евреев. Она, маленькая, неустроенная и безоружная, вела еще, кроме того, сказочно-героическую борьбу против огромного, чудовищно-наглого и лютого врага, борьбу Давида с Галиафом. Против врага, не только превзошедшего жестокостью своей всё, что до сих пор известно было о звере в человеке, но по примитивности своей идеологии, примитивностью всего своего существа, обезличившего 150 миллионов людей в такой мере, как это никогда еще не сделал ни один рабовладелец со своими рабами-колодниками. Из бесчисленных преступлений, содеянных поработителями России, это преступление самое тяжелое. И разрушение государства, и разорение народного хозяйства, и попрание всякого права — всё это только части и частности одного Каинова дела: угашение духа человеческого. Без этого все остальное было бы невозможно и не столь страшно. Обезличение же человека не было случайным явлением, сопутствующим социалистической власти, а прямым ее заданием. Именно для того, чтобы получить возможность распоряжаться и всем трудом человека, и всеми его помыслами, советская власть убивала, в точном смысле слова, без счета, морила голодом, разрушала последние основы человеческой культуры…
Нужно еще прибавить, что евреи были не только объектом воздействия во время этой тяжкой смуты. Они также действовали, даже чрезмерно действовали. Еврей вооружал и беспримерной жестокостью удерживал вместе красные полки, огнем и мечом защищавшие «завоевания революции»: по приказу этого же еврея тысячи русских людей, старики, женщины, бросались в тюрьмы, чтобы залогом их жизни заставить русских офицеров стрелять в своих братьев и отдавать честь и жизнь свою за злейших своих врагов (комиссаров. — Ю. В.). Одним росчерком пера другой еврей истребил целый род, предав казни всех находившихся на месте, в Петрограде, представителей дома Романовых, отнюдь не различая правых и виноватых, не различая даже причастных к политике и к ней не причастных (имеется в виду Зиновьев. — Ю. В.). Пробираясь тайком, с опасностью для жизни по железной дороге на юг, к белой армии, русский офицер мог видеть, как на станциях северо-западных губерний по команде евреев-большевиков вытаскивались из вагонов чаще всего русские люди: евреи оставлялись… русский офицер не мог это не видеть, потому что это бросалось в глаза и евреям, которые мне об этом с горечью и ужасом рассказывали…
Среди действительных добровольцев белой армии вряд ли было много таких, у которых революция не отняла самого ценного, самого дорогого. Он видит дальше, что в этой смуте евреи принимают деятельнейшее участие в качестве большевиков (разумеется, большевиками были далеко не одни евреи. — Ю. В.), в качестве меньшевиков, в качестве автономистов, во всех качествах… И этот нормальный и жестоко от революции страдающий человек делает свои выводы. Он также отождествляет нас с революцией… признав евреев воплощением революции, он и сам по-революционному поступает, то есть бьет без разбору. Та же смута позволяет ведь каждому давать волю рукам. Мы же присваиваем себе право участвовать в революции во всех ее видах и в высочайшей степени, требуем, чтобы окружающие в обращении с нами соблюдали все писаные и неписаные законы спокойного, нереволюционного времени… иначе мы кричим: погром!
Это применение двух мер, это несоответствующая ни обстановке, ни нашему собственному поведению требовательность создает нам больше врагов, чем само участие в революции, ибо есть в этом что-то противоестественное, вызов природе вещей».
Признания Бикермана следует понимать так: нам можно и резать, и захватывать власть, и просто травить народ, а нас трогать не смей — это преступление и вообще противно природе, тем более закону. Такова логика сынов Сиона.
И далее:
«…слова отечество, порядок, власть коробят ухо еврея, как реакционные, черносотенные; слова демократия, республика, самоопределение нежат его слух…»
Как сионисты соединяют свою горячую заботу… со своим стремлением создать «еврейское национальное государство в стране, где евреев и 12 % нет, спрашивать не приходится…». Они его и создали в Палестине, уничтожая арабов. Так что ломать государства — это отнюдь не клевета на сионизм. Честный еврей пишет об этом как позорном факте, как скрытой политике сионистов.
В определенной мере поведение евреев в наших революциях и Гражданской войне, а затем и захват власти в России, о котором писал Бажанов, вызвало к жизни гитлеризм со всей системой тотального уничтожения еврейства. Русские, перестрадавшие по вине евреев несоизмеримо больше и «могильнее» (на одного убитого в погромах еврея приходятся сотни тысяч русских, загубленных и замученных по распоряжениям евреев, поднявшихся к власти в России после революций и в 20-е годы; до середины 20-х годов Россией вообще правило абсолютное еврейское большинство в партии и правительстве), не позволили себе ничего подобного, по-прежнему уважая простой еврейский люд и на равных деля с ним тяготы жизни.
Но продолжим цитирование Бикермана.
«Каждый лишний день пребывания большевиков у власти обходится России бесконечно дорого, увеличивает ее разорение, углубляет ее разрыв и приближает к ней загребущие руки иноземцев…
Кто сеет ветер, пожинает бурю. Это сказал не французский остроумец, не буддийский мудрец, а еврейский пророк, самый душевный, самый скорбный, самый незлобливый из наших пророков. Но это пророчество, как многие другие, нами забыто. Мы сеем бури и ураганы и хотим, чтобы нас ласкали нежные зефиры…
Я знаю цену этим людям, мнящим себя солью земли, вершителями судеб и, во всяком случае, светочами во Израиле, светоносца-ми. Я знаю, что они, с уст которых не сходят слова: черная сотня и черносотенцы, — сами черные, темные люди, подлинные мракобесы, никогда не разумевшие ни величия творческих сил в истории, ни грозной мощи разрушительной стихии в человеке и человеках…»
И Бикерман строит выводы. Без них, по его мнению, столкновение еврейства с русскими неизбежно, а это чревато едва ли не истреблением еврейства. Месть. Именно поэтому столь встревожен Бикерман. Он бьет в набат: предотвратить избиение своего народа, который вопреки разуму сам поспешает навстречу грозе.
«Итак — первый вывод: евреи должны вести себя более сдержанно, более достойно, наконец, просто умнее… на мой взгляд, это важнее для нашей судьбы всех программ, вместе взятых.
Второй вывод — строго политический. Мы видели, что ни пра-визна, ни левизна не обеспечивают нас от резни и истребления. Обеспечивает только устойчивый порядок, способная предупреждать и подавлять анархию власть. Следовательно, кто всю историю нашего времени рассматривает с точки зрения погромов и отсутствия таковых, тот тем более должен прилагать все усилия, чтобы Россия возможно скоро стала снова государством, державой, плохой или хорошей, с демократизмом или без оного, но с устойчивой властью, предупреждающей и карающей, и с населением, не бросающимся от дикого разгула к животной покорности и обратно, а ставящего в порядок дня впереди всего труд и сознание, как во всем мире и как было прежде, вообще говоря, и в России…
В более сжатом виде высказанные здесь мысли были изложены мною в докладе, прочитанном в январе этого года (1923. — Ю. В.) на публичном собрании в Берлине…
Нашей задачей — по крайней мере, ближайшей задачей — является показать, что евреям, как таковым, продление смуты грозит более страшными последствиями, чем любой способ преодоления ее… (здесь и везде выделено мною. — Ю. В.).
Что поделаешь с людьми, которые и на развалинах мира могут сохранить свои убеждения, ибо с миром убеждения их вовсе не связаны!..
И когда нет у тебя власти, нет и силы, которую власть дает, то можешь делать только одно: говорить, проповедовать, будить совесть, бить тревогу. И ты бьешь в барабан, когда не можешь колотить по черепам».
Если бы евреи следовали Божескому и предельно трезвому, разумному слову таких авторитетов, как Бикерман, мир и покой царили бы в России. Но они не следуют. Они полагают Россию сломленной. Это они так полагают.
Для России ведь не существует расового вопроса, и уже по одной причине — она многонациональна. Расовые мотивы начисто отсутствуют и в русской культуре, отражающей сознание нации.
Бикерман пишет об антисемитизме. Но это, как можно сделать вывод из признаний автора очерка, всего лишь попытка защитить себя и свою землю от хищничества евреев (вспомните хотя бы предостережения Достоевского в его дневнике за январь — август 1877 г.). Из чтения сборника «Россия и евреи» выносишь представление об этом хищничестве во всем его многообразии (и насилия, и «собирательства», и т. д.). Еврейский террор в России не мог не породить ответной волны антисемитизма — это встревожило наиболее дальновидных представителей еврейства.
Принцип русских патриотов неизменный: для нас не существует «теста по крови». Для России — все дети ее, кто или служит ей с честью, или просто уважает, не отнимает у народа его собственность, пользуясь резким ослаблением его. Для патриотов России происхождение человека не имеет значения — имеет значение лишь его отношение к России и русским.