«Я… приветствовал такое явление, как Государственная дума, которая внесла значительное облегчение во всю последующую работу по воссозданию флота и армии. Я сам лично был в очень тесном соприкосновении с Государственной думой, работал там все время в комиссиях и знаю, насколько положительные результаты дала эта работа…
…В 1907 году мы пришли к совершенно определенному выводу о неизбежности большой европейской войны. Изучение всей обстановки военно-политической, главным образом германской, изучение ее подготовки, ее программы военной и морской и т. д. совершенно определенно и неизбежно указывало нам на эту войну, начало которой мы определяли в 1915 году, — указывало на то, что эта война должна быть.
…Главную причину (поражение в войне с Японией. — Ю. В.) я видел в постановке военного дела у нас, во флоте, в отсутствии специальных органов, которые бы занимались подготовкой флота к войне… Флот не занимался своим делом — вот главная причина. Я считаю, что политический строй в этом случае играл второстепенную роль… при каком угодно политическом строе вооруженную силу создать можно…
В 1906 году… после того как наш флот был уничтожен и совершенно потерял все свое могущество… группа офицеров, в числе которых был и я, решила заняться самостоятельной работой, чтобы снова подвинуть дело воссоздания флота и, в конце концов, тем или иным путем как-нибудь стараться в будущем загладить тот наш грех, который выпал на долю флота в этом году, возродить флот на началах более научных, более систематизированных, чем это было до сих пор… Нашей задачей явилась идея возрождения нашего флота и морского могущества…»
Александру Васильевичу было тогда 33 года.
В 1912 г. Совет Министров утвердил программу строительства флота и предложил морскому министру представить «Программу усиленного судостроения 1912–1916 гг.» в Государственную думу.
12 июня 1912 г. эта программа стала законом. На флот выделялись 500 млн. рублей — невиданные средства!
Мял товарищ Чудновский, прочитывая снова и снова, копию телеграммы делегации Политцентра из Томска. С утра сам не свой.
«Иркутскому Политическому Центру,
копия доктору Глосу, дипломатическому представителю чеховойск, копия генералу чеховойск Сыровому
Военная, вне очереди
Сибревком предлагает чеховойску через мирную делегацию Политического Центра свободный проход через Советскую Россию на родину в количестве один эшелон в день, скорость не менее 200 верст в сутки, сохраняя оружие и получив гарантию неприкосновенности. Эшелон имеет право сопровождать представитель Соединенных Штатов.
В случае принципиального согласия представители чеховойска должны выслать особую делегацию к передовым отрядам Красной Армии для выработки подробностей условий похода.
Ахматов. Кононов. Колосов. Коркин Верно: дежурный по штабу 30-й стрелковой дивизии»
30-й дивизией командовал А. Я. Лапин, а за командарма Пятой был Устичев. А в самой этой дивизии и воевал до ранения Самсон Брюхин.
Ранение оказалось несерьезным. Пуля, очевидно, находилась на излете, Пробила молодой бицепс правой руки, ткнулась было в бок, но даже не поломала ребра — только шрамы на бицепсе: сморщенный комок кожи и жирка, кожа веснушчатая, бледная с рыжеватой порослью, а входное и выходное отверстия — морщинистые узелки.
Самсон Игнатьевич заголил руку, показывая, куда «клюнула белая пуля», и тут же, наливаясь смешком, заговорил, не обращая на меня внимания (холостяк, привык сам с собой разговаривать):
— Три недельки погужевал в лазарете, а напоследок, когда в команде выздоравливающих… Ох, Нинка, ох, лярва бесстыжая!..
Он надолго замолчал, уставив взгляд на краешек этажерки с альбомами для открыток, а после сказал с внутренним озлоблением:
— Не поверишь, Юрка, нынче эта сикушка в больших персонах. В Академии педагогических наук, книги издает, лекции читает! А такая «прости Господи»… и к тому же дуреха. Ну с чего ей, спрашивается, опосля поумнеть? Ну передком и въехала в академию! Сколько таких! С лица и внизу — видная, что еще надобно? Во, трусики-штанишки!..
Ян Сыровы наотрез отказал Политцентру — не дал согласия на курьерский прогон легиона через Россию к западным границам, казалось бы, чего проще, и морские посудины союзников не нужны. Садись — и вылезешь дома.
И вот это встревожило Чудновского. Не надурят ли опять, как в мае восемнадцатого? Не простит себе, если не добудет уточняющих сведений. Никто в России так не близок к штабу легиона, как он. Полтора часа пешком — и перед тобой этот рассадник контрреволюции.
А с другой стороны, что чехословакам дурить? Он-то, Чуднов-ский, знает: гниет, преет легион — осатанела ему война, к тому же разжирел барахлом, поутратил резвость, сыт кровью сибирских мужиков да баб. Словом, рвется чеховойско домой, к своим святым да женкам.
Прослышан товарищ Чудновский о миссии военного министра Чехословацкой республики Штефаника[19] в декабре 1918-го — уже с 14 ноября стоит самостоятельная республика чехов и словаков, вырвались из-под гнета Габсбургов.
Запретил пан министр возвращение легиона через советскую Россию, потерпеть надо, пока подадут суда союзники.
Понимать это следовало так: необходимо отработать билет домой — еще пострелять русских, тогда Колчак усядется понадежнее.
Доктор Прокоп Макса — заместитель председателя Чехословацкого национального совета. С апреля 1917-го и до середины 1918-го безвыездно находился в России по делам легиона. В 1918–1920 гг. — член Национального собрания Чехословакии.
Имеются непроверенные сведения о том, что Макса являлся и комиссаром легиона, посему был арестован и по приказу Ленина освобожден. Ленин имел с ним двухчасовую беседу (этот факт не поддается проверке). Ленин предложил Максе передать своему президенту желание советского правительства покончить с ненормальной обстановкой — корпус может выехать на Запад через Советскую Россию, правда, с условием: оружие будет следовать отдельными составами.
Не откликнулись на предложения Ленина в Праге.
Масарик, Бенеш и Крамарж сделали все, дабы скрыть предложение Ленина. Крамарж как премьер первого национального правительства Чехословацкой республики считал, что нет легиону необходимости обременять себя какими-то условиями. Легион должен с боями прорываться к западным границам России, а по пути пособить свергнуть это самое… большевистское правительство. Так сказать, «замочить» Москву и другие попутные города.
Осведомлен товарищ Чудновский как ответственный за разложение чеховойска, что летом 1919 г. пан Бенеш предложил изменить политические лозунги. Пусть легионеры идут в бой не за адмирала Колчака, а за свою свободу: пробить коридор на север, к Миллеру и англичанам, — и суда увезут на родину. Этот план называли английским, его обсуждал с Бенешем сам Черчилль. Потом американцы и французы присоединились к английскому плану. И все хором принялись давить через своих представителей в Сибири на Павлу, Тирса и Сырового: даешь Архангельск! Так и стращали легионеров: не пойдете на Архангельск, не один год еще прокукуете в Сибири, обойдутся без рыжих.
Дальше — больше: высокая конференция в Версале голосует за немедленную отправку легиона на фронт. Сам Клемансо отстукал телеграмму Колчаку.
А тут наши — возьми и испорти игру, на нет свели мартовские успехи генерала Ханжина под Уфой, вернули 9 июня 1919 г. этот городишко — нужен он республике! Тут и войска левого фланга Восточного фронта поднатужились.
Смерть черному адмиралу!
1 июля наши — в Перми, затем — в Уральске, Златоусте, Екатеринбурге, Челябинске…
Дрогнул Восточный фронт.
Куда тут на север пробиваться — отжали красные легион за Урал.
Однако не все гладко.
Деникин вплотную подлез к Москве, еще немного — и молебствие в первопрестольной.
И Юденич: протяни руку — и твой Петроград.
В общем, убойно грозная пора для советской России — осень девятнадцатого.
Товарищ Чудновский как вспомнит, аж зубами скрипит, тяжелый от мышц, плотный, — так его и перекрутит, даром, что малой. У других святые — Бог с причтом, мать, отец, дети, любовь, Родина, слава, а у товарища Семена — революция.
Прости, несчастный мой народ!
Простите, добрые друзья!
Мой час настал, палач уж ждет,
Уже колышется петля!..
Любит эту песню русских политкаторжан Чудновский, частенько напевает один на один с собой.
А тут эти поганыши: Сыровы, Павлу, Гире, Жаннен…
Требовал же в августе прошлого, 1919 г. Павлу от своего правительства свободы рук. Рассчитывал на захват Деникиным Москвы. Тогда легион навалился бы на советскую Россию с востока — и треснула бы республика Ленина и Троцкого; в красное вымазали бы и Питер, и Москву, и Киев — ну хоть все города. Краски этой, клейко-красной и горячей, сколько угодно, успевай подвози патроны и гробы…
Однако сознает товарищ Чудновский: нынче не та обстановка, на всероссийскую шкоду чеховойску не потянуть, но цапнуть может, и чувствительно.
В общем, легиону бы к Владивостоку унести ноги, захлестывает революция. В кровавых мозолях мужики; гляди, и сдерут с легиона чешскую позолоту.
И у легионеров соответствующее настроение. В голос нынче заблажили о клятвопреступной войне против России, о политике Праги и Антанты, которая превращает легион в истязателя России и славянства.
Хранятся у товарища Чудновского бумаги офицера чешской разведки (доносит уже о своих солдатах):
«Настроение чрезвычайно скверное и в боевом отношении ничего не стоит… Солдаты воевать не будут и используют все средства, чтобы выбраться из России домой…»
И пора бы…
Однако прав пан офицер, легионеры используют все средства: рушат мосты, загромождают пути баррикадами из вагонов, валят их, взрывают станции и водокачки — и вот это опасный признак, не дает это покоя товарищу Чудновскому. Да пойдут завтра цепями с вокзала — и нет красного Иркутска!