От Балтики до Черного моря Россию заслонила огромная армия, готовая принести себя в жертву, но уберечь свой народ.
Нет, это была не афганская война (1979–1989) на чужбине и против ни в чем не повинного соседнего народа. Эту войну наш народ не знал и знать не хотел…
И вдруг… сдача западных губерний Российской империи, массовое дезертирство, а вскоре и самосуды над офицерами, развал фронта и клокочущая разрушительная ненависть солдатской массы…
Сначала в Думе речи кадетов и представителей союзных им группировок — направленное ошельмовывание верховной власти (не ангельской, конечно, но ни в коем случае не купленной немцами, как это день за днем утверждали думские златоусты Милюков, Гучков, Керенский). Думские разоблачения имели смысл антивоенной пропаганды. Вождей кадетов и октябристов интересовала власть, и только власть. В условиях усталости, лишений, неизбежных при любой затяжной войне, эта цель казалась вполне достижимой. Следовало спешить — другого подобного случай история уже не предоставит. Был открыт самый настоящий загон на верховную власть и самого царя: свалить монархию, ореспубликанить Россию, цена значения не имеет. Это был заговор, уходящий своими нитями и за границу. Думские деятели стремились изолировать Николая Второго, огульно, а чаще всего и лживо, безосновательно черня всю систему и прежде всего личности самого императора и императрицы. Распутин тут оказался весьма кстати. От верховной власти во главе с царем отступал не только народ, но даже высшие слои общества, составлявшие опору монархии. Образовывался вакуум. Именно поэтому с такой легкостью свершилась Февральская революция. Все опоры власти были старательно подпилены.
Триста лет стояла империя Романовых — и ничто ее не могло поколебать…
Россия была потрясена думскими речами. Россия забурлила, разложение первым тленом тогда коснулось армии, как, впрочем, и всей страны.
Все доделала, все довела до степени звериной ярости все разъединяющая и разъедающая классовая агитация и пропаганда большевиков после Февраля семнадцатого. Антивоенная пропаганда приобретает качественно иной характер. Армию и страну поражает настоящий мор взаимной ненависти.
Эта эволюция настроения армии чрезвычайно убедительна в беглой зарисовке Е. А. Керсновской в книге воспоминаний «Наскальная живопись»[68].
«Меньшая сестра моего отца… не блистала образованием и талантом… Алексей Иванович Богачев, ее муж, был из бедной крестьянской семьи — старший из шести братьев. «В люди» его вывел деревенский поп, устроивший его в кадетский корпус, который он окончил блестяще и стал офицером. Дворянство он получил вместе с орденом Владимира… Был хорошим хозяином и обожал цветы, особенно розы. За мягкий нрав и скромность заслужил кличку Божья Коровка. Солдаты — подчиненные — его боготворили.
Кто бы мог подумать, что на войне он окажется героем? Что, не зная немецкого языка, он, переодевшись, проникнет в расположение неприятеля и лично произведет основательную разведку того участка, куда ему предстояло вести свой полк. Главнокомандующий Юго-Западного фронта генерал Брусилов обнял его перед строем и приколол на грудь своего «Георгия». В одном из последних рывков, завершающих штурм Перемышля, дядя Алексей наскочил на фугас и был контужен.
Из госпиталя приехал он на две недели к семье в Одессу. Полностью своего отпуска он не использовал: поторопился обратно на фронт.
— Куда ты торопишься? Побудь с семьей! — просила жена.
— Но ведь там — тоже моя семья… И я не могу быть спокойным за них, а за детей я спокоен: даже если меня убьют, они не будут одиноки — надеюсь на тебя.
…Его же солдаты его и убили. Вернее, зверски замучили. С тела посрезали «ремни» кожи. Сестра его похоронила, но без головы: голову солдаты выбросили в нужник».
Ленинская пропаганда сделала свое. Офицеры оказались врагами (классовыми), то бишь за чертой человечности. Вчера солдаты боготворили своего героя командира, а сегодня выбросили его голову в нужник…
Эта ненависть и сейчас, спустя почти век, никак не уймется. Клокочет в сердцах. Настолько силен яд, впущенный в тело и душу народа. Ему еще очень долго болеть, не десятилетия. Яд ленинизма, яд жестокой, безнравственной утопии, привнесенный насильственно, проник слишком глубоко.
Никак не разгладятся морщины ненависти на челе России.
Глава VПОСТАНОВЛЕНИЕ НОМЕР ДВАДЦАТЬ СЕМЬ
«Не пошли в обход, не осадили каппелевцы, последние части выходят к городу, вот-вот навалятся! Слышите, что ночами у Иннокентьевской? Они же там разворачиваются. Что чесать языком, чай, не гимназисты, сами ученые — этих пленом не соблазнишь, этим лучше погибель в снегу или от тифа, пули. Да разметут Иркутск, коли смухлюют чехи!» — так начал свое историческое сообщение ревкому товарищ Чудновский.
И в самом деле, какая вера генералу Сыровому, начистить бы ему сопатку, хрену одноглазому!
Нутром принял товарищ Чудновский: приспел его большевистски-белобородовский час, другого такого не выцедишь, не будет — и распрямился, посуровел, внатяг душа: не упустить свое — чего доброго перепадет фарт другому, а то и целой артели народных мстителей.
Прознал: мутят ревком отдельные товарищи, предлагают сплавить бывшего Верховного Правителя России в безопасное место и переждать, ибо истекают кровью каппелевцы. Один у них выход: или привесть себя в порядок и полное сознание здесь, в Иркутске, или наладиться прямиком к Семенову, в Читу.
Нет для них в Сибири тыла — кругом смерть!
И вроде самый резон переждать с адмиралом, а погодя учинить всенародный суд. Солидный политический выигрыш это даст партии, по существу — саморазоблачение белого движения. Глава всероссийской контрреволюции — на скамье подсудимых! Когда, где еще такое выгадастся! Трудящимся всего мира откроем глаза, да и своим урок. Сколько же в чека наговорено документов — всему мировому капиталу клистир! А ежели Правитель сомлеет и назовет зачинщиков интервенции и вообще заграничную опору белого движения поименно — так другой поворот всей международной политике.
Все это остро осознает товарищ Чудновский, и потому не по себе ему. Ох, сманят, своротят ревком на этот рисковый и такой вредный резон! И уж это будет лихо, так лихо для Семена Чудновского! Свободно могут отнять Колчака: затребуют в центр или Омск.
От этих предположений председатель губчека пачками изводил папиросы. Так хотелось, чтоб прослышал о нем главный вождь! Да и свои обиды поджимали. Сколько этот золотопогонник угробил дорогих товарищей!
А тут ультиматум генерала Войцеховского (сам Каппель приказал долго жить, так вместо него эта гнида). И требует сдачи Иркутска без боя — иначе не ручается за жизни людей и сохранность города.
Условия Войцеховского:
— красным войскам покинуть Иркутск;
— немедленно доставить адмирала Колчака в его, Войцеховского, штаб;
— в неприкосновенности оставить на путях золотой запас.
В таком разе обещал генерал пробыть в городе не более трех суток.
Ультиматум белых большую убедительность дал выступлениям товарища Семена, а выступал он на том заседании целых три раза. Ведь не один он прослышан, что берутся чехи защитить город, но не шибко распространялись об этом товарищи Ширямов и Янсон. И понятно, нет веры легионерам, всему этому кровавому чеховойску: вчера — белые, нынче — эсерствующие, а пуще всего — бандитствующие.
И решил товарищ Чудновский: сейчас или никогда! Даешь адмирала для всенародной казни! И сломал либеральное недомыслие ревкома, в жизни не говорил так складно и доказательно — в последний раз добрых двадцать минут растравлял души. И ей-ей, не заметил ревком этих двадцати минут. Толково докладывал! Даже товарищ Краснощеков как представитель губкома партии согласился. А ему-то после десяти лет жизни в Америке все кажется излишне жестким. Нахватался либерального хлама, вожжается с эсерами и меньшевиками, на всякую там законность упирает. Да революция — вот высший закон! Отстоять республику от белых гадов — вот единственная справедливость, а все прочие пусть заткнутся!
Все же кто-то подал голос: а ежели в подполье? Ответственность томила товарища.
На дыбы председатель губчека: а кто против, уже намечены тайники, сгодятся по зиме на неделю-другую, но куда с Колчаком? В наморднике держать, на цепях? А ежели в бега — как тогда?.. Да не сообщно уходить с Правителем на руках! Коли пронюхают белые, намертво вцепятся, не отстанут, ради одного человека тыщи вырежут!
Этот кровопускательный довод и решил адмиралову судьбу: учел ревком все обстоятельства, в том числе и телеграммы из Пятой армии, Сибревкома, Москвы, и постановил отдать бывшего Верховного Правителя России председателю губчека для совершения справедливого приговора. Но не успокоился товарищ Чудновский, выбил на то и официальный документ для себя лично, до самого «женевского» ареста теплил им грудь.
Значится на том историческом документе дата: 6 февраля. И красными чернилами прописано: расстрелять бывшего Верховного Правителя России адмирала Колчака и бывшего председателя Совета Министров Пепеляева, а с ними и еще 21 человека — самых важных и кровавых гадов. Однако на Колчака и Пепеляева постановление было оформлено отдельное, за номером двадцать семь.
Двадцать семь!
Вот оно, греет грудь! И подписи честь по чести: Ширямов, Янсон, Сноскарев, Левинсон, Оборин…
Вышел Чудновский с заседания — ноги сами несут. У меня Правитель! Не умыкнули — мой! Будет белобородовский счет! Определим, что за сорт эти, на самом верху. Пошершавим, как они свою идею чтут…
Адмирала мог порвать руками — и это не похвальба. При своих игрушечных размерах Чудновский свободно разрывал колоду карт — и только зубами скрипнет. От этого в молодости имел постоянный барыш, прикупая в трактирах страхолюднейших амбалов, ибо вот так разорвать колоду по плечу лишь отдельным выдающимся мужчинам, выхоленным и откормленным исключительно для демонстрации силы. И таких выдающихся мужчин Россия насчитывала единицы, и о них писали статьи в специальных спортивных журналах. Не знал товарищ Семен, что этот номер удавался и Николаю Второму. Хранилась в офицерском собрании Ширванского полка (все офицеры и солдаты полка щеголяли в сапогах с красными голенищами) колода карт, лихо разорванная государем императором пополам (сила рук — результат постоянной рубки дров, столь любимой царем).