но тогда отлетел последний живой дух от революции, возглавляемой большевиками. Она еще не умерла, но она уже не ваша, не вами творима. Вы теперь только ее гасители. И лучше было бы Ленину тревожней жить, но сберечь этот дух живой. И неужели, неужели Вы, Владимир Ильич, с Вашим огромным умом и личной безэгоистичностью и добротой, не могли догадаться и не убивать Каплан?[91] Как это было бы не только красиво и благородно и не по царскому шаблону, как это было бы нужно нашей революции в это время нашей всеобщей оголтелости, остервенения, когда раздается только щелканье зубами, вой боли, злобы или страха и… ни одного звука, ни одного аккорда любви…
Эти ночные убийства связанных, безоружных, обезвреженных людей, втихомолку, в затылок из нагана на Ходынке, с зарыванием тут же ограбленного (часто донага) трупа, не всегда добитого, стонущего на этой же Ходынке, в одной яме для многих, не могут называться террором. Какой это террор!., (что не террор, а бойня — это факт. — Ю. В.)
Вы скоро окажетесь в руках вашей «чрезвычайки», вы, пожалуй, уже в ее руках. Туда вам и дорога. Но, бешено защищая себя через этот орган, себя, а не рабочий класс, не смейте говорить при этом от имени пролетариата и крестьянства… Революция, хотя вы и выдаете мандаты на участие в ней, подобно мандатам на получение калош, не может быть вашей монополией… Сама сущность восстания масс предрешает в себе самой совершенно иные законы борьбы, чем т₽, что вы ей подсунули. Пользование робеспьеровскими фразами из времен Французской революции, бывшей полтораста лет тому назад, в совершенно иной обстановке — не аргумент и не оправдание, но Робеспьер так же подкосил и жестоко повредил своим террором Французской революции, как вы — русской. А как за эту своеобразно понимаемую диктатуру будут расплачиваться своей жизнью и честью не вы, а пролетариат и крестьянство, воображение отказывается представить…»
И уже подлинным пророчеством веет от слов Марии Спиридоновой:
«Мы-то знаем хорошо, что вы можете сделать во имя партийной дисциплины. Мы знаем, что у вас все дозволено во имя ее…»
Дозволено было действительно все!
Я почерпнул биографические сведения о Спиридоновой из Советской исторической энциклопедии [92]. Но оказывается, дни Марии Александровны пресеклись иначе: «женевская» гадина снова приготовила сюрпризик. Тут уж никуда не денешься, энциклопедия эта и написана, чтобы утверждать ложь — этакий песочек поверх прокисшей от крови российской земли. Уже который раз убеждаюсь в ее лживости. И ведь издана не столько для обыкновенных читателей, сколько для научных работников и преподавателей общественных дисциплин. Заквашенная на подлогах наука.
Каждая справка (почти каждая) содержит или откровенную ложь, или искажения. В общем-то, так и должно быть. Изолированного зла в едином организме быть не может. Весь организм питается ложью и соответственно источает ложь…
Мария Александровна оказалась расстрелянной среди 161 человека И сентября 1941 г.[93] В ту ночь или в те дни (есть предположения, что расстрелы продолжались с 11 по 15 сентября в Медведевском лесу — это совсем недалеко от Орла) Мария Александровна уже давно отбывала тюремный срок в Орле. Всесоюзную армию коммунистов, занятую впечатляющим строительством социализма — одного огромного погребального склепа для всех сразу, — аресты миллионов сограждан, в том числе и товарищей по партии и убеждениям, не интересовали. Дело очищения земли от всякой нечисти они препоручили вождям и ВЧК-НКВД. И вообще, эти люди с партийными билетами были накрепко выучены против любви и дружбы, даже не то чтобы выучены, а притравлены, поскольку за этими чувствами находит убежище враг. И не моргнув выдавали «женевской» твари любого, даже жену, отца, детей. И после преданно служили этому Отечеству. У народа был вырезан и кремирован «орган» восприятия дружбы и достоинства, верности и гордости. Взамен была каждому (разумеется, не каждому, а только заслужившему) дана картонная книжечка — партийный билет. Отныне он заменял все кремированные органы чувств.
Среди расстрелянных в Медведевском лесу были: соратник Ленина, бывший предсовнаркома Украины Христиан Раковский, жена Льва Каменева, Ольга Каменева (она же — сестра Троцкого), агент НКВД и предатель белой гвардии Сергей Эфрон (муж Марины Цветаевой)… На Сергее Эфроне кровь и муки Марины Цветаевой, неповторимой Марины — гордости, чести русской поэзии, подлинной Святой…
Ленин.
Если год за годом десятки лет корпишь над ленинскими документами, сознание само постепенно вычленяет основное в его натуре.
Во-первых, это величайшая ненависть к капитализму с величайшей целеустремленностью: все для его разрушения, ограничений нет и быть не может! Вся жизнь этого человека из Симбирска сведена на решение строго одной задачи, которая уже определяет весь строй его помыслов и чувств. Это то, чего ради он живет. Другого нет. Без этого «другого» нет и Ленина.
Во-вторых, это беспощадность, граничащая с бесчувственностью. Понятия Добра и Зла для Ленина отсутствуют вообще. Есть цель (огненная, сверкающая — и вокруг за этим блеском и пламенем уже ничто не проглядывается) — остальное суть обслуживающие, подчиненные, несамостоятельные величины. И над ними возвышается безграничная беспощадность. Величайшая целеустремленность не могла не сойтись с беспощадностью, не ведающей послаблений.
Все прочее в Ленине лишь производные от этих центральных свойств его характера, преломленного на классовое миропонимание.
Чтят русские село Михайловское. У каждого дерева вздыхают, скорбят о несчастной кончине: загубил царизм Александра Сергеевича; клеймят деспотию, потихоньку «поддают» и Натали, проникаясь в то же время свободолюбивой и гордой лирикой.
Свободы сеятель пустынной,
Я вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощенные бразды
Бросал живительное семя —
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды…
Паситесь, мирные народы!
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
Существует и такая редакция после стиха «Благие мысли и труды»:
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич…
Подходящее уточнение, просто живительное.
Сноска к стихам растолкует, что впервые они появились у Герцена и Огарева в «Полярной звезде» в 1856 г. В них — настроение Пушкина после разгрома революционных движений в Италии и Испании. В письме А. И. Тургеневу Пушкин характеризует их как «подражание басне умеренного демократа Иисуса Христа» («Изыде сеятель сеяти семена своя»).
Да после такого обращения к Христу — «умеренный демократ» — и прочих прегрешений не выдержать Александру Сергеевичу тест на кровь (славянство) у наших патриотов. Офранцузился поэт, омасонился, подмывает устои народной жизни, а «Сказка о попе и работнике его Балде» — прямой выпад против православия.
Разумеется, стихи не были напечатаны при жизни поэта[94].
Они не типичны для гения поэта. Надо полагать, посему их и не печатают в сборниках и учебниках. После столь заботливого объяснения (как у сердобольного психиатра) на душе опять простор [95].
…Я вышел рано, до звезды…
Вышли-то мы уж определенно не до звезды. В самый сезон вышли, за Лениным; стало быть, при ней и под ней, родимой. Тут никакой ошибки со временем. Все согласно предсказаниям поэта…
Именно так: в нас уживается ненависть к Дантесу и Мартынову с любовью к Сталину — убийце миллионов и губителю миллионов Любовей. Мы ненавидим Николая Первого за палочное прошлое России и боготворим Ленина — творца самой бездушной и кровавой диктатуры.
Утверждение новой нравственности (классовой) — нравственности от Ленина — и сделало возможными все те убийства миллионов, надругательства, беспросветную нужду, за которые мы клоунски клали благодарные поклоны партии и вождям.
Убийства людей считали как бы несуществующими, ибо они были направлены против «классово чуждых».
На этой шестой части земной суши убийствами утверждали (и еще будут утверждать) свое право на власть.
А если отбросить 55 томов рассуждений, речей и поучений Главного Октябрьского Вождя, картина открывается не печальная, а трагически-катастрофическая. Не Россия за серпом и молотом, а развалины и кладбище.
Под свою изуверскую прихоть, свою утопию («историческую неизбежность») этот человек, принимаемый всем миром за гиганта мысли, великого революционера и гуманиста, положил не дрогнув много миллионов жизней, а других начисто обездолил (они верили, что живут, а они существовали). И все это нарек социализмом.
Все убийства, вся неправда, все глумления прикрываются и освящаются у нас именем богочеловека — Ленина. Это как бы индульгенция — удостоверение в правоте и необходимости содеянного.
Давно уже нет Ленина, а ленинизм все тянет истлевшие руки к плоти народа.
Дух народа, закованный в объятия скелета…
И по сей день вечный мертвец учит жизни, череп и кости учат смеху и танцу жизни.
Кстати, тем, кто в преклонении перед поэтом собирает разные факты из его жизни, пусть даже сущую мелочь.
Так вот, тот самый слизисто-скользкий барон Геккерен, что сыграл такую роль в гибели Пушкина, накануне Крымской кампании 1853–1856 гг. окажется высокопревосходительным послом Голландии в Австро-Венгрии и там, в музыкальной Вене, весьма преуспеет в натравливании Франца-Иосифа и его правительства на Россию. Не ржавит зло, уж коли дано — то до гробовой доски…
Его «приемное чадо» Дантес сделает карьеру… А что им, прохвостам? У них душа совсем под другую жизнь сработана.