— Главное начнется при высадке на берег Англии, — отчеканил он, — решение короля бесспорно является верным. Пусть хозяйственный герцог готовит Армаду, делает запасы продовольствия, вооружает корабли и нанимает матросов.
Антонио в тот вечер домой заглянул ненадолго. Он попрощался с родными и бросился обратно в порт: дон Алонсо требовал, чтобы все находились на борту каракки «Рата Санта-Мария Энкоронада» и следили за последними приготовлениями. Антонио швырнул свои вещи в выделенную ему каюту и велел слуге в одиночестве наводить в них порядок. Сам выскочил наружу. Молодого человека мгновенно оглушил шум: по палубе сновали матросы, которым постоянно отдавали приказы, раздававшиеся со всех сторон, грохотали перекатываемые в трюмы бочки с провиантом и вином, над кораблем низко кружили наглые, визгливо орущие чайки.
На стоявшем по соседству галеасе, напротив, было тихо. Некоторые гребцы спали, перегнувшись через весла, некоторые просто скорбно смотрели вдаль, прекрасно представляя себе, какая каторжная работа их ждет впереди. Гребцов уже успели приковать цепями к палубе, чтобы они не сбежали с галеаса в самый последний момент. Их участь, пожалуй, была самой незавидной.
Антонио передернулся и сошел на берег. Наспех написанное письмо для Розалины лежало во внутреннем кармане камзола.
Быстро оседлав коня, Антонио поскакал к особняку возлюбленной. Подъехав к дому, он спешился и подошел поближе к тому месту, где располагалась кухня. Антонио просвистел мелодию, служившую для слуги особым сигналом, и принялся ждать. Шли минуты, а на улице никто так и не появлялся. Больше ждать он не мог. Антонио в отчаянии полез через забор.
В окне Розалины горел свет: несмотря на поздний час, всполохи пламени от нескольких свечей вытанцовывали свой причудливый танец. Антонио огляделся. Возле балкона возлюбленной стояло могучее, ветвистое дерево. Расстояние между ветками и балконом было вполне преодолимым. Антонио начал ловко карабкаться наверх. Выбрав самую толстую ветку, он полез по ней к балкону. Ветка опасно хрустела под его весом, но не обламывалась. Антонио схватился обеими руками за перила и повис на балконе. Через мгновение он подтянулся и лихо перепрыгнул через перила. Молодой человек спрятался в тени, приблизив лицо к окну.
Розалина в комнате находилась одна. Неслыханное везение! Ее черные прямые волосы были, как обычно, разделены на прямой пробор и убраны под золотую сетку. Громоздкое, широкое платье с высоким воротником не могло скрыть изящной фигуры девушки. Антонио постучал в окно. Розалина вздрогнула и обернулась. Ее голубые глаза, такая редкость для испанских женщин, от страха стали еще больше.
— Быстрее, быстрее, — проговорила она испуганно, — сейчас сюда вернутся. Я не могу с вами долго разговаривать!
— Я уезжаю, Розалина. Завтра поутру мы уходим в Лиссабон. Армада собирается все-таки выступить. Когда мы вновь увидимся, не знаю. Самое позднее, мы уйдем в море в мае — подуют нужные ветра. А там уж как Бог даст. Вот письмо, Розалина. Если ты сможешь, пиши. Адрес в Лиссабоне я указал в письме. Прощай, любовь моя! — и с этими словами Антонио едва заметной тенью скользнул обратно к перилам балкона и скрылся в ветвях гостеприимного дерева.
Каракка «Рата Санта-Мария Энкоронада» величаво переваливалась на волнах. Высокие мачты вздымались в небо. Спущенные паруса, как крылья огромной птицы, опустившейся передохнуть на воду, колыхались в такт ветру. Над кораблем реял флаг рода дона Алонсо де Лейвы. Солдаты томились без дела, матросы слонялись по палубе — категорический приказ герцога Медина-Сидиния не позволял никому из них спускаться на берег. Жалованье по-прежнему не выплачивалось, несмотря на отчаянные письма герцога королю, и побеги с кораблей стали постоянным явлением.
Антонио старался повсюду следовать за доном Алонсо. Де Лейва дружил с отцом юноши и в свое время без колебаний принял его в свиту. Внешне они совершенно не походили друг на друга. Антонио был невысок, коренаст и темноволос. Решительный характер отражался на юном лице, которое показывало все, что чувствовала душа молодого испанца: он легко краснел, бледнел, в зависимости от ситуации, его глаза в гневе или удивлении легко расширялись, демонстрируя ослепляющую белизну, обрамлявшую практически черный зрачок. Темные, длинные ресницы пытались прикрывать чувства, обуревавшие Антонио, но тщетно…
Де Лейва был выше Антонио на голову. Недавно ему исполнилось сорок четыре года. Он не только успел отличиться в нескольких крупных сражениях, но и считался одним из немногих фаворитов короля Филиппа. Волосы дона Алонсо отливали золотом, а глаза переливались от зеленого к светло-карему, походя на цвет янтарного камня. Черты лица были тонкими, как у хищной птицы. В отличие от своего юного друга характер де Лейва показывал редко. Да и зачем? Ровный и громкий голос дона действовал на подчиненных лучше любого окрика. Единственным недостатком де Лейвы считалась порывистость нрава — за внешним спокойствием скрывалась решительность и порывистость поступков. Часто это приводило к успеху и победам на поле брани, но порой и мешало четко планировать действия…
— Посмотри, что творится, — с негодованием покачивая головой, твердил дон Алонсо, — ничего не готово! Герцог пишет указ за указом, пытаясь наладить дисциплину, а столько неприкаянного народу шатается по Лиссабону, даже не зная, что им там приказали делать!
Возмущение де Лейвы можно было понять. Голодные матросы, которым выдавали каждый день немного сухарей да глоток прокисшего вина, те немногие гроши, выданные на нехитрую одежду и проживание, спускали на женщин не очень строгого поведения, околачивавшихся возле порта. Некоторые и не собирались возвращаться на корабли, промышляя мелким грабежом или клянча милостыню. Боевого духа не наблюдалось.
Те, кто побогаче, изнывали от безделья, растрачивая собственные деньги в кабаках и в золотом отделанных каютах капитанов и командующих. Армада собиралась больше года. Тут любому терпению придет конец. А уж после смерти маркиза все совсем приуныли: Медину-Сидонию не уважали, никаких особых подвигов за ним не числилось, прославленным моряком он тоже не являлся.
— Завтра увидишь герцога, — усмехнулся де Лейва.
— Я его видел издалека в Кадисе, — вспомнил Антонио недолгое пребывание в городе Медины-Сидонии, — считаете, он не достоин своего высокого звания? — прошептал он еле слышно. — Не справится?
— Кто ж знает? — философски изрек дон Алонсо. — Кто ж знает, — повторил он еще более задумчиво, — море живет по собственным законам, и к кому оно будет благосклонно, известно лишь Богу. Я думал, герцогу не так много предстоит сделать здесь на суше. Сейчас вижу, как был не прав. Армада находится в таком состоянии, которое внушает, говоря между нами, большие опасения. В прошлом году Дракон нанес куда более ощутимый урон, чем казалось вначале.
— Почему? — захлопал ресницами Антонио.
— Потому что, мой друг, ни вино, ни вода, ни провиант в сырых, свежеструганых бочках храниться не будет. К тому же герцог грузит то, что итак в порту пролежало долго. На свежие припасы денег нет! — де Лейва остановился и, сощурив глаза, посмотрел вдаль. Печаль отразилась на его обычно таком бесстрастном, расцвеченном ярким, здоровым румянцем лице.
— Почему король не дает денег? — прошептал Антонио. — Ведь явно же не хватает?
Дон Алонсо пристально взглянул на Антонио. Какое-то время они так и стояли, друг напротив друга, не отводя взгляда в сторону.
— Таких денег в казне нет, — наконец произнес дон, — должен был помочь папа, да пока все чего-то тянет. Ждет, когда нога первого испанца коснется английской земли. На что нам остается надеяться, это помощь Божья. Будет на то его воля, выйдем в море. Думаю, в мае. Не раньше.
— Так и отец считает, — кивнул Антонио.
— Верно считает. Ветер обычно начинает дуть в нужном направлении, погода устанавливается благоприятная. Кое-что успеем к тому времени подготовить — корабли, пушки, провиант, соберем матросов. Как-нибудь справимся. Но в таком состоянии Армада долго продержаться в море не сможет, — Алонсо нахмурился, — мы должны максимально быстро достичь нашей цели. Помощи ждать будет неоткуда. Французские берега — не вражеские, но и помогать нам там никто не станет…
На следующий день Антонио, как и обещал де Лейва, увидел герцога Медину-Сидония вблизи. Герцогу исполнилось тридцать восемь лет. Волос на его голове было немного, а те, что остались, уже тронула седина. Он был сухопар, среднего роста с невыразительным лицом человека несклонного к решительным действиям. Тем не менее мутные голубовато-серые глаза явно указывали на наличие у герцога недюжего ума. Он внимательно слушал отчеты капитанов, командующих и приближенных, непроизвольно теребя узкую бородку тонкими, длинными, унизанными кольцами пальцами. Исходя из того, что ему докладывали, можно было сделать один неутешительный вывод: состояние Армады представлялось именно таким, как его накануне описал де Лейва…
Часть 3
24 апреля 1588 года Англия
Ей докладывали, как идут дела почти каждый день. Угроза маячила где-то далеко, не двигаясь от берегов Испании ни на милю в сторону Англии.
— Конечно, мы их испугали тогда в апреле. Но уж год прошел. За год успеешь вновь подготовиться, если захочешь, — рассуждала Елизавета, — а они там и не торопятся вовсе. Значит, угроза преувеличена? Зачем содержать постоянный флот, когда враг не собирается на тебя нападать? — королева обращалась к любимому фавориту и другу детства Роберту Дадли, вовсе не рассчитывая услышать внятный ответ.
Тем не менее граф Лейстер откашлялся и встрял в монолог Елизаветы:
— Думаю, испанцы все же выведут Армаду из портов. Мы должны быть готовы.
— Берег укреплен насколько возможно, — задумчиво произнесла королева, — с крайней южной точки идет постоянное наблюдение за морем. Если только на горизонте появятся испанские корабли, об этом тут же станет известно всей Англии. Народ не даст врагу высадиться. В крайнем случае испанцы найдут здесь лишь выжженную землю. Ничего более! — заключила она сурово.