— Гм… — Фицу эта идея не понравилась, но Мод умела так формулировать, что с ней трудно было спорить. — Какие у вас на сегодня планы? — сменил он тему.
— Мы с тетей Гермией едем в Ист-Энд. Мы основали Клуб солдатских жен. Угощаем их чаем с пирогами — за это платишь ты, Фиц, большое тебе спасибо! — и стараемся им помочь решить свои проблемы.
— Какие же?
— Обычно требуется найти приличное жилье и няню, достойную доверия, — ответила тетя Гермия.
— Тетушка, вы меня удивляете, — с улыбкой сказал Фиц. — Вы же не одобряли приключений Мод в Ист-Энде.
— Но сейчас война! — возмущенно сказала тетя Гермия. — И каждый должен делать что может!
Повинуясь внезапному побуждению, Фиц сказал:
— Я мог бы поехать с вами. Пусть они увидят, что в графов пули попадают так же легко, как в простых рабочих.
Казалось, Мод растерялась, но тут же ответила:
— Ну конечно поедем, если хочешь.
Однако он видел, что она не очень этому рада. Наверняка там, в клубе, ведутся всякие либеральные разговоры: женское избирательное право и прочая ерунда. Но она не могла ему отказать, ведь клуб существовал на его деньги.
Ланч закончился, и они пошли собираться. Фиц зашел в будуар к жене. Седовласая Нина помогала Би снять платье, в котором она была на ланче. Би бормотала что-то по-русски, Нина отвечала на этом же языке, что было Фицу неприятно: казалось, это делается специально, чтобы он ничего не понял. Он тоже заговорил по-русски, надеясь, что они решат, что все сказанное ими раньше было им понято.
— Пожалуйста, оставьте нас одних, — велел он Нине. Она сделала реверанс и вышла.
— Я сегодня не видел сына, — сказал Фиц. — Хочу зайти в детскую, прежде чем его уведут на прогулку.
— Он не ходит на прогулки, — нервно ответила Би. — Он покашливает.
— Но ему нужен свежий воздух! — нахмурился Фиц.
Вдруг, к своему удивлению, он увидел, что вид у нее испуганный.
— Я боюсь за него, — сказала она. — И ты, и Андрей — вы оба на войне рискуете жизнью, и может случиться, что у меня останется только он.
Ее брат Андрей был женат, но детей у него не было.
— Но ему не пойдет на пользу твоя мерихлюндия.
— Я не знаю такого слова, — ответила она обиженно.
— Думаю, ты меня поняла.
Би сняла нижнюю юбку. Ее тело стало еще более пышным, чем раньше. Фиц смотрел, как она развязывает ленты на чулках. Вспомнил, как прихватывал зубами нежную кожу ее бедра…
Она заметила его взгляд.
— Я устала, — сказала она. — Мне нужно поспать.
— Я мог бы поспать с тобой…
— Я думала, ты едешь с сестрой в трущобы.
— Это не обязательно.
— Мне действительно нужно отдохнуть.
Он встал и собрался идти, но передумал. Он чувствовал себя отвергнутым и злился.
— Давно ты не ложилась со мной в постель!
— Я дни не считала.
— А я считал. И счет уже не на дни, а на недели.
— Прости, но я так беспокоюсь из-за всего этого… — Она была готова снова заплакать.
Фиц знал, что она боится за брата, чувствовал ее беспомощное отчаяние и жалел ее, но через эти муки проходили миллионы женщин, а те из них, кто принадлежит к аристократии, должны быть сильными духом.
— Я слышал, пока я был во Франции, ты посещала службы в посольстве России.
В Лондоне не было прихода Русской православной церкви, но у русского посольства была часовня, где проходили богослужения.
— Кто тебе сказал?
— Неважно. Когда делал тебе предложение, я просил тебя перейти в англиканство, и ты согласилась.
Она отвела взгляд.
— Я подумала, ничего плохого, если я схожу на службу-другую… — сказала она тихо. — Прости, что вызвала твое недовольство.
К иностранному духовенству Фиц относился с подозрением.
— Может, это православный священник утверждает, что ложиться с мужем в постель и получать от этого удовольствие — грех?
— Да ничего подобного! Но когда тебя нет, мне одиноко, а когда слышу знакомые русские псалмы и молитвы, это так утешает…
Фицу стало жаль ее. Должно быть, это тяжело. Себя он не мог представить постоянно живущим в чужой стране. А из бесед с другими женатыми мужчинами ему было известно, что после рождения ребенка жены нередко отказывались от исполнения супружеского долга.
— Думаю, я выполнил свои обязательства по отношению к тебе, — сказал он. — Когда мы поженились, я отдал долги твоей семьи. Я пригласил экспертов, русских и английских, чтобы спланировать реорганизацию поместья. — Андрею было предложено осушить болота, чтобы стало больше пахотных земель, а кроме того — добывать уголь и другие ископаемые, но он ничего этого не сделал. — Не моя вина, что Андрей не воспользовался ни одной возможностью.
— Да, Фиц, — сказала она. — Ты сделал все, что обещал.
— И тебя я прошу тоже выполнять свои обязательства. Мы с тобой должны произвести на свет наследников. Если Андрей умрет, не оставив потомства, наш сын унаследует два огромных состояния. Он станет одним из самых крупных землевладельцев в мире. У нас должны быть еще сыновья, на случай, если — храни Господь! — с нашим первенцем что-то случится.
— Я помню о своих обязательствах, — ответила она, не поднимая глаз.
Фиц почувствовал себя лгуном. Он говорил о наследнике — и все, что он говорил, было правдой, — но он не сказал ей, что жаждал увидеть ее нежное тело распростертым перед собой на простынях, белое на белом, с рассыпанными по подушке локонами. Он прогнал видение.
— А если знаешь, прошу, выполняй их. Надеюсь, в следующий раз, когда я войду в твою комнату, ты встретишь меня как любящего мужа, которым я и являюсь.
— Да, Фиц.
Он ушел. Он был рад, что настоял на своем, но у него осталось неприятное чувство, будто он сделал что-то не то. Странно: он указал Би на ее неправильное поведение, и она стерпела его упрек. Так и должно быть между мужем и женой. Но удовлетворения он не ощущал.
Встретившись в вестибюле с Мод и тетей Гермией, он выбросил Би из головы. Он надел форменную фуражку и, взглянув на себя в зеркало, тут же отвернулся. В последнее время он старался поменьше думать о своей внешности. На левой стороне лица пуля задела мышцы, и глаз едва открывался. Повреждение небольшое, но его тщеславие было уязвлено. Надо радоваться, что глаз цел, решил он.
Его синий кадиллак все еще оставался во Франции, но ему удалось достать себе другой. Шофер дорогу знал: наверняка уже возил в Ист-Энд Мод. Через полчаса они остановились у дома молитвы «Голгофа» — маленькой неказистой часовни с жестяной крышей. Ее словно перенесли сюда из Эйбрауэна. Интересно, может, тут и пастор — валлиец, подумал Фиц.
Чаепитие было уже в разгаре, и в комнате было полно женщин с детьми. Запах стоял хуже, чем в казармах, и Фицу пришлось бороться с искушением закрыть нос платком.
Мод и тетя Гермия немедленно принялись за работу: Мод принимала женщин в своем кабинете, а тетя Гермия их вводила. Фиц хромал от столика к столику и расспрашивал женщин, где служат их мужья и каков у них срок службы. Дети возились на полу. Молодые женщины, когда Фиц с ними заговаривал, отвечали на расспросы словоохотливо и смешливо, этих смутить было нелегко. Они спрашивали его, в каких войсках он служил и где получил свои ранения.
Так он прошел полкомнаты, когда увидел Этель.
Еще прежде он заметил в дальнем конце комнаты две двери: одна — в кабинет Мод, а кто сидит во втором? — мелькнула у него мимолетная мысль. И, случайно подняв голову, увидел, как вторая дверь открылась и вышла Этель.
Он не видел ее два года, но она почти не изменилась. Она шла, и ее темные кудри подрагивали, а улыбка освещала лицо, словно луч солнца. Платье было блеклое и поношенное, как у всех здесь, кроме Мод и Гермии, но фигура такая же изящная, и он не смог удержаться от воспоминаний о ее миниатюрном теле. Даже не взглянув на него, она уже его околдовала. Он чувствовал себя так, словно не было этих двух лет, словно еще вчера они кувыркались на кровати в Жасминовой спальне, смеясь и целуясь.
В комнате находился, кроме Фица, лишь один мужчина — сутулый силуэт в темно-сером повседневном костюме из какой-то грубой ткани. Он сидел за столом, склонившись над гроссбухом. Он был в толстых очках, но и через них Фицу было заметно, с каким обожанием смотрел этот человек на Этель, когда она остановилась рядом и заговорила с ним. Она обращалась к нему так ласково и непринужденно, что Фиц подумал, уж не женаты ли они.
Обернувшись, Этель встретилась глазами с Фицем. Ее брови взметнулись вверх, рот изумленно приоткрылся. Она шагнула назад, словно испугавшись, и наткнулась на стул. Сидевшая на стуле женщина повернулась к ней с раздраженным видом.
— Извините, — произнесла Этель, даже не взглянув на нее.
Фиц поднялся с места, что было с его покалеченной ногой нелегко, ни на миг не отрывая от Этель горящего взгляда. Было видно, что она колеблется, не зная, подойти к нему или убежать в безопасность своего кабинета.
— Здравствуйте, Этель, — сказал он. Вряд ли она услышала его слова в другом конце большой шумной комнаты, но наверняка видела движение губ и поняла, что он сказал.
Она решилась и пошла.
— Как поживаете, господин граф? — поздоровалась она, и от ее напевной валлийской манеры говорить обычная фраза зазвучала, как музыка. Она протянула ему руку для рукопожатия — кожа была шершавая.
— А вы как поживаете, миссис Уильямс? — спросил он, приняв предложенную ею форму общения.
Она выдвинула стул и села. Опускаясь на соседний стул, он подумал, что она ловко поставила себя с ним наравне, только вот близкими эти новые отношения нельзя было назвать.
— Я видела вас на службе в парке, — сказала она. — Мне очень жаль… — Ее голос задрожал. Она опустила взгляд и начала сначала: — Мне жаль, что вас ранило. Надеюсь, вы идете на поправку?
— Медленно. — Он видел, что она говорит искренне. Кажется, несмотря на все произошедшее, она не стала его ненавидеть. Это его тронуло.
— А как это случилось?
Он рассказывал об этом так часто, что ему надоело.