лучше тошнотворных сочетаний на новейших детройтовских радугах на четырех колесах.
Настоящая машина, с ней можно вытворять что угодно. Я буксировал тридцатифутовый трейлер, проходил по перевалу Вулф Крик Пасс во время бурана, вытягивал из кювета громадный "кадиллак". Вытворяйте что угодно, только не спешите и не бойтесь набить себе сотню шишек. Бет уверяет, будто езда в моей машине вызывает головную боль; не вижу причины. Головой о крышу колотится, во всяком случае, не Бет. Она не понимает, почему я привязался к пикапу и не хочу сменить его на что-нибудь поновее, побыстрее, пореспектабельнее. Я же отвечаю, что респектабельность нам обеспечивает "бьюик", а быстро ездить совсем не хочется. И это почти правда.
Дело в том, что перед войной, как и положено юнцу, я использовал очень быстрые средства передвижения. Сам участвовал в гонках и чужие гонки фотографировал. Во время войны, как вы уже знаете, вашему покорному слуге доводилось вертеть баранку в поистине адских условиях. Потом, счастливо женившись, я послал острые ощущения ко всем чертям. Продолжения не последует. Ни с автомобилями, ни с винтовками. Я не собирался выслеживать и убивать безобидного маленького оленя, проведя четыре года в погоне за дичью, которая умела отстреливаться. И не хотел издеваться над собой, загоняя в гараж нечто приземистое, гладкое, мощное, чтобы потом ездить к зеленщику, не превышая положенных двадцати пяти миль в час. Я намеревался уморить голодом сидящего внутри зверя. Может быть, его удастся уморить. Тубо, Рекс, тубо!
До известного предела все шло без перебоев, но сегодня вечером в преступил предел и сейчас, выезжая во мраке ночи из Санта-Фе, уже не восторгался крепкой, надежной и тихоходной колымагой. К дьяволу фургон в качестве транспорта - даже если это мой персональный вызов мерзким, разукрашенным машинам, идущим навстречу.
В голове неотступно вертелась мысль, что мы наверняка ни от кого не удерем, как бы все ни повернулось. О да, бывало, я перебирал мотор, когда не боялся выпачкать руки. Машина все еще могла делать шестьдесят пять миль в час - с утра до вечера; при необходимости выжимала и восемьдесят, но для этого требовался длинный, ровный, прямой участок дороги; а ногу с педали газа полагалось убирать задолго до поворота, иначе такой поворот преспокойно мог оказаться последним. Пикапы делаются, чтобы перевозить груз - вовсе не для того, чтобы завоевывать "Гран-при" в Монако.
Любой семейный "седан", собранный в последние пять лет, нагнал бы нас - даже ублюдочная модель с одной выхлопной трубой, вшивым карбюратором и дешевым бензином в баке. Полицейский автомобиль с форсированным мотором бодал бы наш кузов, прежде чем автоматическая трансмиссия успевала бы переключиться. Мы были, по сути, неподвижной мишенью. Такое же чувство беззащитности охватывало меня в окаянных маленьких самолетах, которые иногда перебрасывали меня через Ла-Манш, - тех самых, что в панике сворачивают перед клином перелетных гусей.
Увы, я отвык от опасности. Я вел машину очень медленно и осторожно, ежеминутно поглядывая в зеркало, и, когда Тина внезапно заколотила по стеклу за спиной, чуть не наложил в штаны.
Переднее стекло фургона примыкает к окошечку в кабине водителя, но и то, и другое закрыты наглухо. Настоящего сообщения между кузовом и кабиной нет. Я сделал долгий выдох, включил верхнее освещение и обернулся. Лицо Тины призрачно белело за двойным стеклом. В руке у нее был маленький пистолет. Она стучала рукояткой по стеклу и отчаянно махала рукой в сторону.
Я свернул, притормозил, выскочил, обежал фургон, отпер и открыл дверцу.
- Что стряслось?
- Вытащи эту тварь! - голос из темноты звучал испуганно и глухо. - Вытащи тварь, не то я выстрелю!
На секунду мне почудилось, будто речь идет об уже убитой девушке. Я представил Барбару Эрреру - вставшую, холодную, пустоглазую... Затем во тьме фургона блеснули два огонька и появился наш серый кот, щурящийся, взъерошенный. Кажется, он тоже не был в восторге от компании, в которой пришлось путешествовать. Он тихо мяукнул. Я взял кота и сунул под мышку.
- Дьявольщина, - сказал я, - это же кот. Наверное, вскочил, пока мы грузились. Он любит ездить. Привет, Тигр.
Тина сдавленно сказала из темноты:
- А как бы тебе понравилось запереться с трупом и увидеть такое?.. Терпеть их не могу! От них, гадин, мурашки по коже бегают!
- Прогоним мурашек,- правда, парень? Ну-ну, едем домой.
Я поскреб кота за ухом. Говоря по чести, я тоже не люблю кошек - Тигра завели только потому, что дети хотели иметь животное, а собака лает и мешает работать, - но для Тигра я стал кошачьим богом. Мы были родственными душами, и в доказательство кот урчал, словно влюбленный чайник.
Тина отодвинулась в глубь кузова - не без труда. Распрямиться было негде, а для передвижения на четвереньках она оделась неподходяще.
- Что ты намерен с ним делать?
- Отвезти домой, - сказал я. - Конечно, если не захочешь вернуть парня к себе.
- Домой? Ты спятил! Разве нельзя...
- ...Выкинуть его прямо здесь? За пять миль от жилья? Да он собственную миску с молоком отыскать не в состоянии, когда ее передвинут. Сразу же попадет под колеса, а дети его любят.
- Ты сентиментальный болван. Я запрещаю...
Я ухмыльнулся: "Слушаюсь, дорогая!" И захлопнул дверцу. Тина вовремя отпрянула - дверца ни обо что не ударилась. Уронив задвижку на место, я сел за руль, пропустил одинокий автомобиль и развернулся по направлению к городу.
Внезапно пришло облегчение. Волноваться можно только определенное время. Это время кончилось. Я делал десятимильный крюк, везя в кузове покойника, - и все лишь для того, чтобы доставить домой никчемного полубродячего кота. Именно глупости в подобном роде недоставало, дабы выйти из панического состояния. Я протянул руку и почесал Тигру живот. На руле осталась одна рука. Зверюга восторженно плюхнулся на спину, размахивая всеми четырьмя лапами. Он, видимо, отродясь не слыхивал, что кошки, в отличие от собак, очень замкнутые и надменные животные.
Я высадил его на углу, за полквартала от дома. Крюк не был простой потерей времени. Я нашел выход из положения. Включил передачу и выехал из города по иной дороге, уже не крадучись, обращая на зеркало не больше внимания, чем обычно. Если за нами следят - нас перехватят. Не стоило беспокоиться о том, чего нельзя было предотвратить.
Глава 13
На последнем крутом подъеме к шахте я включил первую скорость. Даже этого оказалось мало, я потянул рычаг и привел в действие все четыре колеса. Коробка не синхронизирована, включаться таким образом на ходу весьма затруднительно. Для разнообразия рычаг встал на место без единого перебоя, и мы поползли по горной дороге в полной темноте; мотор гудел, занимаясь той самой работой, для которой назначался. Люблю пользоваться шестернями, способными сворачивать утесы, ощущать, как они вгрызаются друг в друга, используя всю мощь, сосредоточенную под капотом, заставляя рифленые всепогодные покрышки трудиться без устали...
Наверное, в этом и все дело, подумалось мне. Просто дьявольски долго не удавалось работать в полную мощность.
Я остановился на укатанной площадке прямо у входа в шахту. Большая часть дороги и сооружений размылась и выветрилась, когда шахту забросили - Бог знает, как давно. Я встал на ровном киле рядом с небольшим ручейком, бежавшим по площадке после недавнего ливня. Дальше фары высвечивали только голый склон и отверстие шахты - черную дыру, обрамленную источенными, трухлявыми бревнами. У меня, как выражалась Тина, мурашки по коже бегали при мысли, что предстоит войти туда ночью, - хотя не могу сказать, почему ночью страшнее, чем днем. Пятьдесят футов вглубь - и время суток (да и время года) не играет ни малейшей роля. Для нашего груза место выглядело идеальным.
Я потушил фары, достал фонарь из отделения для перчаток и пошел открывать дверцу фургона. Тина задвигалась внутри, добралась до борта, свесила ноги; что-то зацепилось и лопнуло - пришлось выпутывать каблук-шпильку из подола. Я помог Тине спрыгнуть, она размахнулась и что было сил отвесила оплеуху.
Тина, разумеется, состарилась на пятнадцати лет, однако ее мышцы не выказывали старческой немощи.
- Шуточки шутишь! - выдохнула она. - Сидишь на мягкой подушке, нарочно едешь по кочкам и смеешься? Да я тебя...
Рука взлетела опять.
Я отшатнулся и поспешно сказал:
- Извини, Тина. Я не подумал, иначе пересадил бы тебя в кабину сразу же за городом.
Она сверкнула глазами. Затем сорвала шляпку с вуалью, сбившуюся на левое ухо, и швырнула в кузов.
- Скотина! Я знаю, о чем ты думал! "Ах, Тина стала большой шишкой? Проучу, поставлю на место эту дрянь со всеми ее мехами и здоровенными любовниками! Я научу ее строить козни, встряхну, как коктейль, размажу, как пюре!" - Она задохнулась, бережно сняла меховую пелерину и уложила в фургон, от греха подальше. Чисто по-женски поправила подвязки и одернула платье. Тихо засмеялась во тьме. - Ладно, черт с тобой. Где мы?
Я потер челюсть. Честно говоря, я не пытался осложнять ей поездку, но и не скорбел, представляя, как Тину мотало и швыряло в кузове. С такими субъектами деликатничать не стоит.
- Если скажу, что мы в Ортисовых горах или в холмах Серрильос, ты что-нибудь поймешь? Мы снова на тропе войны, в двадцати пяти милях к юго-востоку от Санта-Фе.
- Но где именно?
- Это заброшенная шахта. Туннель ведет прямо в глубь горы, а насколько - не знаю. Обнаружил ее, работая над очерком, года два назад. В этих местах бушевала первая золотая лихорадка, и холмы раскапывают по сей день. Я фотографировал старые шахты. Их сотни. Нашу найти нелегко, вряд ли ее посещают раз в пять лет. Я не знал, обойдемся ли без джипа, но сейчас довольно сухо и стоило попробовать.
- Да.
Она поглядела на зубчатые очертания окружающих гор, видневшиеся на фоне звездного полночного неба, я вздрогнула. Подтянула длинные перчатки, обхватила себя за плечи, спасаясь от холода.