Они спустились по лестнице и отстояли очередь в бюро пропусков, чтобы подписать их на выход.
– Это оставили для вас, синьорина, – сказал дежурный, забирая у Флавии пропуск и протягивая ей конверт.
Она открыла его и вытащила записку:
Уважаемая синьорина ди Стефано!
Надеюсь, вы окажете мне честь, встретившись со мной в «Кастелло» в шесть часов вечера.
Фостиропулос.
– О-о, – застонала Флавия, – только этого не хватало. Мало того что потратила на него все утро, так я еще должна угробить на него и весь вечер!
– Не ходи, – предложил Альберто.
– Нет, уж лучше пойду. Кто знает, зачем он меня позвал. Если опять не скажет ничего путного, я им все-таки устрою инцидент. Вообще, ненавижу все эти встречи в верхах. Тем более как сегодня – когда это просто пустая перебранка.
– В полиции в принципе нелегко. Во всяком случае, теперь ты понимаешь, почему они так много платили Боттандо.
– Ты уже слышал?
– О да, слухами земля полнится. Надеюсь, это не приведет к слишком большим переменам? Как поступят с тобой?
– Мне предложили занять место Боттандо.
– Я впечатлен, мадам. – Он галантно склонил голову.
Флавия засмеялась.
– Как ты думаешь, я справлюсь?
Он задумался.
– Ну же, говори, – подтолкнула она.
– Конечно, справишься. Только если ты будешь всем грубить так же, как этому дипломату, народ взмолится, чтобы вернули Боттандо.
– Ты считаешь, я вела себя очень грубо?
– Недипломатично.
– Ох. Я немного волновалась.
– Когда в следующий раз захочешь сообщить кому-нибудь, что он кретин и имеет мозги размером с горошину, постарайся хотя бы кокетливо улыбаться.
– Думаешь, это поможет?
– Немного.
Флавия кивнула:
– Может, ты и прав. Я попробую.
– Это должно войти в привычку.
– А теперь скажи мне: чем ты намерен сегодня заняться?
Альберто застонал:
– Можно подумать, ты не знаешь. Сейчас приду, и начнется вся эта тягомотина: проверка гостиниц, аэропортов и кредитных карт, бесконечные допросы… Я уж не говорю о том, что мне придется писать объяснительную, почему мы задействовали шесть спецмашин и тридцать пять человек в полной боевой амуниции для того, чтобы арестовать одного-единственного человека в гостиничном номере. Нас уже обвинили в том, что мы чуть не развязали гражданскую войну. И все это мне придется рассказывать огромному количеству людей, профессия которых заключается в том чтобы учить других, как нужно делать то-то и то-то, при том что сами они ничего этого делать не умеют. Своей бурной деятельностью они пытаются убедить общественность, будто стоят на страже ее интересов.
Флавия кивнула:
– Так и есть.
– Ну а ты чем займешься?
– Трудно сказать. Сначала съезжу в больницу – узнаю, не пришел ли в себя отец Ксавье и можно ли с ним поговорить. Если окажется, что можно, – послушаю, что он скажет. Если нет, боюсь, придется весь день просидеть за рабочим столом, ломая руки в томительном ожидании новых сведений.
Джонатан Аргайл был далек от сомнений и колебаний Флавии. Напротив, в это утро он имел все основания надеяться, что сумеет добиться четкого результата. Преступление как таковое никогда не интересовало его в том смысле, в каком оно волновало Флавию. В его обязанности не входило сажать людей за решетку. Как всех нормальных людей, Джонатана гораздо больше интересовали причины преступления. Он полагал, что следствие может превратиться в весьма увлекательное занятие, если вести его, отталкиваясь от причины. Конечно, такой подход нечасто приводит к аресту преступника, но Джонатана это не волновало. В конце концов, как украли икону, более-менее ясно. Ее просто взяли и унесли. Легко. Вопрос, кто украл картину, был более интересен, однако и он предполагал только два варианта ответа, судя по тому, что ему рассказывала Флавия. А вот выяснить, зачем ее украли, – это уже задача для настоящих интеллектуалов, для людей с нестандартным складом ума.
На протяжении нескольких веков эта икона, якобы принесенная ангелами, не привлекала к себе никакого интереса. Сегодня утром Аргайл проснулся с твердым намерением выяснить, почему ситуация вдруг изменилась, И был готов потратить на это весь день. Даже неделю, если понадобится: он задал студентам эссе, над сочинением которого им придется покорпеть не один день.
Флавии Джонатан ничего не сказал – он любил преподносить сюрпризы в законченном виде. У него появилась одна идея: попытаться узнать, почему Буркхардт вдруг заинтересовался маленькой «Мадонной».
Явившись в монастырь, он объяснил цель своего визита отцу Жану.
– Пожалуйста, вы можете посмотреть архив, если считаете, что в этом есть смысл, – с готовностью откликнулся отец Жан.
– А у вас нигде не отмечено, какие именно документы он смотрел?
– Кто – он?
– Буркхардт. Убитый, которого нашли в реке. В своей статье он ссылался на ваш архив – значит, он воспользовался его материалами. Это очень важно – узнать, что именно он смотрел.
На этот раз удача отвернулась от Аргайла. Отец Жан отрицательно покачал головой:
– Сожалею.
– Вы не ведете такие записи?
– Нет. В тех редких случаях, когда к нам обращаются с просьбой воспользоваться архивом, мы просто отдаем ключ от помещения, и все.
– У вас есть каталог имеющихся документов?
Отец Жан улыбнулся:
– В некотором роде, но вряд ли он вас удовлетворит. Он никуда не годится.
– Он даст мне хоть какое-то представление.
– Боюсь, что нет.
– Отчего так?
– Архивом заведовал отец Чарлз, он знал его вдоль и поперек.
– Но отец Чарлз, как я понял, умер.
– О нет, он полон жизни, но ему уже за восемьдесят, и голова у него уже не та, что раньше.
– Он сошел с ума?
– Боюсь, что так. У него бывают просветления, но все реже и реже.
– И он не составил каталог?
– Нет. Мы планировали заняться им, но когда отец Чарлз перенес удар, пришлось отказаться от этой идеи. Без его подсказки нам пришлось бы начинать с нуля. В настоящий момент мы заняты более насущными делами.
– Да, это сильно осложняет мою задачу. А нельзя ли мне с ним повидаться?
– В принципе можно. Только я сейчас не смогу вас к нему проводить. У нас возникли большие проблемы.
– Какого рода?
Отец Жан сокрушенно покачал головой:
– Мы столкнулись с подъемом религиозных чувств у местного населения.
– Вас это не радует?
– Говоря откровенно, я пока не знаю, как к этому отнестись. Наш орден уделяет столько внимания больницам и школам, что братья забыли, что такое истинное религиозное чувство, и не знают, как им быть в такой ситуации. Тем более что вера местных жителей основана, на мой взгляд, на суеверном страхе.
– Не согласен с вами.
– Вы, наверное, слышали – эта икона считалась покровительницей квартала. Она защищала квартал от эпидемий, а во время войны на него не упало ни одной бомбы. Конечно, все давно об этом забыли. Помнят лишь старики вроде синьоры Грациани. Во всяком случае, я так полагал до последнего времени. По неизвестной мне причине кража иконы всколыхнула новый всплеск любви к «Мадонне». Ох уж эти римляне. С виду типичные прагматики и материалисты, а копни поглубже…
– Так в чем проблема?
– Они устраивают ночные бдения, во время которых умоляют ее вернуться. Такое впечатление, будто они и впрямь боятся, что с кварталом может что-то случиться в ее отсутствие. Они исповедуются в грехах перед закрытой дверью в надежде, что Божья Матерь смягчится, увидев их искреннее раскаяние, и вернется.
– Но ведь икону украли.
Отец Жан улыбнулся:
– Они так не думают. Большинство из них уверено, что она лишила их своей благосклонности к исчезла по собственной воле. И не вернется до тех пор, пока они не исправятся. Я читал о подобном феномене в летописях, но никогда не думал, что сам стану свидетелем такого поклонения. Проблема в том, что они во всем обвиняют орден.
– Чем же вы перед ними провинились?
– Тем, что спрятали ее от людей. Закрыли церковь. Вообще-то это вина генерала Боттандо: он посоветовал нам запереть все двери.
– Такова его работа.
– Да. Но я только сейчас начинаю понимать, что наша работа – игнорировать подобные советы. Теперь нам придется обсудить с братьями, как разрядить обстановку.
– Конечно. Может быть, вы просто подскажете мне, как найти отца Чарлза? Если существует хоть один шанс получить от него полезную информацию…
– Нет ничего проще – он живет здесь. Мы присматриваем за ним.
Отец Жан вытащил из кармана старинные часы на цепочке, посмотрел на них и сказал:
– Хорошо, я отведу вас к нему. Только быстро. Если он в форме, я оставлю вас у него. Дальше вам придется позаботиться о себе самому.
Очень быстрым шагом он повел Аргайла вдоль по коридору, потом вверх по лестнице, взбираясь все выше и выше, пока не дошел до этажа, где современная отделка уступила место старой облупившейся краске. Окна здесь были совсем крошечные, а узкие двери висели на болтающихся петлях.
– Здесь у нас не богато, – заметил отец Жан. – Но он отказывается переезжать.
– Ему нравится здесь жить?
– Он живет здесь шестьдесят лет и жил даже тогда, когда возглавлял орден. Когда он заболел, мы хотели выделить ему более светлую комнату на первом этаже: оттуда ему было бы легче выходить на прогулки, да и доктора советовали сменить обстановку на более жизнерадостную. Говорят, она способствует ясности ума. Но он отказался трогаться с места. Он никогда не одобрял перемены.
Отец Жан постучался, выждал секунду и толкнул дверь внутрь.
– Чарлз? – тихо позвал он во мраке. – Ты не спишь?
– Нет, – ответил старческий голос. – Не сплю.
– Я привел к тебе посетителя. Его интересует архив, и он надеется на твою помощь.
После долгой паузы скрипнул стул в дальнем конце темной комнаты. Судя по всему, помещение редко проветривалось – воздух был густым и тяжелым.
– Ну, показывай своего посетителя.