Окаянные дни
Рабочие и интеллигенция Петрограда. 1918 г.
А Россия погрузилась в окаянные дни.
Вот свидетельство о том времени русского поэта Максимилиана Волошина:
…Тогда раздался новый клич: «Долой
Войну племен, и армии, и фронты:
Да здравствует гражданская война!»
И армии, смешав ряды, в восторге
С врагами целовались, а потом
Кидались на своих, рубили, били,
Расстреливали, вешали, пытали,
Питались человечиной,
Детей засаливали впрок…[239]
Это лишь поэтический образ того, что в реальности происходило в России вслед за столь вожделенной революцией. «Революция всегда осуществляется верой в ее идеалы активного меньшинства народа, образующего ядро ее участников, и всегда разнуздывает темный вихрь порока, бесчинства и корысти»[240]. Так философ-эмигрант Семен Людвигович Франк описал стержневой закон революционных событий.
В ноябре 1919 года Михаил Афанасьевич Булгаков записал трагическое пророчество: «Безумство двух последних лет толкнуло нас на страшный путь, и нам нет остановки, нет передышки. Мы начали пить чашу наказания и выпьем ее до конца… Нужно будет платить за прошлое неимоверным трудом, суровой бедностью жизни. Платить и в переносном, и в буквальном смысле слова. Платить за безумство мартовских дней, за безумство дней октябрьских, за самостийных изменников, за развращение рабочих, за Брест, за безумное пользование станком для печатания денег… за все! И мы выплатим… Мы, представители неудачливого поколения, умирая еще в чине жалких банкротов, вынуждены будем сказать нашим детям: “Платите, платите честно и вечно помните социальную революцию!”»[241]
М. А. Булгаков
Почему все смогло так случиться? Как русское передовое общество допустило, чтобы из него создали беспроигрышный проект по беспощадному сокрушению собственной страны? Каким образом превратили в оружие массового поражения против России? Как такое вообще могло стать возможным?!
Внимательный наблюдатель и участник событий 1914–1917 годов посол Французской Республики в Петрограде Жорж Морис Палеолог в дневниковой записи от 5 февраля 1917 года оставил нам свой удивительный, но точный диагноз: «Ни один народ не поддается так легко влиянию и внушению, как народ русский»[242].
Жорж Морис Палеолог
Во всех слоях и классах, от крестьян и рабочих до интеллигенции, деятелей культуры, науки, дворянства, аристократов, промышленников, духовенства, в эти трагические дни царила тотальная, поразительная внушаемость. Но была одна немаловажная особенность: верили только тому, что очерняло, бросало тень в первую очередь на власть в любой ее ипостаси. С каким-то безумным упоением верили в то, что, как признают теперь историки, оказалось нелепыми слухами, беззастенчивой клеветой.
Мы не можем себе представить, какой бы была Россия, не испытай она коллапса революции, разрухи Гражданской войны и интервенции, ужасов террора и безрассудных общественных экспериментов. Да, в ХХ веке наша страна еще станет второй державой планеты. Спасет мир от фашизма, первой отправит человека в космос. Это доказывает, какой неисчерпаемой энергией обладает русский народ, какой таится в нем неиссякаемый гений. Но неужели для свершения всего этого было необходимо довести страну до края гибели и убить миллионы людей?
Как утверждают историки, одной из причин революционных событий 1917 года было не отставание России, а, напротив, ее стремительный экономический рост, резко видоизменявший привычный социальный уклад. Для решения стоявших перед Россией проблем нужно было время. Но в бурно развивающейся стране ждать никто не хотел.
Преподобный Амвросий Оптинский предупреждал: «Чтобы не ошибаться, не до́лжно торопиться». Это не просто мудрый совет, это – духовный закон. Но Россия неукротимо торопилась. Можно с умилением вспоминать о долготерпении народа, но в тот момент налицо была совершенно другая черта. Невыдержанная, падкая на обещания народная толпа стремительно увлекалась рецептами, предлагавшими немедленные и якобы единственно верные решения. Когда мы говорим об этом простодушном нетерпении, вспоминаются слова Петра Аркадьевича Столыпина, произнесенные им в 1910 году в Государственной думе: «Если бы нашелся безумец, который сейчас одним взмахом пера осуществил бы неограниченные политические свободы в России, завтра в Петербурге заседал бы совет рабочих депутатов, который через полгода своего существования вверг бы Россию в геенну огненную»[243].
Святой Амвросий Оптинский
Российское общество задорно играло с правительством в своеобразный праздник непослушания. Со стороны это могло показаться забавным, веселым, чем-то очень творческим и интересным, но на деле оказалось тем, что обычно завершают скорбным и неподдающимся исправлению определением: «Заигрались. Доигрались».
Россия в царствование Николая II представляла собой страну с огромным количеством проблем, главной из которых было противоречие между властью и обществом. Власть так и не сумела найти общий язык с обществом. А общество категорически не желало находить с властью этот общий язык. Результаты нам известны.
Такое поведение общества характерно для подросткового сознания, соответствует подростковому периоду развития человека, характеризуется полным отсутствием внутренней гармонии, негативизмом, тотальным противлением. Слепая ломка привычных авторитетов, капризно-болезненное желание самостоятельности при отсутствии какого-либо реального опыта и достаточно развитых умственных способностей. Это подростковое сознание в нашей великой русской интеллигенции – болезнь хроническая и неизбывная. Периодами она отпускает, мы мудреем после неслыханных испытаний. Но потом хронический недуг с новой силой возвращается (вспомним хотя бы 1991 год).
«Россию погубила сплетня»
К 1914 году все основные гражданские свободы в Российской империи были реализованы. Но «прогрессивное общество» продолжало стонать: «Деспотия! Тюрьма народов!» Складывалась ситуация, когда враждебность к власти как принцип доходила до абсурда. «Личные качества человека не ставились ни во что, если он устно или печатно не выражал своей враждебности существующему строю. Об ученом или же писателе, артисте или музыканте, художнике или инженере судили не по их даровитости, а по степени их радикальных убеждений», – вспоминал в эмиграции Великий князь Александр Михайлович[244].
Замечательный мыслитель русской эмиграции Иван Лукьянович Солоневич неожиданно и глубоко подвел итог: «Россию погубила сплетня»[245]. Ложь и клевета оказались беспроигрышным оружием в борьбе против нашей страны. И чем чудовищней была сплетня, тем легче она становилась частью коллективного сознания.
Вот лишь одно показательное свидетельство современника: «Крестьяне охотно верят слухам о вывозе кожи, хлеба, сахара и пр. немцам, о продаже половины России графом Фредериксом тем же немцам и т. п.»[246].
Сплетнями была перенасыщена светская, общественная, народная и даже церковная жизнь. В первую очередь клевета касалась тех, кто окружал Императора. Их называли попросту: «темными силами». Этим наименованием были заклеймены Императрица Александра Федоровна, ее дочери, близкие, царские министры, Распутин, епископат и все несогласные с позицией «прогрессивного общества» – военные, чиновники, интеллигенты, любые люди, «имеющие наглость» оставаться лояльными Императору. Безусловно, вершиной «темных сил» называли самого Николая II.
Напомню еще об одной сплетне, ставшей во многом роковой. 1 ноября 1916 года лидер «Прогрессивного блока» Павел Николаевич Милюков, только что вернувшийся из поездки в Англию, с трибуны Государственной думы произнес речь, потрясшую Россию: он открыто обвинил Императрицу и правительство в работе на врага – Германию![247] Каждый свой довод Милюков сопровождал пафосным восклицанием-вопросом: «Что это: глупость или измена?» Ответ: «Измена!» был очевиден.
П. Н. Милюков произносит речь на заседании Государственной думы
Эту чудовищную коллективную клевету, раздутую до общероссийского политического скандала, назовут «штурмовым сигналом революции». Ее подхватят в думских коридорах и в военных штабах, в среде чиновничества и интеллигенции. Наконец, эта сплетня дойдет и до народа, до простых солдат, крестьян и рабочих.
Позже выяснится, что иностранные газеты, которые демонстрировал и на которые ссылался с думской трибуны Милюков, были эксклюзивно для Милюкова подготовлены немецкой разведкой.
Военные цензоры Западного фронта осенью 1915 года доносили в отчетах: «Слухи о предательстве очень упорны и, что всего хуже, комментируются среди нижних чинов в фантастической форме и колоссальных размерах»[248].
Особенно популярной стала тема «немки-предательницы» Александры Федоровны. Небылицы, распускавшиеся на самом высоком уровне, утверждали, что будто бы из Царского Села по секретному телеграфному проводу в ставку Вильгельма уходят военные планы, которыми Царь делился c супругой. Уверяли, что Императрица во всем управляет безвольным мужем, что именно она виновата даже в том самом дефиците сахара (продажа которого, как мы помним, была ограничена во время действия «сухого закона»). Императрицу обвиняли в любовных связях с «грязным мужиком» – Григорием Распутиным. Опускались даже до того (и этим занимался лично А. И. Гучков!), что распространяли слухи, будто Императрица отдала Распутину в наложницы своих юных дочерей. Порнографические истории про Распутина были призваны вызвать омерзение ко всей императорской семье, к министрам и военачальникам, назначаемым «по воле Царицы» и «всесильного старца».