— Нет! Ты просто глуп! Ты обедал? Я еще не обедал? Как это на тебя похоже! Сейчас же иди в столовую!
При людях Люська всегда разговаривает с Володей так, как будто он ее собственность, но, когда они остаются вдвоем, она сразу становится тихой. Володя знает, что Люська любит «фасонить» и командовать, но прощает ей это, так как она его давнишний товарищ и в сущности славная девчонка.
Зрительный зал постепенно наполняется людьми, а за кулисами идет обычная суматоха.
— Володя! — кричит суфлер. — У меня в будке не горит лампочка!
— Володя! — кричат из бутафорской. — Почему купили зеленое ситро?! Ведь мы пьем вино! Надо было купить красного ситро! Неужели нельзя сообразить?!
— Володя! — тонким сердитым голосом кричит Люська. — Где зеркало?! Разве это зеркало?! Это огрызок какой-то! Я — графиня, с какой стати я буду смотреться в эту лупу! Никогда ты ни о чем не подумаешь вовремя!
И только режиссер дядя Саша говорит с Володей нежным голосом:
— Володенька, куда запропастилась луна? Займись ею, милый, пожалуйста!
Дядя Саша очень толстый, у него доброе бабье лицо и красный нос пуговкой. Дядя Саша любит водку и искусство. Володю он называет своей правой рукой.
— Володя! Пойди сюда! — зовет Володю исполнитель главной роли, Левка Розик. Его очень длинный, обычно до прозрачности бледный нос порозовел. — Выпей со мной! На мою ответственность! Я угощаю! Нет, ты не думай! Я пью вполне открыто с точки зрения комсомольской дисциплины! Я пью для вдохновения. Ведь я сегодня играю с Катей. Я должен играть как бог! Катя говорит, что у меня богатый голос. Вот, послушай, как у меня сегодня звучит голос! — Левка становится в позу и говорит: — Я пр-р-резираю тебя!
И Володе кажется, что слово «презираю» состоит из одного сплошного «р».
— Слышал! Голос звучит роскошно! Это от яиц. Я уже съел шесть яиц. Сейчас я съем еще два яйца. Б-р-р! Противные, как лягушки.
Левка выпивает еще два яйца и показывает длинный вязаный шарф, в котором ярко-зеленые полосы чередуются с ярко-красными. При взгляде на этот шарф начинает рябить в глазах.
— Видишь, какой шарф! Он выглядит очень революционно! Тогда, в 1905-м, все революционеры носили такие шарфы на мае!
Володя не видит никакой революционности в полосатом шарфе, но видит, что Левка слишком быстро говорит и слишком размашисто жестикулирует.
— Хватит тебе пить!
— Подумаешь! Что такое для меня пол-литра водки?! Ерунда!
Володя уходит за красным ситро и за зеркалом для Люськи. Вернувшись, он слышит Левкин голос:
— Ик! Б-р-р! Отрыгается! Отрыгается водкой и яйцами, — удивленно сообщает Левка. — Ик! Мне достаточно запахнуться этим шарфом и выйти на сцену вот такой походкой, чтобы все сразу увидели, что я р-революционер! Ик! Фу-ты черт! До чего противно! Ик! Это все яйца! Сколько я их съел сегодня?
И Катя взволнованно говорит дяде Саше:
— Он совсем пьян! Его нельзя выпускать на сцену!
— Розик! Пойди сюда! — зовет дядя Саша.
Левка подходит и, покачнувшись, галантно целует ручку Кате.
— Ты помнишь роль? — спрашивает дядя Саша.
— Роль! — Левкино лицо принимает надменное выражение. — Какое значение имеет для меня роль, если я могу импровизировать?
Дядя Саша тащит его в уборную, трясет за шиворот и говорит тихо:
— Дурак! Идиот! Собачий сын!
Спектакль срывается. Взволнованные актеры собираются на сцене.
— Знаете что? — предлагает Люська. — Пусть играет Володя. Он бывал на всех репетициях и знает роль. Я сама слышала, как он показывал Левке!
— Володенька, милый, выручай, — просит дядя Саша и идет к Володе целоваться.
Прежде чем Володя успел опомниться, его уже сажают, гримируют, проверяют и обучают. Дядя Саша наспех репетирует с ним самые ответственные сцены. Володя выходит на сцену, еще немного ошеломленный неожиданностью и поглощенный мыслями о том, чтобы ничего не забыть и не перепутать. Ему даже некогда волноваться и думать о зрителях. Все идет гладко, и в антракте дядя Саша целует его:
— Слава богу, не подкачал, милый!
В антракте с ним наспех репетируют основные моменты следующего действия, и Володя выходит на сцену свеженашпигованный десятками наставлений.
Постепенно Володя осваивается со сценой и даже приходит в состояние какой-то приятной приподнятости.
У него хорошая внешность, красивый голос, играет он без претензий и не портит спектакля.
Все идет благополучно, и спектакль близится к концу. В последней сцене революционер Алексей (Володя) прощается со своей возлюбленной, дочерью купца (Катей).
— Нам пора расстаться, моя любимая! Поцелуй же меня на прощанье! — говорит Володя.
Катя приближается к нему и протягивает губы для поцелуя, но Володя резким испуганным движением отшатывается от нее. В суматохе и спешке он забыл об этой сцене, тем более что на репетициях Левка не целовал Катю.
Сейчас, когда Катя стоит так близко, Володя вдруг видит, что она уже взрослая женщина. Он вдруг начинает видеть ее с непонятной яркостью. Он видит ее белую шею с легкой припухлостью над межключичной ямкой. Видит ее покатые плечи, девичью грудь и крутые бедра. И он чувствует, что поцеловать ее сейчас здесь, на глазах у сотен зрителей, он не может. Он может что угодно. Он согласен провалиться сквозь землю. Он может поцеловать прокаженного, может поцеловать тигра, крокодила, но поцеловать Катю он не может. Он молчит и отодвигается, охваченный странным оцепенением.
— Целуйтесь! — шепчет суфлер в будке.
— Целуйтесь! — шепчет дядя Саша за кулисами.
Володя с отчаянием оглядывается.
— Володя! Что же вы? — шепчет Катя ему в лицо.
И, растерявшись, деревенея от стыда и волненья, Володя механически повторяет с прежним выражением:
— Нам пора расстаться, моя любимая! Поцелуй же меня на прощанье! — и снова отшатывается от Кати.
Его лицо со всей очевидностью выражает его отчаяние, страх и полную растерянность.
Пот течет по его щекам, руки его повисли плетьми.
В зрительном зале проносится смех.
В суфлерской будке суфлер затолкал себе в рот половину пьесы и задыхается от смеха.
За кулисами дядя Саша прижался к стене, трясется своим жирным телом, машет руками и плачет от смеха.
Володе хочется бежать. Он хочет спрыгнуть в зал, но зал переполнен людьми. Володя видит смеющееся лицо писателя, сочувственное и страдающее за него лицо Асхада.
Володя оглядывает зал и сцену глазами загнанного зверя и в отчаянии, сам не зная как, говорит в третий раз:
— Нам пора расстаться, моя любимая! Поцелуй же меня на прощанье. — И в третий раз отшатывается от Кати. Теперь ему остается только умереть.
Все вокруг стонут от смеха, так до очевидности ясно то, что происходит в душе этого долговязого, испуганного мальчика. И то, что еще непонятно ему самому, уже понятно сотням зрителей. Он вызывает их симпатию, они сочувствуют ему от всего сердца, но не могут не смеяться над ним.
Они от души наслаждаются его растерянностью и испугом, его прилипшими к потному лбу волосами, его беспомощным и дурацким видом. Они от души наслаждаются тем, что его первое чувство проявилось так неожиданно, так нелепо и так неуместно. Одна эта сцена стоит всего спектакля. Зрители стонут от смеха.
А Володя стоит на глазах у сотен людей душевно обиженный и охваченный одним желанием: никогда не жить на этом свете!
И тогда выручает Катя. Необыкновенная девушка Катя! Только она и могла додуматься до этого.
— Я понимаю, — говорит она, — ты не хочешь поцеловать меня, потому что я дочь купца! Ты не можешь пересилить себя и простить мне это! Ну что же! Простимся, как чужие!
Сбитая с толку публика затихает, и только актеры за сценой продолжают корчиться от смеха.
Наконец опускается занавес.
Володя быстро идет за кулисы. Мимо мелькают оскаленные в смехе лица.
— Бедная детка! Он еще не целовался! — кричит суфлер.
— Кате, Кате, умнице, скажи спасибо! — говорит дядя Саша, вытирая слезинки смеха.
— Ты в нее влюбился? Влюбился? Влюбился? — с острым любопытством и насмешкой спрашивает Люська.
Володя идет в маленькую темную комнату, где хранятся декорации, и ложится на трехногую кушетку.
Как показаться на глаза людям? Как глупо, как идиотски он вел себя! Теперь весь город знает, что он любит Катю, а он и сам не знал об этом до сегодняшнего дня! Он горит от стыда и горя, он переживает все с такой остротой, какая возможна только у пятнадцатилетнего, очень впечатлительного мальчика.
В комнате раздаются легкие шаги, и Катин голос спрашивает:
— Володя, вы здесь?
Она слышит его дыхание и ощупью находит его в темноте.
— Не надо огорчаться! — говорит она.
Ее руки скользят по его лицу и ощущают влагу на его щеках.
— Милый! Глупый! — шепчет Катя и, повернув Володину голову, целует его в одеревеневшие неподвижные, губы.
Потом они сидят рядом на кушетке. Володя не может ни говорить, ни шевелиться от волнения, а Катя рассказывает ему о себе:
— Завтра мы уезжаем в Ленинград. Не знаю, когда я еще приеду сюда. Не знаю вообще, как мне поступить дальше. Аркадий Петрович — замечательный писатель. Он пишет большую книгу и говорит, что не сможет ее написать, если я не выйду за него замуж.
Володя молчит, но она так хорошо понимает его, что без слов слышит его возражение.
— Нет! Нет! Еще ничего не решено. Мне совсем не хочется замуж. Но так трудно решить что-нибудь, когда ты совсем одна. Ведь у меня никого нет, кроме тети. А тетя говорит, что я должна выйти за Аркадия Петровича. Но мне так не хочется, так не хочется замуж!
— Катя! Где вы?! — раздаются голоса, и она уходит.
И ни он, ни она не заметили того, что Володя не сказал ни слова и что беседа их была отрывочна и коротка. Наоборот, у них осталось такое ощущение, словно они говорили очень много и откровенно и беседа их была полна значения.
До полночи Володя провел у Катиного дома. Утром он говорит маме:
— Мама, мне надо много денег.