Мы все долго ходили вокруг него, не решаясь сорвать. Вели вокруг него хоровод.
Дивно пахнет вечерами рослый табак у окна…
Ночью огромная луна над соснами. Зелень, светлеющая на черном бархате влажной земли.
…И белые купы душистого табака… Днем спавшие, голенастые, незаметные и некрасивые, по ночам табаки овладевают садом. Их высокая белизна и запах, волнующий душу…
На моей верхней террасе ночью сильный и теплый ветер — как на палубе с прогретого солнцем моря.
Ленивые переливы листьев под теплым ветром.
Среди ночи мы танцевали с Максимом на высокой террасе под большой белой луной…
И пахли табаки, и сосны махали нам ветвями, и нам было так хорошо!
А утро, полное блеска, встретило нас молодыми розами, полными росы и миллионов солнц. Встретило тесным кругом сосен, что словно охраняют нас от всего недоброго.
Как прелестна земля!
Как великолепна жизнь, когда любишь всем сердцем!
Чудесные цветы, но люди чудеснее! Только редко, редко. То, что происходит со мной и Максимом, чудесно!
Знала ли я, что испытаю такую всепроникающую привязанность?
Да, я знала, давно, с детства. Я знала за собой способность ерундить, даже хулиганить во второстепенном и быть самоотверженной, смелой в главном.
Любовь — чудо человеческое.
Блеск тяжелой и темной листвы.
По второму осеннему заходу зацветают поредевшие было розы.
Сизо-алая роза Гадлей. Вьющаяся бело-розовая, нежнейшая, плетистая, снежно-белая Друшка.
Раскрылся первый факел алого гладиолуса.
Колышутся любимые космеи, и под окнами — словно цветущий луг в разгаре лета.
…Но под купами летней зелени вдруг поднялась рыжеватая в гроздьях рябина… Я не знала ее, не помнила о ней, не видела ее. И вдруг сегодня она поднялась над опустелыми вишнями, над темной сиренью.
Осень?..
При каждой перегрузке, когда поднимает голову смертельная болезнь, я думаю о Максимушке. Как он останется?
Когда столько душевных сил вложено в любовь, когда все на таком душевном взлете и трепете, как у него, разлука грозит не только горем, но опустошением, равнодушием, глубоким спадом.
…Равнодушие ко всему и навсегда — это очень страшно. Я испытала это. Нет страшнее!
Он пришел, этот завершающий месяц — венец летнего счастья.
Знойное марево. В отяжелевшей от зноя зеленой куще тяжелые, пригибающиеся стебли роз, пронзительные алые гладиолусы, пышные снежно-белые флоксы, луг космей, нежных и неприхотливых.
Надо всем этим неприхотливые яблони, полные яблок. А над ними, над всей купиной зрелого августовского сада, в синей вышине песчано-желтые стволы царственных сосен с зелеными ветвями, брошенными спокойно и вольно в безоблачную синеву.
Вечер первого августа. Погасло и посветлело небо.
Купина сада еще зеленеет, а ветви сосен черны и отчетливы на светлом предвечернем небе.
Яблони где-то внизу, вся купина зелени внизу.
Со мной, надо мной, вокруг меня только сосны.
Родные деревья моего детства. Встали кругом, распростерли добрые крылья. И такой покой «под крылом у сосны».
Тишина.
Под крыльями сосен, под их милой охраной течет это лето.
И, как всегда, вечером, дождавшись назначенного часа, выступили они из всего на белом небе. А на земле раскрылись, завладели садом и выступили из зелени купы белых высоких табаков.
Неприметные и грубоватые днем, в «свой час» они прекраснее всего.
Дивно, таинственно хорошеют они вечерами.
Над ними, над милыми соснами кружились очень высокие подоблачные птицы, и, как птицы к гнездовьям, к аэродрому один за другим пролетали самолеты.
Почему так легко и спокойно на душе?
Это лето течет в кругу сосен, под их спокойными крыльями, рядом с Максимом, и рядом с нами изо дня в день идет бабушка Василиса…
Люблю ее милую душу, такую русскую в ее самоотверженной доброте и жесткой правдивости, в ее боевой ярой потребности в справедливости, в ее умении все понять, над всем усмехнуться, в сочетании наивной веры с острой прозорливостью.
Вера и прозорливость в их борьбе и слиянии.
«Во мне, старухе, и того и другого понабито… Схлестнутся друг с другом. Пока шучу над собой, а впору плакать. Шутник-покойник пошутил да помер…»
Как мило и легко писать о тебе — льется из самой души! Примут, полюбят ли тебя, бабушка Василиса? Может быть, и нет.
А я все равно люблю и радуюсь каждому твоему душевному слову. И по этому лету, под крыльями сосен, по календарю цветов я иду с тобой.
Милые сосны стали стеной вокруг меня, распростерли крылья, точно охраняют.
И такой покой исходит от них!
Сосны — деревья моей жизни.
С утра полуденное солнце, а к вечеру одна за другой прогремели подряд три грозы.
Последняя громыхала уже потемну.
И сразу похолодало.
Гладиолусы, алые и белые, розовые, лимонные, вонзаются в воздух мечами, защищающими лето от осени.
Один за другим расцветают флоксы — белые, розовые, ситцевые.
Снова пышен и ярок наш сад в своем августовском наряде…
«Задача писателя неизменна, она всегда в том, чтоб писать правдиво и, поняв, в чем правда, выразить ее так, чтоб она вошла в сознание читателя частью его собственного опыта» (Хемингуэй).
Творчество должно стать частью опыта современного человека — тогда оно заслуживает называться литературой, поэзией, искусством.
«…чувство причастности к чему-то великому, во что поверил целиком и полностью, и ощущаешь подлинное братство со всеми, кто связан с ним так же, как ты» (Хемингуэй).
Он говорил, что писателю необходимы талант, самодисциплина, ум, бескорыстие, долголетие.
Я обладаю лишь самодисциплиной и бескорыстием… Малость успеха, крохи таланта и никакого долголетия.
Что можно сделать с такими резервами?!
С утра уже нелетняя, холодноватая яркая эмалевая голубизна неба меж сосен.
…Прохладны утренники — «олень обмочил копыта».
Набирает силу последний осенний наряд сада — цветут гладиолусы, флоксы, грубоватые, оранжево-крапчатые курчавые лилии. Стойкая и нежная космея цветет, не переставая… Розы постепенно набирают второе, нет, уже третье дыхание!
Вчера сорвала дивную желтую с розоватой окраинкой, зоревую, крупную, как пион.
Не был я учеником примерным
И не стал с годами безупречным.
Из апостолов Фома Неверный
Кажется мне самым человечным.
Жизнь он мерил собственною меркой.
Были у него свои скрижали.
Уж не потому ль, что он «неверный»,
Он молчал, когда его пытали?
Стихи И. Эренбурга. Что-то в них привлекает, что-то отталкивает. Привлекают три последние строки… «свои скрижали». А отталкивает? Не о «деянье во благо, а о сомненье как о самоцели» говорят они. И поэтому выпирает «я», «эго». …я не хотела бы так писать. Его «Люди, годы, жизнь» — книга созерцаний, а не деяний, созерцателя в ней больше, чем участника борьбы, деятеля. И нравится и что-то все же не то, совсем не то…
На восходе утренники, а среди дня снова зной, смолистые запахи сосен.
Вдоль шоссе первая прожелть на молодых посадках.
Но это еще не осень! Это сухменное, знойное золотое лето пало на неокрепшие деревца.
А в саду зелень, зелень, сплошная купина зелени, пронзенная мечами гладиолусов.
Тишина.
…И строй сосен над тишиной — ее охрана и ее начало.
Почему пленительно интересная и смелая по своим суждениям книга Эренбурга «Люди, годы, жизнь» все же чем-то не удовлетворяет?
Созерцание созерцателей. Писатель о писателях. Любопытно. Сквозь писателей видишь мир. Среди других воспоминаний — блеск.
Но если я буду писать мемуары, я напишу о других — о Буянове[16], о Насте, о Маше Ильясовой[17].
О людях действия! Они мне интереснее.
Созерцать созерцателей, даже очень талантливых, — этого мало. А ведь он знал людей огромного действия. Где же об этом действии?
Явственное дыхание осени. Весь день на огненные языки гладиолусов, на пышные купы флоксов сыплет и сыплет обложной, но переменный дождичек.
Под ним алеет рябина, и первый алый лист на плюще…
Бахирев зажил живой жизнью.
Не глядя на улюлюканье разной швали, прошел по разным городам и странам, сотням театральных подмостков и шагнул наконец на экраны кино. Через головы бездарей и завистников. Так ему и полагалось!!!
Заживешь ли ты, бабушка Василиса?
Ведь ты так хороша, что у тебя даже не будет ненавистников.
Или ненависть необходима для жизни?!
Созданная одним добром, сможешь ли ты зажить среди живых?
Пасмурный день с сильным, но теплым ветром.
Весь сад в качании и шелесте. Качаются гладиолусы, качаются флоксы, стелются космеи.
Весь день ветер словно в предгрозье, а грозы нет.
Вот и прошло это благословенное лето… Такое знойное, покойное, полное цветов и плодов.