Ветер.
Вчера составляли план садовых работ. В небогатом, но ярком цветении азалия.
Ветви орешника в вазах еще не лиственеют.
Снегопад, метель.
Крупные и влажные хлопья мечутся под ветром.
Не снегопад — снеговал!!!
Густо падают белые хлопья, крупные, тяжелые, вихрятся на лету.
Стоит перестать снеговалу, и начинают под ветром осыпаться тяжелые снежные шапки с ветвей и крыши. Осыпаются непрерывно — то хлопьями, то густой россыпью, то снежной пылью. И все еще ветви, поветья в белых шапках и в оторочке.
Белизна. Белизна…
Весь день сад за окном — будто за густым марлевым пологом. Пышны сугробы.
В полдень, впервые за много дней, чуть проглянуло солнце. И вместе со снежной опалью за окном первая капель с сосульками.
Ветер. И снег, снег, снег…
День капели.
Первый день густой, сильной капели. С крыш даже не каплет, а течет, как в дождь, — почти непрерывные тонкие струйки за окном — так рыхл снег, так силен внезапный прогрев.
Как бесконечно радостен Максим, облегчая мои мучения, счастлив каждой моей улыбкой, каждым улучшенным биением сердца, как терпелив и кроток к моим больным капризам, и весь светится, когда я зажгусь замыслом, созревшим в его чистом мозгу, или хотя бы одобрю этот замысел!
Вспоминая годы, прожитые с ним, одно повторяю: есть божественное в сердце человека!
Я гублю его — он живет в непрестанном трепете за меня, в ежедневной томительной гонке за врачами, лекарствами, кислородными баллонами, уколами. И нет у него спокойного дня. Но когда я говорю ему, что надо хоть ненадолго разъехаться, чтобы он отдохнул от меня в Дубне, где его работа, его тема, в Москве, в Сочи, где угодно, чтобы он хоть немного отдышался от этой страшной больничной, многолетней атмосферы, он стоит у кровати и твердит: «Ни на день, ни на полдня… Только рядом…»
У меня часто не хватает сил скрыть боль, сдержать болезненную раздражительность, быть терпеливой и терпимой. Моему единственному любимому и единственной радости моей, мужу моему, я так мало могу дать! Как ни страшен, ни сложен мир, но человек бывает человеком, и тогда он бог.
Вчера отцвели вишни. В цвету яблони, тюльпаны, нарциссы. Темный ирис, сирень и желтые лилии. И маки-пальмочки. Пионы по пояс — бутоны с пуговицу.
Крошечный бутон на моей любимой черной розе Гадлей. В бутонах парковые розы.
Вчера сажали космею, резеду и четвертую очередь табака.
Сентябрьский холод в июле. Небо в тучках. Мокрые, темные сосны. Ветер. Морось… Холод.
Пионы, что так пышно зацветали, — как мокрые курицы.
Подгнивают розы, такие прелестные… Жасмин держится.
Последняя желтая лилия сомкнула лепестки…
Первые бутоны на космее и маленьких георгинах.
Еще цветет красная парковая роза. Белая погнила в бутонах.
Черный день.
Я снова еду в больницу.
А в саду… Какая радость и сколько счастья в саду! Еще цветут (хотя и на исходе) пионы. Безумной красоты розарий.
Последние алые парковые розы. Жасмин. Первая космея. Начало табаков.
Осенний сад чуть пасмурит. В цвету флоксы и георгины, роскошные большие георгины, небывалые гладиолусы.
Цветут несколько роз.
Плохая космея.
Гладиолусо-георгиновый сад роскошен.
Лето прошло…
Знойное, прекрасное, полноцветное и… такое горькое.
Больница, больница… Больница.
Страданья. Боль.
Если бы не доброта Максима — лучше б смерть. Держусь его заботой и любовью.
Змеи уходят на зиму. Остаются гуси. Чтобы все они унесли мое горе.
Лето такое долгожданное, такое желанное и такое жестокое позади.
Впереди страшная серая осень и длинная зима, о которой думаю с ужасом.
…Не начав и первую строку, я
Предрешу последнюю страницу.
Тысяча сердец замрет, ликуя,
А с десяток с воплем возмутится,
Под молчанье тысячи пугливых
И под улюлюканье десятка
Я одна пройду неторопливо.
Как в тот час мне вспомнить будет сладко
О твоем плече — моей отраде,
О моих друзьях, моей опоре,
О моем необычайном саде
С маленькой калиткою в заборе.
Кончился блистательный сентябрь, с летним теплом, с голубизной неба и яркой синевой реки, с блеском пролетающих паутинок, хвоинок, с первой краснотой винограда, с первой прозолотью листьев, такой нежной, что она возникает из зелени, и явственно родство зеленого и золотого.
Буйно цвели георгины с дерево ростом, и всех дивили сказочные гладиолусы.
Дождь.
Но еще много георгинов и еще в цвету гладиолусы.
Явственно рыжеет мокрый лес.
Октябрь!
В саду все переливы красно-желтых тонов. Дивный багрянец винограда!
Окалина орешника, нежная желтизна берез.
Вчера еще был солнечный день, прелестный.
Посадили тюльпаны.
Виноград, поднявшись по стволам сосен высоко, высоко, багрян и царит над садом.
Последние розы.
Маленькие тугие бутоны.
Густо цветут лишь маленькие, морщинистые. Цветут гладиолусы.
Еще есть нерасцветшие колосья. В цвету георгины.
День весь в переливах от зелени к золоту и багрянцу.
Туман. Вчера еще день кристально ясный, а сегодня с утра густой туман и осенний холодок — плюс 3°.
Отгорел, вянет, никнет виноград.
В лесу уже не зелень с золотой подпалиной, а переливы буро-рыжих тонов с остатками зеленой купины.
Только темная зелень сосен…
Еще зелен каштан.
Листья парковых роз наполовину зелены, наполовину чисто-желтого цвета. Побурел орешник, буреет вишня и яблоня. Еще чисто-зелена сирень.
А в розарии зеленая сильная листва и полно бутонов. Роскошно (как никогда) цветут гладиолусы и георгины.
Беда — лезут нарциссы!
Зелены только сосны, сирень да жасмин.
Облетают бурый орешник и багряные листья винограда, рябина цвета темной окалины, золотые березы, бурые вишни и яблони.
Березы дивного светлого золота.
Еще цветут белые и алые гладиолусы, георгины, космея. Пасмурно, тихо, прохладно. Все сухумские розы — в бутонах. Много бутонов в розарии.
Все еще стоят флоксы — слабые, редкие, но все еще стоят.
Бурый лес под пасмурным небом. Ветер.
До 1/IV 64 года — до весны — 51/2 месяцев.
Всего 51/2… Как мало… Но это целая зима! И как это бесконечно много!
Прошагаю ли я эти 51/2? Дошагаю ли до нарциссов, тюльпанов, сирени, которые с осени так заботливо и старательно готовила к весне?
Облетел виноград, буреют деревья, и все ярче светлое золото берез.
Но все же нет того, как в год «березовых костров», когда все деревья облетели и одни березы почему-то были полнолиственны и долго одни горели кострами, царили над темной зеленью леса…
Максим ведет меня от цветка к цветку, от месяца к месяцу. (Кислород, уколы, вливания, диета, покой, и масса радости, и ласка, которые помогают мне выносить страдания нескончаемые.) Дойду ли я, держась за его милую руку, еще до одной весны?
Вот и похолодало.
Впервые ночью 0 — 2°, и с неба крупа — снег не снег, а что-то белое, тающее на лету.
А утром дождь…
Вчера вырыли гладиолусы, сегодня — георгины.
Бурый, сильно поредевший сад.
Печаль.
Лето, такое долгожданное, было горьким… Такое прекрасное, было мучительным.
Больница, больница, мученья всякие.
Жива только мужеством, добротой, светом Максима.
Что делать? Как поступить?..