Командир «Лондона» сказал Гамильтону, что команда должна знать все о происшедшем, чтобы положить конец слухам. Гамильтон пообещал сделать это. В 1.15 Гамильтон передал на все корабли общее объяснение, как ему виделась ситуация, в попытке успокоить растущее смятение:
«Я знаю, что все вы будете чувствовать такую же боль, как и я, из-за того, что нам пришлось оставить эти замечательные суда и предоставить им самим добираться до порта. Враг под прикрытием базирующихся на берегу самолетов добился концентрации таких сил в этом районе, которые значительно превосходят наши. Поэтому нам приказано уйти. Все мы сожалеем, что доброе дело ближнего охранения не может быть доведено до конца. Я надеюсь, что у всех нас скоро будет шанс расквитаться с гуннами».
Американский командир Хилл ответил со старшего из американских крейсеров – «Уичито»: «Спасибо. Я чувствую то же самое». Из послания Гамильтона понятно, что он все еще думал, что германские линкоры находятся в море. Это впечатление было вмиг развеяно двумя часами позже: в 3.22 крейсеры получили из адмиралтейства радиограмму, сообщавшую, что, по данным авиаразведки, тяжелые корабли противника ушли из Тронхейма и Нарвика и находятся, «как считается», в районе Алта-фьорда[66]. Для контр-адмирала Гамильтона это было жестоким ударом. Значит, тогда германские корабли не были в море, а сейчас уже нападают на рассеявшиеся суда PQ-17?
С его точки зрения, не было смысла отсылать Брума с его эсминцами обратно. Суда конвоя рассеялись к этому времени по площади более 7500 квадратных миль. Единственно, чего смогли бы добиться корабли Брума, это сопровождать отдельные грузовые суда – если бы сумели найти их. Но к этому времени у них и топливо было на исходе. Гамильтон считал, что при сохраняющейся возможности нападения британского линейного флота на германские тяжелые корабли, может быть с участием авианосца «Викториес», наиболее полезные услуги мечущиеся эсминцы Брума смогут оказать, будучи при эскадре союзников. С таким прицелом Гамильтон начал в 11.30 длительный процесс заправки эсминцев с крейсеров, и через несколько часов четыре из шести завершили заправку.
Капитану 2-го ранга Бруму также было известно о запутанной ситуации, и в первые часы 5 июля он поведал о своем беспокойстве британскому адмиралу:
«Мой последний краткий инструктаж судам PQ-17 и оставшимся кораблям эскорта состоял в следующем: конвою рассеяться и следовать в русские порты; оставшимся кораблям эскорта следовать самостоятельно в Архангельск; подводным лодкам остаться, чтобы атаковать противника, если тот приблизится до того, как конвой рассеется, а затем действовать по приказам старшего офицера. «Паломарес», несомненно, взял на себя обязанность старшего, но я думаю, что оставил свои замечательные корабли эскорта в трудном положении, и предлагаю, чтобы эти поспешные и неадекватные инструкции были поправлены или развиты в требуемом виде при первой возможности».
В Баренцевом море никто не взял на себя обязанность старшего. За некоторыми исключениями, каждое грузовое судно и эскортный корабль уходили полным ходом, думая лишь о собственном спасении. Обуреваемый тяжелыми предчувствиями, Гамильтон во второй половине дня снова связался с Брумом:
«Были ли у вас специальные инструкции о поведении эскорта после рассеивания конвоя? Что привело вас к мысли, что эсминцы должны сосредоточиться и действовать по приказу старшего офицера? Я лично целиком одобряю ваше предложение».
Возможно, приободренный заключительной фразой Гамильтона, Брум ответил:
«Никаких инструкций. Предложение присоединиться к вам исходило от меня самого. Моя оценка основывалась на скудной информации того времени и состояла в том, что этот шаг сдержит противника в момент рассеивания конвоя и что эсминцы будут наиболее полезны под вашим командованием».
Заканчивался ответ словами:
«Решение покинуть оставшиеся корабли эскорта было крайне неприятным для меня, и я всегда готов возвратиться и собрать их»[67].
На двух американских крейсерах «отступление» было воспринято моряками с удивлением и горечью. «Что у нас за Верховное командование, если мы, собрав такую силищу, не можем дать отпор? – задавался вопросом лейтенант Фербенкс. – Что, британцы стали пушкобоязненными? Как таким способом можно выигрывать войны?» Эти злые вопросы раздавались повсюду и на крейсерах США: «Утром все были настроены в таком духе». Командир «Уичито» Хилл сидел в своем кресле на мостике и безучастно смотрел на яркое и такое мирное в тот момент море. Он ощущал растущее недовольство экипажа корабля. Вышел специальный выпуск газеты, издававшейся на крейсере, и в нем последовательно приводились радиограммы из британского адмиралтейства и события предыдущего дня. Передовая статья была прямолинейной:
«Никто не может обвинить нас, что мы когда-нибудь проявляли робость. Никто не может говорить и о том, что у британцев «тонка кишка»; в конце концов, они воюют на этой войне уже примерно три года; в течение целого года они воевали одни, без союзников, без обученной армии и без надлежащего вооружения, их флот тонким слоем расползся по семи морям мира. Каждый, кто видел этот народ в Лондоне, Ливерпуле, Бристоле, Портсмуте, Ковентри или Саутгемптоне, может засвидетельствовать, что это стоящие люди. Любой, кто видел их в действии, будь то в Дюнкерке или на Мальте, также может засвидетельствовать это. Нет, мы родственники и союзники больше чем в одном. Мы находимся в этой игре только семь месяцев. Мы свежие, и все, что нам нужно, это шанс – и для нас может быть сюрпризом то, как скоро этот шанс может выпасть. Как сказал один сигнальщик, «скоро мы дадим этим сукиным детям, ей-богу». Так оно и будет!»
Это был бесславный конец первой крупной совместной англо-американской операции на море.
Примерно в то же время, когда Гамильтон и Брум обменивались беспокойными радиограммами, а на «Уичито» печатались первые экземпляры корабельного спецвыпуска, у контр-адмирала Майлса, главы британской военно-морской миссии в Москве, была первая «спешная встреча» с адмиралом В. А. Алафузовым в здании русского адмиралтейства[68] в Москве. Оба адмирала были не в лучшем состоянии: Майлса секретарь разбудил среди ночи, влетев к нему с радиограммой из адмиралтейства о рассеянии PQ-17 – одной из тысяч радиограмм, получаемых Майлсом из адмиралтейства; не успел он снова впасть в тревожный сон, как снова был разбужен, – на сей раз сообщением о том, что В. А. Алафузов, заместитель начальника Главного штаба ВМФ, настаивает на встрече с ним в полдень.
Алафузов был серьезно болен гриппом и встал с постели ради встречи с Майлсом. Его лицо выглядело крайне утомленным; когда британского адмирала ввели в его кабинет, Алафузов «был в поту от жара и дрожал как осенний лист». Майлс держался на почтительном расстоянии. Русский стал упрекать Майлса за решение британского адмиралтейства рассеять конвой (они, очевидно, читали сообщения адмиралтейства); идет уничтожение грузовых судов, сказал он Майлсу, русские службы контроля за эфиром получили множество сигналов бедствия с судов. На переводчика адмирала Майлса нажимали, чтобы он переводил весь поток брани. Алафузов закончил тем, что потребовал, чтобы Майлс обеспечил получение от адмиралтейства полного и детального объяснения происшедшего. Оно будет представлено адмиралу Н. Г. Кузнецову, главнокомандующему ВМФ в ближайшие несколько дней. Н. Г. Кузнецов получил приказ доложить Сталину.
Поскольку дело о PQ-17 со всей очевидностью вышло на самый высокий политический уровень, Майлс поспешил обратно в свой офис и послал срочную просьбу адмиралу сэру Дадли Паунду сообщить ему оценку ситуации со стороны адмиралтейства на момент принятия решения о рассеянии конвоя.
Глава 5Высшая доблестьСуббота 4 июля – понедельник 6 июля
Неужели в британском флоте нет понятия о гордости?
За некоторое время до этого немцы начали понимать, что происходит с PQ-17. Радиосигналы, приходившие в Нарвик, в штаб германского командования зоны Арктики, от подводных лодок, указывали на замешательство и нерешительность. Незадолго до часа ночи 5 июля адмирал Шмундт передал командирам своих подводных лодок результаты самой последней воздушной разведки: «Военно-воздушные силы сообщают на 00.30: конвой растянулся более чем на 25 миль».
Часом ранее он получил радиограмму от U-456 Тайхерта, в которой сообщалось, что эскадра крейсеров союзников – четыре крейсера в двух колоннах с эсминцами на флангах – внезапно ушла на юго-запад; а теперь Шмундт получил другое загадочное сообщение от Тайхерта о том, что к 11.15 части конвоя проходят мимо него на север, в то время как эскадра крейсеров находится далеко к югу и снова резко меняет курс. U-334 капитан-лейтенанта Гилмара Зимона, державшаяся вблизи за конвоем, стала свидетельницей серьезного нападения с воздуха на конвой; вечером приблизительно в половине первого ночи Зимон заметил два судна, торпедированные немецкой авиацией, – «Наварино» и «Уильям Хупер»: в 00.45 U-334 выпустила торпеду с дистанции около 1000 ярдов по первому из них, но судно перевернулось и затонуло, прежде чем торпеда достигла его; в 1.00 лодка выпустила две торпеды по другому судну, которое казалось вполне сохранявшим мореходность, и не более чем через пять минут после взрыва судно затонуло.
В течение некоторого времени после того доклады с подводных лодок свидетельствовали, что конвой снова потерян в тумане, стоявшем стеной. Но в 2 часа Тайхерт радировал, что обнаружил рассеянные суда конвоя, собирающиеся около него, и вскоре после этого командир U-457 Бранденбург сообщил, что потерял из виду эскадру крейсеров, за которой он, как считалось, следил, и просил разрешения атаковать грузовые суда конвоя, которые он теперь видел. Штаб Шмундта рассудил, что теперь уже точно эскадра крейсеров, как сообщал Тайхерт, пошла на запад. В 3.15 пришли сведения от северо-восточного авиационного командования о том, что самолет, следящий за конвоем, сообщил за час до этого, что, похоже, конвой разбился на северную группу, включающую девятнадцать грузовых судов, три эсминца и два корвета, и южную из двенадцати грузовых судов и легкого крейсера, который, возможно, был неправильно идентифицирован одним из хорошо вооруженных кораблей ПВО. Самолет четко подтвердил, что грузовые суда не сопровождает ни один тяжелый корабль.