Русское каботажное судно доставило небольшое количество продуктов с судна «Уинстон-Сэйлем», которое сидело на мели южнее, включая банки со свиной и говяжьей тушенкой, несколько мешков бобов и мешок муки; это было оставлено про запас. Русские предусмотрительно привели на буксире шесть спасательных шлюпок с затонувших кораблей – на тот случай, если судно будет атаковано на последнем отрезке пути к Архангельску. Этого перехода никто не ждал с воодушевлением.
Моторный баркас использовался, чтобы переправить серьезно больных людей, у которых пальцы на руках и ногах почернели от обморожения, в импровизированный лагерь на берегу. Люди забирались в любой угол судна, пытаясь согреться и поспать. «Куда ни посмотришь – везде бедные ребята, спящие тяжелым сном в состоянии полного изнеможения», – записал в своем дневнике капитан Харви.
Недостаточно было доставить больных на берег – надо было еще и донести их до изб. Стонущих моряков несли на руках, ступая по острым камням, скрытым под снегом. На судне было только двое носилок, так что в основном приходилось тащить людей на себе вверх по склонам, в то время как местные лайки рычали и лаяли вслед. «Этот незначительный подъем вырастал до размеров настоящей горы, когда ты нес на спине тяжелого человека», – записал Харви.
Девять моряков с самыми тяжелыми случаями обморожения были помещены на борт «Каталины» капитана Мазурука, когда он в следующий раз, 17 июля, прилетел к ним, и доставлены в базовый госпиталь для немедленной ампутации ног. Когда Мазурук улетал в Архангельск, то взял с собой капитана судна Стоуна, чтобы тот лично доложил об обстановке.
Потребовалось два дня, чтобы добраться до Архангельска. Стоун сообщил помощнику военно-морского атташе США, капитану 1-го ранга С. Б. Фрэнкелу, и капитану 1-го ранга Монду, что хозяин и капитан «Уинстон-Сэйлема» требует, чтобы его вместе с командой взял американский эсминец, а затем самолетом отправили в Соединенные Штаты. Фрэнкел на это ответил, что, мол, «пусть они поварятся в собственном соку». А внимание капитана 1-го ранга Монда привлекло то, что «Уинстон-Сэйлем» перевез «чертовски много» провианта с их судна. После доклада Стоуна было решено послать в залив Моллера продукты и одеяла, а также принять меры для снятия «Уинстон-Сэйлема» с мели. Все дело, докладывал Стоун, осложняет отсутствие возможности тесной координации между русскими и союзническими силами.
После отлета Мазурука состояние некоторых моряков ухудшилось, и 17 июля на борт судна «Эмпайр Тайд» был доставлен русский офицер медицинской службы из поселка на берегу для ухода за больными. В тот вечер, когда он оказывал им помощь, появился бомбардировщик «Юнкерс-88» и кружил над судном на большой высоте. Капитан Харви приготовился катапультировать свой «Харрикейн» с полубака, но хватило лишь вида готовящегося к взлету истребителя, чтобы вражеский самолет сразу ушел. Однако полузабытый сигнал боевой тревоги стал последней каплей для моряков. Они однажды уже были потоплены немцами, и повторения никто не хотел. После жаркого «военного совета» сорок шесть из них решили оставить судно и разбить лагерь на берегу. Если судно было бы потоплено, им, по крайней мере, не пришлось плыть к берегу. «Это решение было принято исключительно с их собственного согласия, и они не принимали никаких предложений от меня и не следовали приказам ни в какой форме», – подчеркивал капитан Харви.
Пищевые продукты, «спасенные» с «Уинстон-Сэйлема», были распределены поровну на три спасательные шлюпки, и из своих собственных запасов Харви дал на каждую шлюпку по мешку муки. Моряков предупредили, что судно не будет для них рестораном. В 23.15 три шлюпки отошли от борта, переполненные моряками с «Вашингтона», «Олопаны» и «Хартлбери». Они разбили два лагеря на берегу в виду судна, при этом некоторые офицеры, рядовые моряки и все капитаны – владельцы судов остались на борту судна «Эмпайр Тайд», которое оставшиеся считали обреченным.
Капитаны судов (старшим остался капитан «Олопаны» ввиду отбытия Стоуна в Архангельск) составили заявление, которым снимали с себя всякую ответственность за дезертиров:
«Эмпайр Тайд»
Настоящим удостоверяется, что люди, решившие сойти на берег с вышеуказанного судна, получили пропорциональное количество запасов и оставили судно по доброй воле и под свою ответственность, не получив никаких приказов или предложений от нас поступить таким образом, и что мы, нижеподписавшиеся, не несем никакой ответственности за их действия».
У капитана Харви были собственные проблемы, из которых нехватка пресной воды была критической.
Пришла на помощь британская изобретательность в отчаянных ситуациях. Вначале пробовали наполнять на берегу американские стальные спасательные шлюпки снегом и буксировать их на судно, но это было совершенно недостаточно. Потом моряки Харви нашли на острове речку, но как доставить воду на судно? Тогда организовали бригады для подведения небольшого канала к ближайшему участку берегу; собрали сплавной лес, застелили дно канала камнями и древесиной, чтобы, проходя по ним, вода очищалась; построили перемычки, чтобы управлять потоком. Старший механик судна соорудил слив из консервных банок. Канал подвели поближе к берегу, устроив акведук, и вода подходила к шлюпкам выше уровня их планширя. Речная вода проходила по каналу, акведуку, металлическому сливу в стальную спасательную шлюпку. Когда шлюпка наполнялась наполовину, перемычки закрывали и ее, с водой, буксировали на судно, где перекачивали в цистерны для пресной воды. Таким образом собрали 20 тонн пресной воды для котла, сэкономив на питьевой, и морякам было чем запивать еду – пойманных в силки морских птиц и бобы.
В Архангельске сделали первые шаги, чтобы организовать спасение этих судов. Хаос после военного поражения всегда кажется особенно ужасающим по сравнению с безалаберщиной в других жизненных ситуациях, но в Архангельске хаос был невероятным. Сведения о причинах бедствия начали просачиваться, но до правды докопаться было трудно, и казалось, что она находится где-то на высоких уровнях и не просачивается вниз, где царило мрачное настроение. Лейтенант Карадус и несколько офицеров разыскали штаб капитана 1-го ранга Монда в «Норвежском доме», надеясь услышать некоторые подробности о том, что же случилось с судами конвоя и с «немецкими эсминцами», нагнавшими столько страха. Но, к сожалению, было «нежелание со стороны штаба обсуждать этот предмет. Не то чтобы явное, но было», – отмечал в своем дневнике Карадус.
Корвет «Дианелла» лейтенанта Рэнкина вернулся 16 июля после девятидневного поиска оставшихся в живых, доставив на борту шестьдесят одного моряка из команды британского «Эмпайр Байрон» – первого судна, которое потопили после того, как конвой рассеялся. Американским властям Рэнкин сообщил, что видел много обломков в Баренцевом море, включая рынду с судна «Эдмор». Согласно «Регистру Ллойда» это было прежнее название одного из пропавших грузовых судов – «Хоному». Значит, «Хоному» тоже потопили[122].
Этой же полночью Даудинг снова вышел в направлении Новой Земли на корвете «Поппи» с кораблями «Лотус» и «Ла Малуин» на поиск других судов и оставшихся в живых людей; поиск должен был продолжаться приблизительно восемь дней. Упрямый Даудинг носил позаимствованную у кого-то армейскую полевую форму и фуражку младшего военно-морского офицерского состава. Им выдали большие зеленые русские карты незнакомых вод, но к картам относились с недоверием. У них не было никакой еды, кроме риса, сигареты были строго нормированы. Пока шли к «горлу» – выходу из Белого моря, – хлестал надоедливый дождь, а когда вышли в Баренцево море, задул сильный ветер. Большой ледяной барьер, который был еще десять дней назад, исчез.
На следующий день море оставалось очень бурным, сильно похолодало. «Лотус» вышел на траверз корвета «Ла Малуин» и просигналил: «Поменяю двух советских офицеров на пятьдесят спасенных или блок «Вудбайнс», только не открытый, – и добавил: – Они очень подвержены качке, от них сильно несет одеколоном и другими небританскими запахами». С «Ла Малуин» ответили: «Вудбайнс» оставим при себе».
В полдень 19 июля они входили в Белушью губу, где нашли плот с неизвестного судна, на котором было много галет, консервированного мяса, всяких таблеток, шоколада – для голодных моряков это был праздник. Пройдя дальше на север, они увидели два русских траулера, пытающихся стянуть с мели «Уинстон-Сэйлема». «Лотус» «допросил» «Уинстон-Сэйлема», в то время как «Поппи» подошел к маяку; здесь Даудинг обнаружил лагерь с девятнадцатью моряками с американского судна – «с двумя спасательными шлюпками и обильными запасами»[123]. «Поппи» лишился обтекателя шахты гидролокатора, задев не отмеченную на карте подводную скалу в заливе, и пригодный гидролокатор остался только на «Лотусе». Рано утром 20 июля корвет «Ла Малуин» вошел в залив Моллера и в тихих водах увидел стоящий на якоре «Эмпайр Тайд» – среди известного птичьего приюта, где прятались занятные пернатые, которым требовалась при взлете сотня ярдов для разгона. Лейтенант Бидуэлл вел свой корвет сквозь огромное скопление этих крикливых птиц и подошел к возвышающемуся над водой британскому судну; казалось, что к леерам ограждения вышли сотни моряков, и все они шумно приветствовали корабль. Бидуэлл лаконично обратился к капитану Харви: «Поздравления позже. Отбуксирую вас из залива». Он предупредил Харви, чтобы тот был готов выйти в море на следующий день.
На борт «Эмпайр Тайд» доставили обратно девятнадцать больных из поселковой больницы, после того как корвет ушел, и те, что жили в устроенном ими лагере на берегу, вернулись на борт 20 июля, перед самым завтраком. Курилка офицерского состава была преобразована в судовой лазарет для тяжелобольных. «Большинство из них не в состоянии ухаживать за собой, – записал Харви в своем дневнике в тот день. – Не знаю, что будет, если мы попадем под атаку на последнем отрезке пути. Лучше об этом не думать!» Шесть дополнительных спасательных шлюпок были подняты на палубу или подвешены по бортам дерриками