седании Политбюро. Сегодня всё решится. Вот-вот ему позвонят и прикажут готовиться. А телефон молчит, молчит...
Соколов распахнул окно, и комната сразу наполнилась гулом авиационных моторов. Из квартиры лётчика на Ленинградском шоссе было видно поле Центрального аэродрома. Вот пошёл на посадку транспортный самолёт, похожий на большого зелёного жука, а высоко над лётным полем кувыркался в синеве юркий истребитель. И вдруг на глубоком вираже ястребок чуть не сорвался в штопор. «Эх, курица! – мысленно отругал Соколов лётчика. – Опять передал ногу». – Снова взглянул на телефон. И чудо! Телефон зазвонил.
– Соколов слушает! – прокричал лётчик в трубку и, услышав хрипловатый голос своего штурмана, плюхнулся в кресло: – Тебе чего, Саша?
– Как там... насчёт этого самого...
– Я же тебе сказал, как узнаю – сразу сообщу всем. У тебя, брат, прямо ребячье нетерпение. Ну, вешай трубку, я жду звонка.
Обернувшись, он увидел в дверях мать.
– Всё ждёшь? – осторожно спросила Марфа Афанасьевна.
– Жду, мама, какое будет решение?
– Решение будет правильное! Жди, сынок, а я пойду в магазин. Парень играет в столовой, ты поглядывай за ним!
На полу упорно трудился пятилетний сын, прилаживая одну к другой планочки конструктора. Он старательно укреплял непослушную деталь.
– Вова! – тихо окликнул сына Соколов.
Мальчик улыбнулся отцу:
– Пап, а пап, подержи вот тут.
...Во время запоздалого обеда телефон залился частыми трелями.
– Товарищ Соколов! Говорят из Центрального Комитета. Просим вас приехать в Кремль к десяти вечера. Пропуск заказан.
...Вернувшись домой под впечатлением встречи с руководителями партии и правительства, Соколов сбивчиво, торопливо начал рассказывать жене обо всём, что было в Кремле.
– Да ты сядь сначала, успокойся! Хочешь, чаю налью?
– Постой, Нинок! Какой уж тут чай! Меня мечтателем назвали, когда я рассказал, что у нас всё готово.
– Ты всё ещё продолжаешь волноваться? – улыбнулась Нина Михайловна. – Не забывай, что я врач; сейчас заставлю лекарства пить.
– Надо позвонить ребятам. От радости даже телефоны позабыл.
Соколов достал записную книжку, набрал номер.
– Юсуп не отвечает, позвоню Морозову... Тоже молчит. Где их носит в такой поздний час? Забыл тебе сказать, на днях уезжаем под охрану доктора Климова. Приказано перед стартом трое суток отдыхать.
В передней раздался один продолжительный, за ним – несколько коротких, отрывистых звонков и снова длинный, словно кто-то нажимал на кнопку, как на телеграфный ключ, передавая сигналы по азбуке Морзе.
– Юсуп! Кто ещё может так звонить!
– Лёгок на помине! – Марфа Афанасьевна добродушно улыбнулась. – Начнёт сейчас чудить.
– Салам! – крикнул молодой голос ещё за закрытой дверью.
В квартиру, прижимая к груди огромный букет сирени, шумно ворвался «лётчик-истребитель – сын узбекского народа», как рекомендовал себя при знакомстве Юсуп Рахимов. Рядом с ним, невысоким, но, как говорится, ладно сбитым, чёрноволосым, смуглым, с задорными, чуть раскосыми глазами, стояла маленькая, тоненькая, голубоглазая Катя с золотистой косой, которую она носила вопреки моде.
«Дядя Костя», склонный к полноте механик Морозов, в лёгком чесучовом костюме, в котором он казался ещё толще, одной рукой поддерживал под локоть свою дородную Анну Дмитриевну, а другой рукой, зажав в ней платок, вытирал наголо выбритую голову.
Штурман Гришин, нагруженный свёртками и кульками, сухой, с пенсне на хрящеватом носу, одетый в тщательно отутюженный серый костюм, был похож на научного работника или писателя. Он и вправду был автором двух книг по аэронавигации и преподавал в Академии.
– Один мудрец сказал: «Надо смотреть всегда в оба глаза», – весело начал Рахимов, – а у Кремлёвских ворот мы в десять глаз следили и всё же своего командира прозевали! Хорошо, что попался нам директор завода и сказал, что всё в порядке.
– По этому торжественному случаю, – перебил Морозов, – мы решили устроить неофициальные проводы. Вот коньяк и шампанское.
– А это, так сказать, закуска. – Гришин положил на стол объёмистые пакеты.
– Нужно было! – воскликнула Марфа Афанасьевна. – У нас всё давно уже приготовлено.
– Вот и прекрасно! – Рахимов засмеялся, целуя старушку в щёку. – Как говорят на Востоке: «С каждого по волоску – безбородому борода». И ещё: «Где работа, там и плов». Дамы, помогите сервировать стол!
...Пили в ту ночь немного. Коньяк так и остался почти нетронутым. А дружеская беседа затянулась до рассвета.
Экипаж «Кречета» обсудил, что надо делать в оставшиеся дни перед стартом. Больше всего дел оказалось у Гришина. Штурману поручили добыть кое-какие карты, а Морозову – ещё раз проверить приборы, моторы, всё своё хозяйство. Условились закончить все приготовления за трое суток и отправиться в распоряжение доктора Климова.
– Юрий Александрович! – обратился Рахимов к командиру. – Сегодня отвёл душу, потренировался на новом ястребке! Уж очень манёвренность у него хороша!
– Видел я твою манёвренность!
– Опять нога? – с тревогой спросил Рахимов. – Что, узнаёшь джигита по посадке?
– Боюсь, как бы нога когда-нибудь не подвела тебя. После перелёта все вместе поедем на курорт, – улыбнулся Соколов, – там подлечат твою ногу, глядишь – и перестанет она дёргаться. А теперь спокойной ночи, вернее доброго утра!
...Спать Соколову почти не пришлось. Он долго не мог заснуть, а когда, наконец, пришёл сон, его разбудили.
– Простите за раннее вторжение, – извинился знакомый журналист из «Известий». – Редактор только что узнал о вашем перелёте, дал мне задание, и я примчался без звонка. Хотелось быть первым... Поздравляю вас, Юрий Александрович! Такое дело!.. Пожалуйста, дайте интервью!
– Что с вашим братом поделаешь? – развёл руками Соколов. – Вы завтракали?
– Нет ещё!
– Ну, тогда выпьем кофе и поговорим. Мама, угости нас чем-нибудь!
Не успел журналист исписать страничку блокнота, как Марфа Афанасьевна ввела в столовую молодого человека в больших круглых очках.
– Вот ещё один товарищ к тебе!
– Я корреспондент ТАСС, – сказал вошедший. – Извините, что так рано. Мы должны давать информацию первыми. Но, кажется, я опоздал, – он кивнул на «известинца».
– Ничего! Вы оба будете первыми, – успокоил его Соколов. – Садитесь, вот вам чашка кофе.
Через несколько часов по телетайпам, радио и международному телефону во все страны мира было передано сообщение Телеграфного Агентства Советского Союза о предстоящем рекордном перелёте экипажа лётчика Соколова. На следующее утро его напечатали не только все советские газеты, но и многие зарубежные.
Ночь была тёплая, ясная. «Эмка» мчалась по асфальтовому шоссе со скоростью семьдесят километров в час, но, сбавив ход, свернула на песчаную, малоезженую дорогу в густом сосновом лесу.
Ровно в полночь остановились у дачи. В бледном лунном свете вырос за поворотом теремок с башенками из старой русской сказки. Говорили, что граф Губин построил этот дом для своей старшей дочери, выдавая её замуж за камергера двора.
На террасе бывшего графского особняка гостей встретил сухой, суровый на вид старик в военной форме с седеющей бородкой клинышком и полная пожилая женщина в цветастой цыганской шали. Это были известный в авиационном мире врач Василий Сергеевич Климов и не менее популярная повариха, она же «комендант» дачи Полина Степановна Заволаева. Её ценили за весёлый и мягкий характер, за сердечную заботливость и замечательное кулинарное мастерство. Она как родной и близкий человек провожала отсюда в рекордные перелёты Чкалова, Громова, Коккинаки. В небольшой комнатке, где жила Полина Степановна, стены как в музее были увешаны портретами советских авиационных знаменитостей, и на каждой фотографии была нежная, трогательная надпись. Проведать эту милую и добрую женщину лётчики приезжали и по возвращении из своих дальних рейсов. Белую кашемировую шаль с яркими розами подарил хозяйке дачи Валерий Павлович Чкалов. Она очень берегла её и надевала только по торжественным случаям. Сегодня Полина Степановна накинула на плечи знаменитую шаль в честь прибытия хорошо ей знакомого Соколова и его друзей.
– Юрий Александрович, вас же должно быть четверо? – удивилась Полина Степановна.
– Да-да, – как всегда строго сказал врач. – Что за непорядки, где товарищ Гришин?
– Я отпустил его до утра, – ответил Соколов. – У него срочное дело, надо ещё раз таблицы проверить.
Пока Соколов с Морозовым умывались, Рахимов говорил по секрету врачу и Полине Степановне:
– Потрясающая новость! К нашему штурману приехала жена из Новосибирска с трёхлетней дочкой. Такая бойкая девочка, пухленькая, с косичками...
– Да ну-у! – воскликнула хозяйка, – подумать только. А мы все его за старого холостяка принимали! А дочка его или приёмная?
– Как две капли воды на него похожа, – невозмутимо врал Юсуп.
– Конечно, причина важная, – раздражённо заметил врач, – но я не понимаю вашего командира. Почему он прямо об этом не сказал, а сослался на какие-то таблицы?
– Боялся, что вы ему не поверите. Только, пожалуйста, меня не выдавайте!
– Что вы тут секретничаете? – спросил подошедший Соколов. – Проводы, что ли, хотите организовать?
– Ваши проводы, Юрий Александрович, кончились, теперь будем готовиться к вашей встрече! С этой минуты начинается для вас строгий режим. Спать! – скомандовал Климов.
Врач и ночью наведывался в просторную комнату, отведённую экипажу «Кречета», – спят ли? Но, убедившись, что подопечных и пушечным выстрелом не разбудишь, под утро заснул и сам.
...Шли вторые сутки вынужденного безделья. Соколов, удобно устроившись на скамейке, закинув руки за голову, полузажмурившись, смотрел в голубое, чистое небо. Мысли его были спокойны и радостны. Все треволнения и заботы многих месяцев отошли далеко.
Сколько труда было вложено в заводские испытания новой машины, сколько пришлось поволноваться! Первый самолёт по неизвестной причине сгорел ещё на стапеле. Совсем недавно во время контрольного полёта у заново построенной машины заело шасси. Когда электромотор наматывал трос, подбиравший колёса внутрь крыльев, неожиданно раздался глухой удар, и обе «ноги» безнадёжно застряли в подогнутом положении. Что делать? Как спасти самолёт, уже совсем готовый к далёкому воздушному путешествию? Соколов ломал над этим голову, описывая широкие круги над аэродромом. Сядешь на жёсткое лётное поле – изуродуешь машину так, что и в полгода не отремонтировать! Огромный «Кречет» – не лёгкий истребитель, его не приземлить без колёс. Когда бензин был уже на исходе, пришло дерзкое решение: посадить сухопутный самолёт на воду, как гидроплан. Внизу блестело озеро. Осторожно зайдя на посадку и рассчитав всё так, чтобы опуститься поближе к берегу на неглубоком месте, Соколов повёл «Кречет» на озеро. Самолёт был спасён. Никаких существенных повреждений! Стали проверять, в чём дело, и нашли в подъёмном механизме шасси гаечный ключ. Наверно, какой-нибудь раззява оставил свой инструмент...