– Шпионско-диверсионная, – не моргнув глазом, ответил задержанный. – Опостылела она мне. Вы на эту липу не обращайте внимания, – он кивнул на паспорт, который продолжал держать в руках Серёгин. – Буду начистоту говорить. Только поверите ли мне?
– Мы правде всегда верим. После проверки, конечно.
Парень говорил взволнованно и быстро, словно торопился всё высказать, прежде чем его прервут. Серёгин, не задавая вопросов, внимательно слушал, время от времени делая пометки на лежавшем перед ним листке бумаги. И каждый раз, когда он брался за карандаш, задержанный вздрагивал и ещё больше убыстрял свою и так не очень связную речь.
Конечно, нарушителя границы звали не Поликарповым, а Романом Ефимовичем Кунько. Он был из семьи переселенцев с Украины, перебравшихся в конце прошлого века на просторы Восточной Сибири.
– Отсюда близко моя родная деревня, – говорил Кунько, – в Читинской области. Отец, мать там, опять же братья...
Совсем ещё молодого краснофлотца Романа Кунько тяжело ранило в бою на Халхин-Голе. В бессознательном состоянии раненого подобрали японцы. Кое-как его вылечили. Затем в концлагере самураи обратили внимание на молодого пленного. Кунько был завербован разведкой.
– Я легко согласился. Выхода не видел. Очень уж тянуло домой. Другого пути к возвращению на Родину не было. Думал: отправят ведь когда-нибудь на задание в Советский Союз...
– И там тебя примут с распростёртыми объятиями, погладят по головке – здравствуй, дорогой паинька-шпион! – не удержался от ехидной реплики Серёгин.
– Знал, на что шёл! – мрачно ответил Кунько. – Явился бы с повинной. Конечно, засудили бы. Получил бы по заслугам. Но всё же с Дальнего Севера ближе до дому, чем с японских островов.
Несостоявшийся диверсант подробно рассказывал, чему и как его учили в специальной школе в окрестностях Токио. Там преподавали и русские белогвардейцы, и японские и немецкие инструкторы-фашисты.
В ночь, когда бушевал ураган, с японского самолёта было сброшено на советскую территорию три парашютиста. Лететь было очень страшно – сильно болтало. Ещё страшней было спускаться на землю, где нельзя рассчитывать на гостеприимную встречу. Вымокли до нитки, и просохнуть негде было.
Фамилий двух диверсантов, тоже сброшенных с самолёта, Кунько не знал, хотя один из них учился вместе с ним в Токийской шпионской школе. Другого он даже в лицо не видел – на голове у того была густая сетка. Тот и им советовал заранее натянуть сетки, так как в Забайкальской тайге очень много злой мошкары.
– Всё рассказал, как на духу, – закончил Кунько и, ещё раз улыбнувшись, попросил папироску. – Знаю, проверять будете – всё точно, как в аптеке. Затаскают меня теперь по допросам. Ну, ничего – всё-таки дома.
Поражённый молодой милиционер, слушая рассказ нарушителя границы, стал совсем похож на подростка.
– Почему вы до сих пор никому не рассказали правду о себе? Хочу думать, что правду.
– Кому? – пожал плечами Кунько. – Девчонкам-геологам? Я сам вышел им навстречу, сам идиотским вопросом напросился, чтобы меня задержали. Но рассказать всё тем желторотым? Или вот этому чубатому? – Кунько кивнул в сторону милиционера.
Допрос затянулся далеко за полночь. Потом майор Серёгин писал протокол и донесение, а ранним утром, когда только просыпался посёлок, он во главе отряда вышел на поиски нарушителей границы, скрывавшихся, очевидно, где-то не так уж далеко отсюда, в тайге.
Человек в яме
Скользкий ковёр прелой листвы пружинил под ногами. Отряд направлялся к тому квадрату, отмеченному на карте, в котором, как предполагал Серёгин, должны были скитаться диверсанты. Шли по сильно пересечённой местности. Подъёмы и спуски были то пологими, то такими крутыми, что у лошадей от напряжения дрожали ноги. Широко раздув ноздри, они тяжело и прерывисто дышали. Приходилось продвигаться не по прямой, а зигзагами. При обилии бурелома это было далеко не лёгкой задачей.
Двигались днём, не рискуя идти в темноте. Сумерки, как всегда в глухом лесу, наступили рано. Вверху, сквозь густую хвою, ещё виднелись кое-где клочки бледного неба, а внизу, на земле, уже ложились ночные тени. Серёгин, скрепя сердцем, дал приказ остановиться на бивуак. Тишину леса нарушили весёлые голоса людей, предвкушавших отдых. Рассёдлывали лошадей, готовили не то поздний обед, не то ранний ужин.
Ярко разгоревшийся костёр освещал выступавшие из темноты кусты и стволы деревьев, длинной колоннадой уходившие в глубь леса и сливавшиеся там с ночным мраком.
Ветви елей, у подножия которых расположились на отдых люди, то закрывали, то открывали тёмное, усеянное звёздами небо. Оно колыхалось от жара, рождённого костром, вместе с дымом. Спасительный дым! Костёр отгонял назойливую таёжную мошкару, люди могли свободно вздохнуть, откинув с головы марлевые сетки. По вечерам тучи мошкары носились по тайге. Стоило на секунду-другую поднять сетку, чтобы затянуться дымом папиросы, как беспощадный гнус набивался в уши, нос, рот. Как потом ни отплёвывайся, на зубах долго будут хрустеть противные насекомые.
Лучше всех чувствовал себя в тайге Рекс. Здесь, в лесу, для него было настоящее приволье. Пёс бежал впереди отряда и охотился в своё удовольствие. То спугнёт белку, то поймает зайчишку, то закусит длинноносым дупелем.
– Рекс снят у нас теперь с довольствия, – шутили бойцы.
...Отряд спустился в зелёную долину, поражавшую обилием цветов. Здесь росли ирисы разнообразных оттенков – от бледно-голубого до тёмно-фиолетового, желтел курослеп, поднимались из травы сиреневые колокольчики, ярко алела дикая гвоздика. Самый же диковинный цветок виднелся вдалеке, там, где за поляной, переходившей в большой овраг, начиналось редколесье. Он походил на гигантскую распустившуюся белую лилию. Добраться до неё было нелегко. Глубокий и широкий распадок с зацветшей водой, заросший по сторонам густым и колючим кустарником, преграждал путь.
Пройдя выемку, отряд приблизился к высоким сопкам. На одном из деревьев, более высоком, чем остальные, висел диковинный «цветок» – светлый серебристый парашют. Лямки его не доставали до земли, и, как видно, человеку нелегко было освободиться от парашюта. В двух местах порезал лямки и только после этого смог спрыгнуть.
Рекс, взятый на поводок своим «наставником», уверенно пошёл по следу.
Пограничники оставили лошадей под присмотром коневодов и, растянувшись цепочкой, двинулись за ищейкой.
Серёгин задержался у походной рации. Во время поисков отряд регулярно поддерживал радиосвязь с командованием пограничной зоны. На этот раз майор послал шифровку о том, что обнаружен след одного из нарушителей границы и он надеется, что тот далеко не уйдёт. Серёгин дольше обычного пробыл у аппарата. Штаб сообщил ему важную новость. Помимо поиска диверсантов прибавилось новое срочное и ответственное задание. Вытащив из планшета карту, майор задумчиво рассматривал её, делая на ней пометки. Потом он догнал бойцов.
Обойдя высокую сопку, пограничники углубились в густой смешанный хвойно-лиственный лес. Рекс, принюхиваясь к траве, так спешил вперёд, что проводник с трудом поспевал за ним. Ремённый поводок, прикреплённый к ошейнику пса, натягивался как тетива лука. Вдруг Рекс на мгновение замер. В лесной тишине подоспевшие бойцы отчётливо услышали шорох и стон не то человека, не то зверя. В тайге всегда можно встретиться с диким зверем, реже – с человеком. Зверь спасается от людей бегством, а если и бросается на них, то только когда его преследуют. Человек намного опаснее, особенно если он из «породы» тех, за которыми охотятся пограничники.
Щёлкнули затворы винтовок, и бойцы, вслед за Рексом, ринулись в колючие заросли. Ищейка остановилась на краю неглубокой ямы. Природа искусно замаскировала её пышно разросшимся узорчатым папоротником; немудрено, что человек не заметил естественной западни и свалился в неё.
Он лежал, раскинувшись на дне ямы, вытянув левую ногу, и тихо стонал. Лицо, повёрнутое к небу, представляло собой сплошное кровавое месиво, так искусал его таёжный гнус. Как видно, упав в яму, человек потерял сознание.
– Ишь, какую куртку напялил, – сказал один из бойцов, – замшевую!
– А где его шпионское барахло?
– Зарыл где-нибудь, известное дело, – авторитетно ответил Каланча. Длинноногий младший командир прыгнул в яму и, обшарив одежду диверсанта, убедился, что оружия у него нет. Сверхсрочник Клюев протянул ему заветную фляжку со спиртом, и Каланча, жадно облизнув свои губы, влил немного горячительной жидкости в рот человеку, лежавшему без сознания. Для этого он довольно бесцеремонно разжал его сомкнутые челюсти.
Спирт сделал своё дело. Человек открыл глаза.
Когда его поднимали из ямы, он, охнув от боли, тихо попросил:
– Осторожней, у меня нога сломана!
– Здорово тебя отделала мошкара, – сказал кто-то и зло добавил: –Так тебе и надо, рожа бандитская!
– Гнус умный, знает, кого есть, бандит ему всего слаще! – поддержал его всегда готовый позубоскалить Каланча.
– Какой же я бандит? – с недоумением спросил найденный в тайге человек. – Вы, вероятно, нас ищете?
– Именно вас, любезный, – поднимая сетку и закуривая папиросу, весело подтвердил Каланча. И тотчас же зычным голосом, чтобы ошарашить задержанного, крикнул:
– Сколько вас опустилось на нашу Советскую землю? Говори, гад!
– Двое, – ответил парашютист, – по приказанию командира мы покинули самолёт... Юсуп и я... Меня зовут Морозов... Я механик Морозов... Не понимаю, почему гад?
– Вот заливает, зараза, – не удержался от замечания всегда выдержанный Клюев.
Каланча, смекнув, что обнаружен не тот, кого они ищут, шагнул навстречу подоспевшему, наконец, командиру и вполголоса доложил ему о случившемся.
Серёгин в два прыжка очутился у лежащего на траве человека:
– Как вас зовут?
– Механиком Морозовым он себя называет, товарищ майор, – поспешил ответить Клюев.
– Морозовым?! – возбуждённо переспросил Серёгин. – Вы Морозов? Я только что получил приказ вас искать, а вы сами нашлись, – радостно сказал майор, пожимая руку механику. – Товарищ Шмаков, – распорядился он, – бегом к лошадям, достаньте из аптечки мазь Болотова – и обратно... А вам, товарищ Клюев, надо срочно установить палатку.