Его бледные пятнистые пальцы сжимались и разжимались. Наконец он ответил:
— Я слышал, у Уандрея из-за вас проблемы с Сенатом факультета. Мой наставник говорит, что Уандрей ведет себя слишком высокомерно. Его счастье, что он на бессрочном контракте.
Синтия не поднимала головы, сосредоточившись на работе. Джейме вздыхал, пока она накладывала шину, обезболивающее еще не подействовало.
— Это поможет снять воспаление, — сказала она.
Джейме поблагодарил ее, и она вдруг подумала, а не следовало бы ей выразить Уандрею благодарность, а может, даже относиться к нему как к покровителю.
Но благодарности она не чувствовала. Профессор воспользовался ее отчаянным положением, и, даже если спас ее жизнь, это не было поводом для благодарности. С другой стороны, у архамерцев, похоже, не существовало таких понятий, как «покровитель» и «подчиненный». Они говорили лишь о подмастерьях и наставниках, но никто вроде не ожидал, что она станет подмастерьем Уандрея.
Дни складывались в недели, желающих стать ее подмастерьем тоже не наблюдалось. Синтия не возражала, так как не питала иллюзий насчет своих навыков преподавания и понятия не имела, как можно дать медицинское образование с нуля. Но отчего-то на корабле, где проживало несколько сот человек, ей было одиноко. Отработав вахту, она возвращалась в свой гамак и с беспокойством думала о том, что случится с тихими, стеснительными архамерскими детьми, когда она покинет борт. Время от времени она напоминала себе, что «Ярмулович астрономика» включен в систему архамерских кораблей и, как сказал Уандрей, они легко найдут себе другого врача. Должно быть, они уже ведут переговоры с другими кораблями о переводе. Или об аренде, или о браке, или как это у них называется? И вместо сна она тревожилась о будущем.
Задолго до того, как самый мощный из дистанционных сканеров засек «Лазарет „Чарльз Декстер“», они уже поняли, что приближаются к нему. Первым звоночком стали чеширы. Твари с щупальцами, частые гости архамерских звездолетов, они обычно шныряли по каютам и коридорам стальных кораблей, охотились на товов и прочих мелких гадов из подпространства, которые проникали сквозь щели реальности и могли причинить серьезный вред. Именно благодаря чеширам, с легкостью расправлявшимся с паразитами, архамерские корабли все еще пускали на станции вроде «Фарадея». Буджумы боролись с вредителями сами.
Обычно чеширы — Синтия никогда не могла их сосчитать — спали и охотились, когда им вздумается. Они могли часами сидеть в углу меж двух переборок, сфокусировав напряженные усики в одной точке, целая палитра цветов бежала по их мягким телам. Выслеживали они кого-то или спали, Синтия не знала. Порой, просидев так полдня, они исчезали, словно ничего не произошло. Иногда, перед сном, Синтии приходилось сгонять их со своего гамака, но они, словно коты, упорно возвращались обратно, когда она засыпала, чтобы урвать хоть немного ее тепла. Когда же «Ярмулович астрономика» впервые столкнулся с искажениями пространства-времени, которыми непременно сопровождается насильственная смерть буджума, корабельные чеширы заволновались. Они начали сбиваться в стайки, и, если Синтии доводилось сталкиваться с двумя спящими чеширами, рядом всегда бодрствовал третий. Хотя нельзя было сказать наверняка, спят ли вообще эти твари с шестнадцатью глазами без век или нет. О том, что им снится, Синтия старалась не думать.
Вторым звоночком стал стук. Хаотичная яростная колотьба, словно кто-то снаружи пытался вломиться в корабль. Стук был нерегулярным, иногда лишь один резкий удар, иногда это продолжалось не меньше пяти минут. Он плохо действовал на чеширов, глухие от природы, они не слышали шума, вызывающего головную боль, но воспринимали вибрации. Каждый раз, когда Синтия просыпалась от ужасного стука, под одеялом она находила одного-двух, а иногда сразу и трех чеширов, втиснувших свои клинообразные головы между ее руками и телом. От детей-пациентов, которые переставали стесняться, рассказывая о себе и своих приятелях, она многое узнала о чеширах. О том, как их гладить и как с ними разговаривать так, чтобы они почувствовали. Лежа в гамаке в тусклом зеленом мерцании аварийного освещения, она гладила дрожащих чеширов, пока сама не засыпала.
За стуком последовало то, что архамерцы называли псевдопризраками. Одна пациентка детально объяснила Синтии природу этого феномена, пока та промывала и зашивала пятнадцатисантиметровую рану на ее предплечье.
— Это не духи мертвых, а микровзрывы прошлого и будущего. Точнее, возможных событий будущего, так как оно еще не определено.
— Конечно, — согласилась Синтия.
Девушку звали Хестер Аябо Ярмулович. Высокая, худая и черная, как жесть. Руку поранила, пытаясь починить внутренние переборки, поврежденные стуком.
— То есть та женщина, которая едва не столкнулась со мной сегодня утром, а потом исчезла с треском статического электричества, была Мартой Паттерсон?
— Возможно, — сказала Хестер. — Такая невысокая, жилистая и с веснушками?
— Да. Пожалуйста, держите руку неподвижно.
— Это точно доктор Паттерсон. А до нее у нас работал доктор Белафонте, так что, возможно, вы и его увидите.
— И ваших будущих врачей тоже, кем бы они ни были?
— Скорее всего, — сказала Хестер.
Синтия увидела доктора Паттерсон несколько раз, а потом и доктора Белафонте. Однажды столкнулась и с врачом из будущего. Самой собой. У нее были длинные седеющие волосы и поношенная одежда. Она стояла у смотрового стола и хмурилась, прожигая пустоту взглядом.
Войти в медблок и столкнуться с самой собой — опыт не просто тошнотворный, а чрезвычайно неожиданный, почти как удар током. Но больше всего ее напугала хмурая, словно вырезанная на лице ножом гримаса.
Смысла в этом не было никакого. Почему в будущем она все еще на «Ярмулович астрономике»? Синтия не собиралась оставаться, архамерцы и не думали ее оставлять.
Позже, когда она стерилизовала инструменты, Синтию вдруг осенило: «Уандрей точно заманил меня в ловушку».
Мысль была сама по себе неприятной, да к тому же вызвала и целую кучу других. О насекомоядных растениях и том, как они начинают переваривать добычу задолго до того, как та умрет. О том, как ее лицо будет выглядеть в будущем, и хмурой гримасе, разъевшей его, словно кислота.
Она ругала себя за мрачные мысли и пыталась сосредоточиться на пациентах и изучении корабельных архивов (хоть в этом Уандрей сдержал свое слово). Спустя несколько дней после разговора о псевдопризраках Хестер Айбо вошла в медблок и сказала:
— Изоляция вредна. Сегодня мы пойдем на обед вместе.
Синтия удивилась, но вдруг почувствовала благодарность и облегчение. Она оторвалась от заполнения истории болезни.
— Да? То есть спасибо, но…
— Расскажете мне о своих исследованиях, — сказала Хестер.
Это прозвучало одновременно и как просьба, и как приказ. Искоса она бросила на Синтию ясный и долгий взгляд. «Как сокол, — подумала Синтия. — Сокол, который хочет подружиться с рабочей лошадью». Она засмеялась и встала.
— Вы тоже можете рассказать мне о своих.
Хестер умолять не пришлось, говорила она много и долго. Работала она астробиологом, как и Уандрей, который был членом ее комитета, то есть выполнял отчасти функции родителя и отчасти начальника. Хестер изучала существ, подобных буджумам, чеширам и ужасным брандашмыгам, то есть тварей, эволюционировавших в холодной безвоздушной тьме межзвездного пространства или в холодных безвоздушных щелях пространства-времени. Она очень обрадовалась возможности исследовать «Лазарет „Чарльз Декстер“». Во время их третьего совместного обеда Синтия наконец-то решилась и спросила:
— А ты знаешь, как погиб «Лазарет „Чарльз Декстер“»?
Хестер застыла, так и не донеся до рта вилку с долькой помидора, выращенного гидропонным способом.
— Вообще-то это тайна, но я расскажу тебе то, что нам известно.
Такого Уандрей не предлагал, поэтому Синтия жадно вслушивалась в каждое слово.
Как и рассказал ей профессор, «Лазарет „Чарльз Декстер“» был медицинским кораблем, или, точнее, мобильным госпиталем. Он прослужил больше десяти соларов, и его хорошо знали даже в отдаленных и глухих уголках системы. Капитан славился гостеприимством: принимал на борт любых пациентов, даже пиратов, не обращая внимания на доказательства их причастности. Несмотря на то что за границами суверенитета Марса формально нейтралитет уже не признавался, «Лазарет „Чарльз Декстер“» был единственным буджумом, который не подвергался нападению пиратов.
— Даже Ми-Го, — сказала Хестер. — Хотя никто не знает почему.
Кулаки непроизвольно сжались, и Синтия поспешила убрать руки под стол, хоть никаких намеков в голосе Хестер она не заметила.
— Что стало с командой?
— Вероятно, они все еще на борту, — ответила Хестер. — Возможно, некоторые даже живы. Хотя питаться буджумом нельзя. Это же не мясо.
— Откуда «Ярмулович астрономика» узнал о нем?
— Другой архамерский корабль перехватил тревожный буй, но сам остановиться и помочь не мог. — Глаза ее хитро блеснули.
Синтия поняла: друзья они или нет (да и друзья ли?), но Хестер никогда не расскажет ей, чужачке, о реальных причинах.
— Закодированное сообщение послали нам, как своим ближайшим родственникам, но, несмотря на это, у других кораблей есть шанс нас опередить. Там говорилось, что корабль умирает, причины не указаны. Возможно, капитан «Лазарета» и сам их не знал, возможно, с ним тоже что-то случилось, и тревожный сигнал был отослан младшим членом команды. Нам, подмастерьям, рассказывают далеко не всё.
Синтия кивнула. Она положила руки на стол и собиралась уже встать, когда Хестер проглотила последний кусочек тофу.
— Слушай, — сказала Синтия. — А буджумы когда-нибудь умирают от естественных причин?
Хестер вскинула голову, губы ее блестели от наваристого бульона.
— Полагаю, они должны от чего-то умирать, но в наших архивах такие случаи не упоминаются.