Крепкие нервы в такой обстановке – редкая вещь. Вернер Нобис обладал ими. В то время как шипя неслись мимо торпеды, он сгреб в охапку юного лейтенанта, надувавшего свой спасательный жилет.
– Эй, ты! – кричал Нобис. – Ты с ума сошел? Какого черта ты слоняешься в такое время по палубе с этой штукой?
Лейтенант застыл в шоковом состоянии.
– Так положено по уставу, герр капитан.
– Брось эту проклятую штуку… Что подумают матросы, когда увидят, что ты с ней бегаешь?
«Бисмарк» лавировал между торпедами.
– Право на борт.
Рулевой Хансен нажимал на кнопки рулевого устройства с безошибочной уверенностью лунатика.
Снова возглас:
– След торпеды!
И снова «Бисмарк» увернулся от опасности. От пятой, а затем и шестой торпеды.
Внезапно еще одна из торпед устремилась прямо на корабль.
– Она ударит в нас прямо посередине, капитан! – вскричал Хансен.
Через несколько секунд весь корпус гигантского корабля ощутил чудовищную встряску. У борта поднялся столб воды. Броня из смеси никеля, хрома и стали выдержала. Босуна Хайнерса швырнуло на переборку. Он скончался от внутренних ушибов.
Это была первая смерть на «Бисмарке».
– В нас попала торпеда. Существенных повреждений нет, – доложил командир корабля адмиралу.
Наконец, умолкли зенитки. Британские самолеты удалились. Назад на палубу авианосца «Викториес». Его приводной радиомаяк вышел из строя. Капитан Бовел приказал включить все прожекторы. Яркие лучи пронзили ночную тьму. Затем поступил приказ погасить прожекторы из-за опасности навлечь на себя подводные лодки.
– Но мои самолеты… – возразил капитан.
Он оставил прожекторы включенными. Приказ повторили. Для выигрыша времени командир отправил длинную телеграмму азбукой Морзе. Приказ есть приказ. Но вот услышали звук приближавшегося самолета. Два «Фулмарса» были потеряны.
Прозвучал сигнал отбоя воздушной тревоги. Сразу вслед за ним корабль окутала темнота.
Нобис вернулся в свою каюту. Вместо него заступил на вахту Петерс. Нобис был недоволен собой из-за того, что накричал на юного лейтенанта. Он взял свою предпоследнюю бутылку бренди. Выпивка – кураж одинокого мужчины. А он был одинок. Выпивка сослужила ему добрую службу. Судьба Вернера Нобиса, говорил про себя капитан-лейтенант, в его собственных руках. По крайней мере, его присутствие на корабле нельзя целиком списать на войну.
Нобис мог бы быть и с Дайной сейчас…
В Португалии раны Вернера Нобиса, интернированного командира германского сторожевика, затянулись очень быстро. Фактически чересчур быстро. Через гораздо более значительное время он научился понимать, как много значат белоснежные простыни и нежная рука любимой женщины. Но слишком поздно…
Дайна решила остаться с родственниками в Лиссабоне и навещала Нобиса каждый день. То, что они могли сказать друг другу, было высказано давно. Теперь они смотрели друг другу в глаза и ощущали прикосновение ладоней.
Их любовь была столь сильна, что говорить о ней не было нужды.
Пока еще не подошло время выписки из госпиталя, Нобис отдавался во власть эмоций – и Дайны. Что будет потом, его не интересовало. Он не хотел об этом думать. Кто думает о таких вещах, когда любит? И все же он точно знал, что случится в дальнейшем.
Каждое утро выходили газеты. Газеты нейтральной страны. Писали о победах. Победах Германии. И Вернер Нобис вообразил, что он является частичкой Германии, всегда победоносной.
Но ежедневно приходила Дайна…
Она спросила однажды:
– Что с нами будет?
– То, что мы сделаем сами, – ответил Нобис.
– А что мы собираемся сделать?
Он пожал плечами.
– Ты сегодня очень разговорчив, – заметила она.
Он усмехнулся.
– Через неделю тебя выпишут. Я говорила сегодня с врачом.
– Я мог бы выписаться еще неделю назад.
– Видимо, ты боишься свободы?
Вернер Нобис попытался отшутиться:
– Мы, немцы, не боимся никого, кроме Бога.
– Иногда ты до ужаса немец, – вздохнула Дайна. Она стала серьезной.
Только теперь Нобис сообразил, что ему всегда следовало говорить с Дайной на ее родном языке. На английском…
Они присели на скамейку.
«Это не простая интрижка. Нечто другое. Гораздо большее. Смогу ли я ее забыть? Смогу ли с ней расстаться? Найду ли в себе силы уйти от нее? Но я должен это сделать, – сказал он себе в тот же миг. – Даже если она заплачет. Даже если это погубит меня. Даже если обрушится мир. Однажды эта проклятая война закончится. Однажды мы снова будем вместе. И не просто на час, пока сидим на скамье у госпиталя. Навсегда».
– О чем ты думаешь? – спросила она.
– О нас, – ответил он.
– Что ты думаешь о нас?
– Все самое лучшее.
– Тогда все хорошо.
– Да, – ответил он.
– Не похоже, что ты радуешься этому.
– За счастье нужно бороться, никто не преподнесет тебе его на блюдечке.
– Ты достаточно повоевал, – сказала она. – Теперь хочешь быть со мной?
– Да. – Так отвечая, он знал, что лжет.
Дайна находилась рядом. Высокая, светловолосая, красивая. Женщина с лучистыми глазами и нежными руками. Женщина, знающая то, о чем говорит. О ней будешь мечтать даже тогда, когда уже овладел ею. Она находилась рядом. И не было существа более любимого, чем она, не было на свете никого более любимого лейтенантом Вернером Нобисом, чей корабль пошел ко дну.
Но кроме Дайны существовал еще долг. Долг немецкого лейтенанта. Всегда и везде существовали обязанности. Обязанности облекаются в разные формы, но, каковы бы ни были эти формы, обязанности остаются, по существу, одинаковыми. Они всегда требуют одного и того же – патриотизма и готовности воевать.
Для принятия решения у Нобиса оставалось времени все меньше и меньше. Или он даст слово не скрываться и станет, при некоторых ограничениях, свободным человеком, или ничего не будет обещать. Тогда его интернируют.
Эти сомнения стали первым шагом к тому, чтобы скрыться.
«Возможно, – думал Нобис, – я не выберусь из лагеря вовсе. Возможно, другого шанса и не будет, возможно, все проблемы разрешатся сами по себе, возможно, смогу выполнить свой долг и все-таки сохранить Дайну».
Он с самого начала знал, что будет делать.
Но не осмеливался сказать об этом Дайне…
Сегодня нужно решиться. Боже, как вынести это? Когда Дайна отсутствовала хотя бы несколько часов, он не находил себе места. Как решиться сказать, что все произойдет не так, как она задумала? Это нужно сказать ей сегодня.
Затем она появилась в дверях. Улыбалась, как всегда. Полицейский, в обязанности которого входило сторожить Нобиса, узнал ее. Она постоянно приносила ему сигареты.
– Завтра все образуется, – сказала она, приветствуя Вернера. – Что с тобой? У тебя плохое настроение?
– Нет, – ответил он.
– Тогда в чем дело?
– Дайна, нам нужно быть благоразумными в высшей степени.
– Твои слова вовсе не звучат благоразумно, – попыталась она улыбнуться. Ей не хотелось признавать, что она вдруг испугалась. Испугалась за мужчину, которого любит.
– Не знаю, как объяснить. Ужасно. Но ты должна понять, Дайна. Я – немецкий офицер. У меня нет выбора.
– Поэтому ты хочешь попасть в лагерь?
– Да.
– Это значит, что ты попытаешься бежать при первой возможности?
Вернер Нобис не ответил.
– Не трусь, признайся!
Нобис кивнул, не глядя на нее.
– Другими словами, я для тебя ничего не значу. Другими словами, ты хочешь пожертвовать нашей любовью ради возвращения на эту безумную войну.
– Нет, Дайна. Совсем не так. Война однажды закончится.
– Я не собираюсь дожидаться этого, дорогой.
Она поднялась и взяла свою сумочку. Ее глаза сверкали. Волосы чуть растрепались. Это шло ей. Вспыхнув, она утратила спокойствие, свою улыбчивую самоуверенность, свое естественное самообладание. Сказался темперамент, унаследованный от матери.
– Даю тебе подумать до завтра, – произнесла она резко. – Или ты не идешь в лагерь…
– Или? – спросил Вернер, понизив голос.
– Или мы больше не увидимся.
Лишь сильное волнение мешало ей заплакать.
– Я – женщина, – продолжила она, – а женщина не может простить мужчину, оставляющего ее из-за какого-то вздора. Из-за проклятой войны. Ты увидишь, что это такое! Будь уверен. Ты вспомнишь обо мне и пожалеешь.
Внезапно ее гнев иссяк. Теперь она выглядела всего лишь девушкой, старающейся не расплакаться.
– Если ты дорожишь мною, пиши, – сказала она. – Если нет, то не надо.
Она ушла, прежде чем Нобис Вернер смог ответить…
Он увидел ее еще раз, лишь однажды. Среди ночи час или два перехватывающего дыхание восторга, за которым последовали несколько ужасных минут.
Его имя назвали по громкоговорителю. Вызывали в штурманскую рубку. Капитан-лейтенант Вернер Нобис взглянул на часы. Петерс, должно быть, чертовски устал, самое время его сменить. Кто на этом корабле не устал до такой степени?
Нобис как штурман прекрасно представлял себе положение «Бисмарка». «Почему нам не воспользоваться им, – думал он, – это наш единственный шанс. Если ничего не предпринять, нас настигнут».
Кромешная тьма ночи. Дождь льет как из ведра. Усиливается волнение моря. «Бисмарк» все еще идет курсом на юг. За ним по-прежнему гонятся, наблюдают, охотятся. Сорок часов без сна – вместо него таблетки бензедрина. Опасность торпедной атаки субмарины. Зигзагообразный курс. Расстояние до преследователей увеличилось. Противник все еще просматривается на экране радара.
Благодаря первоклассному радиоэлектронному оборудованию «Саффолк» сохраняет контакт с «Бисмарком» и не отстает.
Линкор часто теряется на несколько минут с тем, чтобы вновь засветиться на экране, теряется и появляется.
На британском корабле к этому ритму начинают привыкать.
Внезапно контакт исчезает. Капитан Эллис сознает, что «Бисмарк» снова пропал – возможно, навсегда.
Именно этого опасался капитан Эллис, когда готовил свое донесение, и именно этого опасался сэр Джон Тови, когда ознакомился с ним.