тали, что если они будут жить слишком близко к горячим, ослепительным устам зла, то ослепнут от мягких, всепрощающих глаз бога космоса. Поэтому они страдали от сильного холода в землях у замерзших морей, полагая, что физическое испытание подготовило их к ледяному путешествию к бессмертному покою после смерти. Но были и те, кто жаждал ароматной атмосферы и чудесных фруктов и цветов, которые росли в низинах, и они жили там в праздности и так называемом грехе.
Старик и его сын вышли из музея и вошли в чудесный парк. Цветы самых красивых видов и сладчайшего аромата росли со всех сторон. Они подошли к высокой башне, высотой в четыре тысячи футов, построенной из искусственного хрусталя. Нечто, похожее на большую белую птицу, длиной в тысячу футов, пролетело по небу и уселось на вершине башни.
– Это было одно из самых замечательных изобретений Семидесятого века, – сказал старик. – Ранние обитатели земли и мечтать не могли, что ее можно будет обогнуть за двадцать четыре часа. На самом деле, было время, когда они вообще не могли сделать этого. Ученые были поражены, когда человек по имени Малберн, великий изобретатель, объявил, что на высоте четырех тысяч футов он может отключить воздушный корабль от законов гравитации и заставить его неподвижно стоять в космосе, пока земля не перевернется. Представьте, что, должно быть, чувствовал этот бессмертный гений, когда он стоял в космосе и впервые увидел, как земля вращается под ним!
Они прошли еще некоторое расстояние по парку, пока не подошли к большому инструменту, сделанному для усиления музыки из света. Здесь они остановились и сели.
– Скоро наступит ночь, – сказал старик. – Это тона кровавого заката. Я пришел сюда вчера вечером, чтобы послушать музыкальную борьбу между светом умирающего дня и светом восходящих звезд. Солнечный свет играл мощное соло, но нежный хор звезд, возглавляемый луной, был необъяснимо трогательным. Свет – это голос бессмертия; он говорит во всем.
Прошел час. Становилось все темнее.
– Скажи мне, что такое бессмертие, – попросил мальчик. – К чему ведет жизнь?
– Мы не знаем, – ответил старик. – Если бы мы знали, мы были бы бесконечны. Бессмертие – это увеличение счастья на все времена; это…
По небу пронесся метеорит. Среди поющих звезд раздался взрыв музыкальных звуков. Старик наклонился к лицу мальчика и поцеловал его.
– Бессмертие, – сказал он, – бессмертие должно быть бессмертной любовью.
1892 год
ЦЕНТР ОБРАБОТКИ ПАМЯТИИзраэл Зангвилл
Когда я переехал в лучшие условия благодаря успеху моего первого романа, я и не мечтал, что стану невольным орудием новой эпохи в телепатии. Моя бедная Джеральдина, но я должен быть спокоен, было бы безумием позволить им заподозрить меня в безумии. Нет, эти последние слова должны быть окончательными. Я не могу позволить, чтобы они были опорочены. Сейчас я не могу позволить себе подобной роскоши.
Хотел бы я, чтобы я никогда не писал тот первый роман! Тогда я все еще мог бы оставаться бедным, несчастным, творящим романистом-реалистом, я все еще мог бы проживать по адресу 109, Литтл-Тернкот-стрит, Чапелби-роуд, Сент-Панкрас. Но я не виню Провидение. Я знал, что книга была обычной еще до того, как она преуспела. Моим единственным утешением является то, что Джеральдина была соавтором моих несчастий, если не всего моего романа. Именно она убедила меня отказаться от моих высоких идеалов, жениться на ней и жить долго и счастливо. Она сказала, что если я напишу только одну плохую книгу, этого будет достаточно, чтобы укрепить мою репутацию, что тогда я смогу предлагать издателям свои условия для хороших книг. Я согласился с ее предложением, помолвка была объявлена, и мы были связаны узами брака. Я написал роман в розовых тонах, без которого не обошлась бы ни одна библиотека, вместо правдивой картины жизни, которую я так хотел нарисовать, и я переехал из 109, Литтл-Тернкот-стрит, Чапелби-роуд, Сент-Панкрас, в 22, Альберт-Флэтс, Виктория-сквер, Вестминстер.
Через несколько дней после того, как мы разослали открытки, я встретил своего друга О'Донована, бывшего члена Блэкторн. Он был ирландцем по происхождению и профессии, но недавние всеобщие выборы лишили его работы. Перспективы его детства и успешной карьеры в Тринити-колледже были велики, но в более поздние годы у него начали проявляться серьезные признаки гениальности. Я слышал шепотки, что подобное было в его семье, хотя он скрывал это от своей жены. Возможно, мне не следовало посылать ему открытку и воспользоваться случаем, чтобы завязать с ним знакомство. Но Джеральдина утверждала, что он не опасен и что мы должны быть добры к нему сразу после того, как его удалили из парламента.
О'Донован был в ярости.
– Я никогда не думал так о тебе! – сердито сказал он, когда я спросил его, как он себя чувствует. У него был хороший ирландский акцент, но он использовал его только тогда, когда обращался к своим избирателям
– Никогда не думал о чем? – спросил я в изумлении.
– Что ты так низко обращаешься со своими друзьями.
– Ч-что, разве ты не п-получил карточку? – запнулся я. – Я уверен, что жена…
– Не будь дураком! – перебил он. – Конечно, у меня есть карточка. Вот на что я жалуюсь.
Я тупо уставился на него. Социальный опыт, полученный в результате моего брака, убедил меня в том, что невозможно избежать оскорблений. У меня не было причин удивляться, но я удивился.
– Какое право ты имеешь переезжать и подвергать всех своих друзей неприятностям? – свирепо спросил он.
– Я поставлю себя в затруднительное положение, – сказал я, – но я не понимаю, каким образом я облагаю налогом вашу дружбу.
– Нет, конечно, нет, – прорычал он. – Я не ожидал, что ты поймешь. Ты такой же невнимательный, как и все остальные. Тебе не кажется, что у меня было достаточно проблем, чтобы помня 109, Литтл-Тернот-стрит, Чапелби-роуд, Сент-Панкрас, быть неожиданно отправленным изучать 21, Виктория Флэтс…
– 22, Альберт Флэтс, – мягко перебил я.
– Вот значит ты где! – прорычал он. – Ты уже видишь, как это изводит мой бедный мозг. Я никогда этого не запомню.
– О да, ты забудешь, – сказал я осуждающе. – Это намного проще, чем старый адрес. Слушай меня! 22, Альберт Флэтс, Виктория-сквер, Вестминстер. 22 – симметричное число, первое двойное четное число, первое равно двум, второе тоже два, а целое равно двум, два, тоже – довольно красивое число, знаете ли. А все остальное королевское – Альберт, Альберт Добрый, как вы помните. Виктория – королева. Вестминстер – Вестминстерский дворец. И другие слова – геометрические термины, Плоские, Квадратные. Думаю, никогда не было такого простого адреса со времен Адама, прежде чем он покинул Эдем, – с энтузиазмом заключил я.
– Это достаточно легко для тебя, без сомнения, – сказал он, не успокаиваясь. – Но неужели ты думаешь, что ты единственный знакомый, которого не устраивает его улица и номер дома? Благослови меня господь, с таким большим кругом общения, как у меня, мне дважды в месяц поручают новое школьное задание. Мне придется переехать в деревню, где у людей более устойчивый характер и они не стремятся к переездам. Небеса! Почему улитки получили привилегию постоянного проживания, которой лишены люди?
– Но ты должен быть доволен, – слабо настаивал я. – Подумайте о 22, Альбертс-Флэтс, Виктория-сквер, Вестминстер, а затем подумайте, куда я мог бы переехать? Если я ввел тебя в заблуждение, по крайней мере, признай, что лишь слегка.
– Я жалуюсь не столько на новый адрес, сколько на старый. Только представьте, какой изнурительной работой пришлось заниматься мне – 109, Литтл-Тернкот-стрит, Чапелби-роуд, Сент-Панкрас. Последние восемнадцать месяцев я боролся с этим, и теперь, когда письмо у меня в порядке, а открытки в безопасности, весь мой труд уничтожен, все мои старания превращены в смехотворные. Это расточительство меня раздражает. Вот часть информации, медленно и кропотливо приобретаемой, но абсолютно бесполезной. Нет, хуже, чем бесполезно, это явная помеха. Потому что я так же медленно забываю, как и запоминаю. Всякий раз, когда я захочу вспомнить ваш адрес, он всплывет: "109, Литтл-Тернкот-стрит, Чапелби-роуд, Сент-Панкрас". Его нельзя убрать – он должен лежать там, закупоривая мои мозги, тяжелая, неотесанная масса, всегда готовая выскочить в неподходящий момент; собственность, не представляющая ценности ни для кого, кроме владельца, и не приносящая ему ни малейшей пользы.
Он сделал паузу, размышляя над этой мыслью в угрюмом молчании. Внезапно его лицо изменилось.
– Но разве это не имеет ценности ни для кого, кроме владельца? – взволнованно воскликнул он. – Разве в мире нет людей, которые ухватились бы за возможность заполучить его? Не смотри на меня так, словно я комета. Посмотри сюда! Предположим, кто-то пришел ко мне восемнадцать месяцев назад и сказал: "Патрик, старина, у меня есть воспоминание, которое мне не нужно. Это 109, Литтл-Тернкот-стрит, Чапелби-роуд, Сент-Панкрас! Пожалуйста забирай, если тебе это нужно." Не думаешь ли ты, что я бросился бы этому мужчине – или женщине – на шею и оросила бы ее своими слезами? Только подумайте, какой экономией мозговых сил это было бы для меня, от скольких мелких неприятностей это избавило бы меня! А теперь смотри сюда! Ваше последнее место сдано в аренду?
– Да, – сказал я. – Теперь оно у мистера Марроу.
– Ха! – сказал он с удовлетворением. – Теперь, должно быть, многие друзья мистера Марроу в том же затруднительном положении, что и я, – люди, чьи мозги размягчаются в попытке приспособиться к дому 109, Литтл-Тернот-стрит, Чапелби-роуд, Сент-Панкрас. Психическая наука достигла таких больших успехов в наш век, что при некоторой изобретательности, конечно, не должно быть невозможным перенести память о ней из моего мозга в их.
– Но, – ахнул я, – даже если бы это было возможно, зачем тебе отдавать то, чего ты не хочешь? Это было бы милосердием.
– Вы не подозревали меня в этом? – воскликнул он с упреком. – Нет, мои идеи не настолько примитивны. Разве ты не видишь, что есть воспоминание, которое я хочу иметь – 33, Королевские квартиры…