V
. Американец
встречается с сэром Джоном.
С тех пор я много раз думал об этом настойчивом американце и задавался вопросом, покинул ли он Лондон до катастрофы или был одним из тысяч неопознанных людей, похороненных в безымянных могилах. Вряд ли сэр Джон думал, когда с некоторой резкостью избавился от его присутствия, что он отвергает предложение жизни и что жаркие слова, которые он использовал, на самом деле были смертным приговором ему самому. Со своей стороны, я сожалею, что вышел из себя и сказал американцу, что его методы ведения бизнеса мне не нравятся. Возможно, он не почувствовал укола в этом, на самом деле, я уверен, что он этого не делал, потому что, сам того не ведая, он спас мне жизнь. Как бы то ни было, он не выказал никакого недовольства, но сразу же пригласил меня выпить с ним, от чего я был вынужден отказаться. Но я забегаю вперед в своем рассказе. Действительно, мне, непривычному к писательству, трудно излагать события в их правильной последовательности. Американец звонил мне несколько раз после того, как я сказал ему, что наш дом не может иметь с ним дела. У него вошло в привычку являться ко мне без предупреждения, что мне совсем не нравилось, но я не давал никаких указаний относительно его вторжения, потому что я понятия не имел о крайностях, на которые он, очевидно, был готов пойти. Однажды, когда он сидел за моим столом и читал газету, меня временно вызвали из комнаты. Когда я вернулся, я подумал, что он ушел, забрав с собой свою машину, но мгновение спустя я был потрясен, услышав его высокие гнусавые интонации в комнате сэра Джона, чередующиеся с глубокими нотами голоса моего шефа, которые, по-видимому, не внушали такого страха американцу, как тем, кто был более привычен к ним. Я сразу же вошел в комнату и собирался объяснить сэру Джону, что американец оказался там без моего ведома, когда мой шеф попросил меня помолчать и, повернувшись к своему посетителю, грубо попросил его продолжить свое интересное повествование. Изобретатель не нуждался во втором приглашении и продолжал свою бойкую речь, в то время как сэр Джон хмурился все сильнее, а его лицо под бахромой седых волос стало еще краснее.
Когда американец закончил, сэр Джон грубо приказал ему убираться и забрать с собой свою проклятую машину. Он сказал, что это оскорбление для человека, стоящего одной ногой в могиле, приносить так называемое изобретение в области здравоохранения здоровому человеку, который ни дня не болел, я не знаю, почему он так долго слушал американца, когда он с самого начала решил не делать этого, если только это не было сделано для того, чтобы наказать меня за то, что я непреднамеренно позволил незнакомцу войти. Беседа чрезвычайно расстроила меня, поскольку я стоял там беспомощный, зная, что сэр Джон все больше и больше сердится с каждым словом, произнесенным иностранцем, но, наконец, мне удалось затащить изобретателя и его работу в свой кабинет и закрыть дверь. Я искренне надеялся, что никогда больше не увижу американца, и мое желание было удовлетворено. Он настоял на том, чтобы включить свою машину и поставить ее на полку в моей комнате. Он попросил меня подсунуть аппарат в комнату сэра Джона в какой-нибудь туманный день и понаблюдать за эффектом. Мужчина сказал, что позвонит еще раз, но так и не позвонил.
VI. Как дым удерживал туман.
Это было в пятницу, когда на нас опустился туман. Той осенью погода стояла очень хорошая вплоть до середины ноября. В тумане, казалось, не было ничего необычного. Я видел гораздо худшие туманы, чем тот, что показался.
Однако день шел за днем, атмосфера становилась все плотнее и темнее, что, как я полагаю, было вызвано увеличением количества выливаемого на нее угольного дыма. Особенностью этих семи дней была напряженная тишина в воздухе. Мы находились, хотя и не знали об этом, под воздухонепроницаемым навесом и медленно, но верно истощали живительный кислород вокруг нас, заменяя его ядовитым углекислым газом. Ученые с тех пор показали, что простой математический расчет мог бы точно сказать нам, когда был бы израсходован последний атом кислорода, но легко быть мудрым после события. Тело величайшего математика Англии было найдено на Стрэнде. В то утро он приехал из Кембриджа. Во время тумана всегда наблюдался заметный рост смертности, и в этом случае рост был не больше, чем обычно, до шестого дня. Газеты утром седьмого числа были полны поразительной статистики, но на момент выхода в печать вся значимость тревожных цифр не была осознана. Передовицы утренних газет на седьмой день не содержали никаких предупреждений о бедствии, которое так быстро должно было последовать за их появлением. Я жил тогда в Илинге, западном пригороде Лондона, и каждое утро приезжал на Кэннон-стрит одним и тем же поездом. Вплоть до шестого дня я не испытывал никаких неудобств из-за тумана, и я убежден, что это было в значительной степени связано с незаметным действием американской машины.
На пятый и шестой дни сэр Джон не приехал в Сити, но на седьмой он был в своем кабинете. Дверь между его комнатой и моей была закрыта. Вскоре после десяти часов я услышал крик в его комнате, за которым последовало тяжелое падение. Я открыл дверь и увидел сэра Джона, лежащего лицом вниз на полу. Поспешив к нему, я впервые ощутил смертельное воздействие раскисленной атмосферы и, прежде чем добежать до него, упал сначала на одно колено, а затем вниз головой. Я понял, что мои чувства покидают меня, и инстинктивно пополз обратно в свою комнату, где удушье сразу же пропало, и я снова встал на ноги, тяжело дыша. Я закрыл дверь комнаты сэра Джона, думая, что она наполнена ядовитыми испарениями, как оно и было на самом деле. Я громко звал на помощь, но ответа не было. Открыв дверь в главный офис, я снова столкнулся с тем, что, как мне показалось, было ядовитым паром. Быстро закрыв дверь, я был поражен напряженной тишиной обычно оживленного офиса и увидел, что некоторые клерки неподвижно лежали на полу, а другие сидели, положив головы на свои столы, как будто спали.
Даже в этот ужасный момент я не осознавал, что то, что я увидел, было общим для всего Лондона, а не, как я себе представлял, локальным бедствием, вызванным поломкой каких-то ящиков в нашем подвале. (Он был заполнен всевозможными химикатами, о свойствах которых я ничего не знал, поскольку имел дело с бухгалтерией, а не с научной стороной нашего бизнеса.) Я открыл единственное окно в своей комнате и снова позвал на помощь. Улица была тихой и темной в зловеще неподвижном тумане, и то, что теперь заставило меня замереть от ужаса, – это встреча с той же смертельной, удушающей атмосферой, которая была в помещениях. Падая, я опустил окно и закрыл его от ядовитого воздуха. Я снова пришел в себя, и постепенно истинное положение вещей начало доходить до меня.
Я был в кислородном оазисе. Я сразу догадался, что машина на моей полке была ответственна за существование этого оазиса в огромной пустыне смертоносного газа. Я снял машину американца, опасаясь, что, двигая ее, я могу остановить ее работу. Зажав мундштук между губами, я снова вошел в комнату сэра Джона, на этот раз не почувствовав никаких неприятных последствий. К моему бедному хозяину уже не могла прийти никакая человеческая помощь. Очевидно, в здании не было никого живого, кроме меня. На улице было тихо и темно. Газ был потушен, но кое-где в магазинах лампы накаливания все еще горели, запитанные от аккумуляторов, а не напрямую от двигателя. Я автоматически повернул к станции Кэннон-стрит, зная дорогу к ней, даже с завязанными глазами, спотыкаясь о тела, распростертые на тротуаре, и, переходя улицу, столкнулся с застывшим автобусом, призрачным в тумане, с мертвыми лошадьми, лежащими впереди, и их поводьями, свисающими с безжизненной руки мертвого водителя. Призрачные пассажиры, столь же молчаливые, сидели прямо или свисали с бортов в ужасно неестественных позах.
VII. Поезд мертвецов.
Если бы в такое время у человека были начеку мыслительные способности (признаюсь, мои были бездействующими), он бы знал, что на станции Кэннон-стрит не может быть поездов, потому что, если в воздухе недостаточно кислорода для поддержания жизни человека или огня газовой горелки, то, несомненно, не будет и поездов – кислорода недостаточно, чтобы поддерживать огонь в двигателе, даже если машинист сохранил достаточно сил для выполнения своей задачи. Иногда инстинкт лучше разума, и происходящее доказало это в данном случае. Железная дорога из Илинга в те дни проходила под городом в глубоком туннеле. Казалось бы, в этом подземном проходе углекислый газ должен был в первую очередь найти пристанище из-за своего веса, но это было не так. Я предполагаю, что ток через туннель принес из отдаленных районов запас сравнительно чистого воздуха, который в течение нескольких минут после общей катастрофы поддерживал человеческую жизнь. Как бы то ни было, длинные платформы станции метро "Кэннон-стрит" представляли собой устрашающее зрелище. У нижней платформы стоял поезд. Электрические лампы горели прерывисто. Эта платформа была переполнена людьми, которые сражались друг с другом, как демоны, по-видимому, без причины, потому что поезд уже был набит настолько, насколько мог вместить. Сотни погибших валялись под ногами, и время от времени по туннелю доносился порыв зловонного воздуха, после чего еще сотни ослабляли хватку и сдавались.
Над их телами сражались выжившие, ряды которых постоянно редели. Мне показалось, что большинство из тех, кто был в стоявшем поезде, были мертвы. Иногда отчаянная группа бойцов перелезала через лежащих кучами и, распахнув дверь вагона, вытаскивала уже сидящих пассажиров и, задыхаясь, занимала их места. Те, кто был в поезде, не оказывали сопротивления и неподвижно лежали там, где их бросили, или беспомощно катались под колесами поезда. Я пробрался вдоль стены, насколько мог, к паровозу, удивляясь, почему поезд не идет. Инженер лежал на полу своей кабины, и огонь погас.
Обычай – любопытная вещь. Борющаяся толпа, яростно сражающаяся за места в вагонах, настолько привыкла к прибывающим и отбывающим п