Лю Шаоци упорно сопротивлялся беззакониям и делал это, несмотря на то, что прекрасно понимал, что иная линия поведения, т. е. выполнение всех желаний Мао Цзэдуна, к примеру поименное осуждение целого ряда руководящих работников ЦК КПК как своих сообщников по проведению «линии», враждебной Мао Цзэдуну, могла бы не только улучшить его бытовые условия, но и сохранить для него некоторые перспективы продолжения политической деятельности.
7 апреля 1967 г. Лю Шаоци представил в ЦК КПК свой письменный ответ на обвинения, предъявленные ему в статье Ци Бэньюя, разъяснил истинное положение вещей и привел факты. Согласно формулировке, принятой в китайской историографической литературе, это письмо Лю Шаоци появилось «по требованию масс»[94].
С подлинника письма Лю Шаоци тут же сняли копию и в виде дацзыбао вывесили в Чжуннаньхае. Таким образом, была как бы соблюдена видимость самостоятельности масс. Однако через несколько часов, т. е., очевидно, после того как руководители Группы по делам культурной революции, а вполне возможно и Мао Цзэдун, ознакомились с содержанием письма, дацзыбао, содержавшую аргументированное заявление Лю Шаоци, сорвали со стены и порвали в клочья[95]. Это также могло, разумеется, толковаться как реакция «возмущенных масс» на разъяснения Лю Шаоци, хотя на самом деле было продиктовано вполне понятными опасениями: уничтожение этой дацзыбао максимально сужало круг лиц, знакомых с подлинным мнением Лю Шаоци. Благодаря тому, что его дацзыбао появилась на стене, пусть даже в Чжуннаньхае, о ней узнали, о ее содержании стало кое-что известно и за пределами Чжуннаньхая.
Размышляя о том, в каком положении оказался в описываемый период Лю Шаоци, нельзя забывать, что митинги, которые устраивались в его доме, были тщательно отрежиссированы; их участники получали самые подробные инструкции относительно того, как вести себя с Лю Шаоци, как издеваться над ним, попирать его человеческое достоинство, как унижать честь председателя Китайской Народной Республики, Никто из участвовавших в этих митингах, никто из организаторов этих судилищ не понес никакого наказания.
Каждый раз, когда Лю Шаоци давал аргументированный ответ, «представители революционных масс» Чжуннаньхая красными книжечками, т. е, сборниками изречений Мао Цзэдуна, его «цитатниками» в твердом пластмассовом переплете кроваво-красного цвета, били его по лицу, стараясь попасть по губам, со словами: «Не позволим распространять яд». Штатники были сделаны фабричным способом так, чтобы ими можно было больно бить человека, не оставляя следов крови на обложках. Иначе говоря, цитатники Мао Цзэдуна были орудиями пытки многоразового применения. Мучители старались не давать Лю Шаоци сказать ни слова. Председатель КНР был лишен даже права гражданина на высказывание своего мнения[96].
Эти дни в начале апреля 1967 г. были для него сплошным страданием. Изменение привычного ритма жизни, ограничения в лекарствах, в снотворном — все это привело к тому, что он несколько суток вообще не сомкнул глаз и физически очень ослаб[97]. Очевидно, к работе приступила группа по особому делу Лю Шаоци, и травля продолжалась по разработанному садистами-следователями плану, утвержденному «штабом» Мао Цзэдуна по руководству «культурной революцией».
8 апреля 1967 г., когда Лю Шаоци уведомили о том, что Ван Гуанмэй снова должна отправиться в университет Цинхуа «для проверки» или «чтобы пройти испытания», он был так потрясен, что заболел; в тот вечер Лю Шаоци несколько раз терял сознание[98].
На следующий день, т. е. 9 апреля 1967 г., дочь Лю Шаоци Лю Пинпин сообщила отцу, что в университете Цинхуа готовится трехсоттысячный митинг «критики» Ван Гуанмэй и «борьбы» против нее. Узнав об этом, Лю Шаоци сказал: «Если у меня есть ошибки, то я и должен нести за них ответственность. Рабочие группы были направлены ЦК партии. За это (Ван) Гуанмэй ответственности не несет. Почему она должна страдать вместо меня? Если надо пройти проверку, принять удар, то пойду я! Пойду на встречу с массами! Я — член компартии, я не боюсь даже смерти, мне ли бояться масс?» Ван Гуанмэй, однако, возразила: «В движении в университете Цинхуа я принимала непосредственное участие. Я и должна быть там и пройти проверку масс». Лю Шаоци с этим не согласился: «Ты — исполнитель. Определяла политику не ты».
Лю Шаоци в волнении говорил: «Я никогда не выступал против партии, не выступал против председателя Мао Цзэдуна. Другие люди выступали против председателя Мао Цзэдуна. Линь Бяо выступал против. Цзян Цин тоже выступала против. Я же всегда защищал председателя. В те десятилетия, когда я руководил работой ИК, были ошибки, то есть действия, которые шли вразрез с идеями Мао Цзэдуна. Но не было выступлений против. Ошибки в работе были! Но при всем том строго соблюдались партийные принципы. Я не занимался заговорами и интригами. Работу все делали сообща. Если хотите, чтобы я взял на себя ответственность, что же, и это можно! Но ошибки человек должен исправлять сам!» Тут он бросил на стол ложку, рука его дрожала: «Что же получается? Неужели другие всегда и во всем правы? Нет, надо и здесь видеть обе стороны вопроса. Почему, собственно говоря, не разрешается критиковать Группу по делам культурной революции? Что же, если кто-то думает иначе — надо его хватать?» Затем Лю Шаоци сказал: «В августе прошлого года я перестал ведать работой УК, но ошибки продолжают совершаться. В будущем ситуация, при которой массы борются против масс, станет еще тяжелее. Если положение не изменить, то последствия будут гораздо тяжелее. Нельзя больше сваливать ответственность на меня. Стольких работников выгнали — кто же будет работать? Кто будет руководить производством?».
Лю Шаоци, вероятно, сознавал, что это была, может быть, последняя для него возможность высказаться в кругу своей семьи, объяснить свою позицию близким людям в надежде, что таким образом правда о нем дойдет до потомков. Он также хорошо понимал, что все его слова записываются, а потому перед своими мучителями, перед Мао Цзэдуном говорил так, как считал нужным, стремясь и в этой ситуации, с одной стороны, отстаивать некоторые принципиальные позиции, высказывая отрицательное отношение к тому, как Мао Цзэдун проводил «культурную революцию» уже после отстранения Лю Шаоци, и не соглашаясь с натравливанием людей друг на друга и с репрессиями в отношении многочисленной армии партийных работников, а также, с другой стороны, стремясь защищать себя и своих близких.
Он говорил: «Кое-кто хочет, чтобы я выступил против революции. Но, положа руку на сердце, я могу сказать, что ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем я никогда не выступал и не буду выступать против председателя Мао Цзэдуна, против марксизма-ленинизма, идей Мао Цзэдуна! Революционер живет ради революции, умирает он за дело коммунизма, никогда ему не изменяя».
Свою речь перед родными Лю Шаоци закончил такими словами: «Когда я умру, вы должны рассеять мой прах над морем, как прах Энгельса. Море соединяется с океанами. Я хочу увидеть, как во всем мире будет построен коммунизм. Вы должны запомнить: это вам мое завещание… Да здравствует дело коммунизма! Да здравствуют марксизм-ленинизм, идеи Мао Цзэдуна! Да здравствует Коммунистическая партия Китая!»[99].
На следующий день после этого разговора Ван Гуанмэй подверглась мучительному унижению на трехсоттысячном митинге в университете Цинхуа[100].
Условия быта Лю Шаоци ухудшились еще больше. Вскоре в его доме были опечатаны книги. За стенами Чжуннаньхая одна за другой проходили демонстрации, участники которых требовали «вытащить» Лю Шаоци из резиденции ЦК КПК[101].
Очевидно, что Мао Цзэдун и, вполне естественно, весь его «штаб», включая не только Линь Бяо, Цзян (Зин, Кан Шэна, Чэнь Бода, но и Чжоу Эньлая, приняли решение развернуть непримиримую борьбу против Лю Шаоци, дискредитировать его имя и деятельность во время «культурной революции» и на протяжении многих лет до нее. Об этом свидетельствовало, в частности, выступление Чжоу Эньлая 6 апреля 1967 г. перед представителями массовых организаций. Премьер Госсовета КНР, в частности, заявил: «Главная задача состоит в борьбе против Лю Шаоци и Дэн Сяопина»; сигнал к борьбе против них — статья Ци Бэньюя, «впервые раскрывшая ряд идей Мао Цзэдуна». По словам Чжоу Эньлая, хотя Лю Шаоци руководил работой Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК 12 лет (т. е. с 1954 г.), а Дэн Сяопин — работой Секретариата ЦК 10 лет (т. е. с 1956 г.), в общей сложности борьба «линий» Мао Цзэдуна и Лю Шаоци продолжалась в течение 22 лет (т. е. с 1945 г., с VII съезда КПК).
Лю Шаоци, как выразился Чжоу Эньлай, «начал противиться» линии Мао Цзэдуна еще во время Войны Сопротивления Японии. Целый ряд документов, которые были изданы в те годы, когда Лю Шаоци и Дэн Сяопин находились у власти, были направлены, по утверждению Чжоу Эньлая, «против идей Мао Цзэдуна». В частности, Чжоу Эньлай сообщил, что Мао Цзэдун не знакомился предварительно с отчетным докладом о работе ЦК КПК VIII съезду партии и услышал этот доклад (сделанный Лю Шаоци) уже на самом съезде. «Председатель Мао Цзэдун, — заявил Чжоу Эньлай, — перестал доверять Лю Шаоци на XI пленуме ЦК КПК 8-го созыва, хотя уже на X пленуме ЦК КПК 8-го созыва председатель Мао Цзэдун лично дал понять, что Лю Шаоци проводит неправильную линию»[102].
Критика Лю Шаоци стала центральным пунктом кампании, развернутой членами «штаба» Мао Цзэдуна — руководителями «культурной революции» против участников «февральского регрессивного течения». Так называли выступление нескольких членов Политбюро ЦК КПК и заместителей премьера Государственного совета КНР, которые в феврале 1967 г. попытались возражать против методов проведения «культурной революции», осуждая за это лишь руководителей ГКР ЦК КПК: Цзян Цин, Чэнь Бода, но не Мао Цзэдуна.