Потом, видно, камены (я надеялся, что это все же они, а не черные ангелы) изменили тактику. Они перенесли огонь по набережной, пока не срубили все дома на правобережье, в том числе Киевский вокзал и гостиницу за ним, лишив тем самым "титанов" тактического преимущества. После этого вообще ничего нельзя было разобрать за стеной пыли и грохотом взрывов.
Большинство пулеметных гнезд замолчали. Еще постреливали пушечки БМД, еще пехота шевелилась на подступах к Проточному переулку, еще где-то в вышине жужжали "титаны", а одиночный "гирвас" выискивал снайперов на крышах, но все это уже не имели особого успеха. Вспыхнувший конфликт сам собой угас. Ни у наших, ни у каменов не было сил для серьезного боя.
Лейтенант давно убежал, а мы решили вернулись назад, благо военные были заняты, и свернули в Девятинский переулок. Дальше вообще не было никаких застав. Правда, на выезде из переулка пехота стала махать нам из окон -- мол, стойте, козлы вонючие, но мы проигнорировали ее сигналы и проскочили на ничейную территорию.
На Новинском бульваре стали попадаться проститутки. Они появлялись, как приведения, на звуки "тигверы". Выползали из подвалов и щелей - немытые, страшные, жалкие и... трезвые.
-- Вы чего?! - кричал я, щелкая себя по горлу.
-- Мы не пьем! - весело отвечали они.
На Арбате Леха не удержался. Я знал, что ему надо расслабиться, и спросил:
-- Ты же не хочешь застрять здесь надолго?
-- Пять минут дел! - отозвался Леха и затормозил напротив "Октябрьского". -- Эй, Красотка!..
К нам подошла, нервно оглядываясь, кудлатая, как болонка, мулатка с большой грудью, которую особенно и не скрывала. В отличие от других, мулатка была почище и посвежее. Несомненно, она принадлежала к элите общества. В ней даже был какой-то сексуальный шик. Пахла она дорогими духами. А на руках был свежий маникюр.
-- Леха, ты что? - спросил я нервно, понизив голос. - Мы же спешим?!
Не знаю, что он ей сказал, но она, подмигнув мне, села в машину. Идиот, решил я.
Лехе же после всего пережитого и нервных разговоров срочно требовалась женщина. Они поворковали, как голубки. Я невольно прислушался. Леху несло по волнам чувств.
-- Красотка, -- сказал Леха, -- я мечтал о тебе всю жизнь...
-- Не может быть... -- мулатка засмеялась.
-- Я даже готов жениться...
-- В чем же дело? - все так же смеясь, спросила она.
-- Но я уже женат...
-- Ах, мне как всегда не везет!
Она знала, что он врет. Но это было частью ритуала ухаживания.
-- У тебя красивые ноги.
-- Да... -- просто ответила она.
Никто не помнил ее настоящего имени. А здесь ее действительно звали Красоткой. Она танцевала в кордебалете, была за мужем и имела ребенка. Потом все бросила, развелась, сделала себе большую грудь и вышла на панель. Такая жизнь ей нравилась больше.
-- Ты не могла бы поставить их на приборную доску?
-- А почему бы и нет, -- продолжая смеяться, ответила она. - Но если вас будет двое...
Она была в сапогах и расклешенной юбке, и конечно, все обнажилось. Леха запустил руку. Наверное, она была даже без трусиков.
-- Я могу и выйти, -- сказал я, нащупывая ручки дверцы.
-- Можете посмотреть... -- разрешила Красотка. - Но за это придется заплатить.
-- Не волнуйся, дорогая, деньги у меня есть, -- заверил ее Леха.
-- Покажи! -- потребовала она.
Они, хихикая, перешли на шепот и, похоже, договорились, потому что ее кудлатая головка опустилась Лехе на колени.
Я едва не зареве, как бизон. У меня не было женщины две недели, не считая мимолетного романа с Аллой. А Леха развлекался у меня под носом. Мне надо было срочно вернуться к Катажине и завалить ее в постель, ведь мы так и не помирились, а то, чем мы сегодня занимались, трудно было назвать любовью - скорее, обоюдным насилием. И во всем был виноват Леха Круглов.
***
Жора Мамырин жил на углу Староконюшенного и Арбата.
Знаменитые высотки Нового Арбата здесь на Марсе выглядели несколько по-другому. Во-первых, они были лишены такого количества стекла по соображениям климата, а во-вторых, были вылиты единым монолитом и имели округлые формы, как русские горки.
Поверху даже днем сияла реклама. Теперь же было темно, убого и безрадостно.
Красотка долго махала нам в след. Видать, Леха ей понравился.
-- А ты чего?.. - спросил Леха, умудряясь обернуться в мою сторону. - Я же ей хорошо заплатил!
-- У меня принципы, -- сказал я.
Хотя никаких принципов не было, я просто брезговал - воды в городе не было вторые сутки.
-- Ну и правильно, -- легко согласился он.
Без особых приключений мы свернули на старый Арбат и нашли трехэтажный дом номер 25, где на первом этаже размещался клуб "Африканда". В метрах десяти лежал убитый мужчина. От него уже попахивало. Я старался не смотреть в его сторону.
Окна клуба были закрыты металлическими жалюзи. Зато сбоку была обыкновенная филенчатая дверь. Мы долго барабанили - никакого результат. Я уже опасался, что на шум слетятся все "гирвасы" с округи, когда дверь внезапно открылась - из нее выставились зрачки двустволки.
-- Чего надо?
-- Мамырина... -- сказал я, остерегаясь створа двери.
-- Нет здесь такого!
Дверь закрылась.
Мы снова принялись стучать. Когда дверь открылась, я изловчился и просунул ногу.
-- Если я по ней выстрелю? - ехидно осведомился человек.
-- Нам нужен Жора Мамырин, -- с просящей миной на лице сообщил Леха. - Мы коллеги по работе... Журналисты... - Он сунул в дверь удостоверение.
-- Ну так бы и сказали. А его все равно нет! -- злорадно ответил человек.
-- А где он? - терпеливо спросил я.
-- Не знаю, -- все так же неприязненно ответил человек. - Приходите завтра.
-- А ты кто?
-- Какое тебе дело!
Тогда я рванул дверь на себя и вытянул наглеца наружу. В руках у него действительно была берданка времен царя Соломона. И он пальнул.
Если бы не альдабе, не знаю, что со мной было. Правда, человек пальнул в воздух, да и ствол я успел отклонить в сторону. Но все равно ощущение было не из приятных. Я сразу же оглох на левое ухо, хотя пальнул человек всего-навсего из одного ствола.
Человек был сед, стар и тщедушен, но с норовом.
-- Слушай, -- возмутился я, отбирая у него ружье. - Вот накостыляю, чтобы неповадно было.
Леха тряс головой. Оказывается, выстрел произвел на него не меньшее впечатление, чем на меня.
-- Петрович, кто там? - спросил женский голос.
-- Так... х-х-х... к тебе пришли... -- Петрович уставился в темноту дверного проема.
При всей комичности ситуации он однако умудрился сохранить достоинство.
-- Если ко мне, то впусти!
-- Отдай ружье! -- потребовал Петрович.
-- Больше ничего не хочешь? - ехидно осведомился Леха, который сразу его невзлюбил.
-- Отд-а-а-а-й, -- как пятилетний, заныл старик, протягивая веснушчатые, костистые ручки с траурной каемкой под ногтями.
-- На! Только не балуй! -- я сунул ему берданку, чтобы он только заткнулся.
Мы вошли в подъезд. Здесь было темно и пахло преотвратительно. Крутая лестница вела наверх. Там в дверном проеме застыла странная фигура в домашнем халате -- квашня на палочках, то бишь ножках. Что-то знакомое почудилось в этом квадратном, непомерно толстом создании с кабаньим загривком.
Леха озадачился и с ехидцей в голосе тихо произнес:
-- А где Жора? Это не Жора...
-- Знаю... -- так же тихо ответил я.
-- Вы к кому? - спросила квашня на палочках.
-- Нам нужен Мамырин.
-- Всем нужен Мамырин, -- повторила она рефреном за нами.
-- Мы из "Петербургских ведомостей", -- добавил Леха.
-- Все из "Петербургских ведомостей", -- как эхо, отозвалась квашня на палочках.
-- У нас дело... -- объяснил я, понимая тщетность наших усилий.
-- У всех дело...
-- Мы поднимемся? - галантно осведомился Леха.
Женщина молчала. Я шагнул на первую ступеньку.
-- Петрович... -- как-то странно произнесла она.
Петрович вскинул свой дробовик и ткнул меня в спину.
-- Не надо стрелять, -- попросил я. - Мы все поняли и уйдем.
-- Петрович! - снова произнесла квашня на палочках.
-- А ну топай! - надавил он ружьем и заставил нас подняться по лестнице.
Мы очутились в темном гостиничном коридоре, освещенным только светом из комнат. Теперь я понял, откуда несло мочой и человеческим испражнениями.
-- Давай! Давай! - подталкивал нас Петрович.
-- Вот ваш Мамырин, -- сказал квашня на палочках, кивая куда-то в глубину.
В комнате с голыми стенами на полу среди хлама, в луже бурой крови лежал голый человек. У него была такая поза, словно ему выстрелили в спину.
-- Хорошо... -- согласился я, опасаясь за свою и Лехину жизнь. Петрович все еще держал ствол дробовика под моей лопаткой. -- Здесь произошло убийство. Мы все забудем и уходим.
-- Петрович! - снова приказала квашня на палочках.
-- Топай! Топай! Ходят здесь всякие! Говно разносят!
Он так ударил меня прикладом, что я, невольно наступив Лехе на ноги, был вынужден ускорить шаг. Почти бегом мы достигли конца темного коридора и свернули вправо. Теперь в окнах комнат, которые выходили на Старый Арбат, мелькали знакомые фонари и брошенные торговые палатки. Там царила зима. Мне даже показалось, что на заснеженных крышах домов сидят астросы, а по брусчатке маршируют черные ангелы с нибелунши на плечах. Слева же было лето - яркое, желтое солнце (почти, как на Земле) било в окна. Голубое, бездонное небо ласкало глаз. Петрович гнал дальше.
-- Это тоже Мамырин, -- говорила квашня на палочках. - Это тоже... Какой вам нужен?
-- Я не знаю, -- признался я. - Живой Мамырин...