— Потом! Щи отставить можно, не сбегут, а заведующий сбежит, пожалуй. Пошли!
Он на ходу с нежностью коснулся плеча жены.
В последнюю минуту Слава испытал чувство, похожее на чувство гоголевского жениха, нацелившегося выпрыгнуть в окошко. Однако он не показал вида и, надев перед зеркалом новую, еще не привычную мягкую шляпу, вышел вслед за Яковом Ивановичем.
Стоял август. В это предвечернее время московское небо было ясно. Бесшумно, без сигналов, волнами шли машины: пройдет длинная и широкая волна — и перерыв, до следующей близкой волны. Пешеходы привычно приноравливались к этому ритму. Слава шел рядом с Яковом Ивановичем, удивляясь его безразличию к чудесам столицы. Видимо, Яков Иванович помышлял об одном: как бы не опоздать.
Но вот они уже в магазине, и Яков Иванович показывает ему дорогу в кабинетик заведующего: по узкой крутой лестнице черного хода на второй этаж. Здесь, над торговым залом, были как бы хоры, поделенные фанерными стенами на несколько комнат. В одной из них сидели бухгалтеры, в другой находилось какое-то подсобное помещение, а рядом был кабинет заведующего.
В момент, когда туда вошли Яков Иванович со Славой, здесь, кроме заведующего Николая Николаевича Грунского, старого интендантского работника, была важная дама. Она сидела перед невзрачным столиком Грунского, слегка откинув черную вуалетку, улыбаясь и показывая белые острые зубки.
— Муж просил, чтобы вы отобрали мускат Мисхоровский, — говорила она, не обращая внимания на вошедших, — и сардинки, те, помните? Ну, и апельсинов покрупнее, а не ту мелочь, что у вас на полках. Да — вот список.
Она порылась в сумке и подала бумажку. Заведующий позвонил. Вошла молодая красивая женщина в белоснежном халате.
— Обслужи! — коротко бросил ей заведующий, протянув бумажку.
Та взяла и любезно предложила покупательнице идти за ней. Дамочка встала, небрежно кивнула заведующему и ушла вместе с продавщицей. В кабинетике остался запах крепких духов.
— Видал? — чуть смущенно бросил заведующий Якову Ивановичу. — Привычка у них осталась… — Он сделал ударение на словах «у них».
— Товар на полках, а вкуснее им кажется, если сам заведующий отпустит. Муж у нее — важная птица!
— Это мой шурин, — сказал Яков Иванович. — Помнишь, я тебе говорил?
— Как же, помню.
Заведующий внимательно поглядел на Славу. — Вы недавно демобилизовались? — спросил он юношу. — По болезни? Что такое? Как будто на больного не похож.
— Сердце не в порядке, — сказал Яков Иванович. — Не в тот клапан бьет. Ну, для вашего дела это не ах-ах!
— А что ты в нашем деле понимаешь! — довольно пренебрежительно отозвался Грунский. — В общем, ты иди. Мы и без тебя…
Яков Иванович ушел. Грунский предложил Славе сесть. С минуту оба помолчали.
— Что, не хочется в торговлю идти? — вдруг спросил заведующий. — Наверно, думаешь, здесь жулье сидит, а я честный. Так ведь?
Слава, еще не привыкший скрывать свои мысли, густо покраснел и промолчал. Грунский не очень сильно стукнул кулаком по столу, больше для порядка, и сказал:
— Попадаются-таки, это ты верно. Ничего, что я на «ты»? Я ведь старше тебя вдвое, а то и больше.
— Пожалуйста! — торопливо сказал Слава, довольный, что больной вопрос как будто остается в стороне. Но нет! Заведующий опять к нему вернулся:
— Видишь ли, — на этот раз задумчиво и даже с грустью сказал он, — какой-то ничтожный процент жулья! В торговле, действительно, жулику вольготнее жулить, сюда тунеядца так и тянет, вот в чем вся сила! А вывод отсюда какой?
— Сажать! — коротко ответил Слава.
— Сажать — это самое простое, — недовольно сказал заведующий. — Труднее с самого начала видеть с кем имеешь дело.
«Да он философ», — насмешливо подумал Слава, но сделал серьезное лицо и сказал:
— На лбу не написано, честный или жулик.
— Это для неграмотного не написано, — тотчас отозвался Грунский, — а для грамотного видно. В общем, молодой человек… а по званию?
— Младший техник-лейтенант, — вздохнул Слава.
— Род службы?
— Артиллерия.
— Комсомолец?
— Точно.
— Помощником у этой красавицы будешь, — неожиданно заявил Грунский. — Видал, заходила на мой звонок? Заведует отделом напитков. Что еще?
Это относилось уже не к Славе, а к снова появившейся «красавице».
— Станислав Евгеньевич, — тихо сказала она, косясь на Славу, — гражданочка обижается — нет бенедиктина. Не завалялось ли у вас здесь хотя бы поллитровочки?
— У меня здесь ничего не «заваливается», товарищ Петрова, — отчеканил Грунский, — сколько раз вам объяснять? В общем, обойдется без бенедиктина или предложите что-нибудь взамен. Кстати, вот познакомьтесь — это ваш заместитель, товарищ…
— Казанцев, Вячеслав Петрович, — отчеканил Слава и по привычке вытянулся.
— Петрова, Нюра, — спокойно сказала она, подавая руку и очень внимательно посмотрев в глаза молодому человеку, так внимательно, что тот даже смутился.
— Кончайте с этой покупательницей и приходите сюда, вместе побеседуем, введем парня в курс дела, — распорядился Грунский. Слава посмотрел вслед Петровой, и сердце у него почему-то сжалось.
Слава, вступая в должность, дал подписку о материальной ответственности «за вверенные материально-товарные ценности», как было сказано в печатном тексте подписки. Вина, ликеров, коньяков в отделе было на много десятков тысяч рублей, и Славе показалось смешным, что он «отвечает полным рублем за целость и сохранность» товаров. Смешным это показалось ему потому, что у него в кармане было не больше десяти рублей. Правда, скоро придет пенсия…
Непонятным было для Славы и то, что вместе с ним полную ответственность за все эти бутылки с нарядными ярлыками несла заведующая отделом Нюра Петрова: такова была система, принятая в этом магазине.
«В сущности, она меня совсем не знает, — думал Слава, искоса наблюдая за быстрыми и ловкими движениями своей миловидной начальницы, — почему же она не беспокоится за участь этих соблазнительных напитков? Я ведь ей не говорил, что и раньше-то пил мало, а теперь по приказанию врачей и вовсе в рот не беру спиртного…»
Но Анна Викторовна, или, как ее здесь все называли, Нюра, видимо, совсем не проявляла беспокойства об участи доверенных ей ценностей. Нет, не только ей, но теперь и ему, Славе! Придя на работу после своего выходного дня, она не спешила пересчитать чеки за прошлый день и сравнить книжные остатки с наличием. Да это было бы и не так просто, потому что бухгалтерия, естественно, не могла разносить по карточкам движение товара с такой молниеносной быстротой.
Больше того! Нюра проявляла к Славе какую-то повышенную доверчивость:
— Видите, как я сразу оценила своего зама. Доверяю на все сто.
— А ты доверяй, да проверяй! — отзывался Грунский.
Славе нравились товарищеские отношения, установившиеся у него с молодой и красивой женщиной. Встречаясь ежедневно и помногу раз на день, молодые люди легко могли бы начать хотя бы невинную любовную игру, но ничего подобного не случилось: Нюра была влюблена в своего мужа, какого-то артиста цирка, а помыслы Славы с некоторых пор заполнила молодая девушка с серыми глазами, Наташа Репина.
Встретились они в приемной поликлиники и, как это часто случается в подобной обстановке, разговорились. Конечно, сначала разговор пошел о болезнях. Слава поделился своей радостью: в прошлый раз врач сказал ему, что болезнь пошла на убыль. А девушка рассказала, что она растянула связку на правой ноге.
— Кажется, мы скоро перестанем здесь встречаться, — с искренней грустью сказал Слава, и девушка расхохоталась.
— Выходит, вы жалеете, что мы оба выздоравливаем?!
Они шли вместе из поликлиники. Это было их последнее посещение врача.
— А где вы работаете? — спросила вдруг Наташа, рассеянно поглядывая по сторонам. Она не заметила, как густо покраснел Слава. — Я — юрист, а вы?
— А я плановик, — ответил Слава и удивился, почему Наташа сразу же не разоблачила ложь, до того, казалось ему, ненатурально прозвучал его голос.
— А-а, — так же рассеянно заметила Наташа. Видно, ее занимало в этот миг что-то другое, более важное. — Что же, теперь мы больше не встретимся, — сказала она. Кажется, она была огорчена разлукой. Славе хотелось закричать от радости.
— Почему же? — стараясь быть небрежным, воскликнул он. — Мы будем видеться. Разве мы можем не видеться?!
Они точно по команде остановились и радостно рассмеялись.
— Нарушают правила движения, — ворчливо сказал какой-то старик, чуть не налетев сзади на Славу. — Останавливаются посреди тротуара…
Настала зима. Перед самым Новым годом в магазин прибыла большая партия вин и дорогих коньяков. Ящики с бутылками доставил на машине сам Яков Иванович.
— Во избежание ложного боя, — как всегда темно выразился он.
К этому времени наконец пришла бумага о разводе с бросившей его десять лет назад женой; оформила свой развод и Ольга. Яков Иванович отпраздновал регистрацию с сестрой Славы и даже помолодел от счастья. И Ольга стала веселее и уже реже спрашивала брата, хорошо ли она сделала, что пошла за старика. Яков Иванович стал больше заботиться о Славе. Он покупал ему в подарок ужасные, кричащих цветов галстуки и поучал умению жить.
— Главное, не прикасайся, — басил он за завтраком по воскресеньям. — Селедку возьмешь, тебе осетра пришьют.
— Оставь, Яков, — досадливо говорила Ольга. — У нас в семье воров не было.
— Вор не сразу вором делается, — поучал Яков Иванович. — Воровство по капле входит, а наполняет…
Яков Иванович искренне привязался к парню и был рад доставить вино в магазин, чтобы лишний раз повидать Славу. Но его на обычном месте не оказалось.
С некоторых пор в магазин зачастил муж Нюры Петровой. Слава уже знал, что она несчастна с этим нечистым на руку бездельником. Он было устроился на работу в цирк униформой, но и тут умудрился провороваться.