Выступило несколько человек, и все говорили только об одном: о невиновности и Нюры и Славы.
— Никто не виноват, а товара нет! — с грустным сарказмом сказал с места Грунский.
— Hy, попались мне вор, — вдруг почти вскрикнула Анна Степановна.
— Попадется! — недобро повторили многие.
Слава уже совсем решился сказать о «циркаче» и его предложениях, как вдруг случилось неожиданное. Вскочила Нюра и закричала, показывая протянутой рукой на продавца ларька Крышкина:
— Ему, ему, проклятому, я отпустила вино! Вспомнила! Ему! Обещал потом накладную заполнить! Совсем я голову потеряла…
Бородатый Крышкин сказал густым басом, с трудом скрывая смущение:
— Запамятовал, торопливость одолела. А взято — это точно…
Он что-то еще бормотал, но его уже не слушали. Все обступили Нюру и Славу и радостно кричали. Продавщицы плакали. Один лишь Грунский не выказал радости. Подбежав к Крышкину, он гневно закричал на него.
— Жулье! Я тебя давно заметил! Теперь от меня не уйдешь!
Овладевший собой Крышкин прижимал руки к пруди и оправдывался:
— Рассеянность, товарищ директор. Еще смолоду страдаю! И потом: ведь признался я, не стал оспаривать!..
Анна Степановна сидела вместе с Нюрой Петровой в кабинете районного прокурора Никишичева.
Никитичев выглядел старше своих лет: ему было сорок пять, а под вечер, когда он устанет, можно было дать и все пятьдесят. Под глазами — складки, морщинистый лоб.
— Погодите, — прервал Никитичев рассказ Нюры, — что же это выходит? Выходит, что ваш муж толкает вас на преступление! А вы молчите. И вот какой кордебалет вышел. Что?
Петрова только вздыхала. Из ее больших темных глаз капнула слеза, другая.
— Москва слезам не верит — слыхали такую пословицу? — жестко сказал Никишичев.
— Пословица устарела, — возразила Анна Степановна. — Искренним слезам Москва верит. А эти слезы, полагаю, искренние. — Она говорила, сурово уставясь прямо в глаза прокурора. Взгляд ее в минуту, когда она сердилась, мало кто выдерживал еще с молодости. Уж на что не трусливого десятка был Никишичев, а и тот сейчас невольно потупился. Анна Степановна продолжала свою горячую речь:
— Муж совсем отбил ей память! А ведь нелегко, товарищ прокурор, идти заявлять на собственного мужа! Она надеялась, что все образуется. Мало ли что он там болтал! А делать-то ничего не делал.
— Между прочим, товарищ Крутых, — не без яду заметил прокурор, — кое-что он, муж Петровой, все же делал. Например, уговаривал ее тридцатого и тридцать первого декабря устроить фокус с сюрпризными корзинками. Как я понял, Петрова, по мысли своего супруга, должна была отпускать их без чеков с тем, чтобы потом сослаться на отсутствие ее подписи в накладной.
— Он так мне и сказал, — не выдержала Петрова, вся дрожа от возбуждения. — А на тот, мол, случай, что у входа проверка, тот человек одну корзинку оплатит и всегда сможет сослаться на кассиршу. Она ведь подтвердит, что один раз получала деньги. А задержат-то его только один раз!
— Так вот оно что! — протянул прокурор. — А много ли Казанцев успел вынести корзин без чеков?
— Ни одной! — закричала со слезами Нюра. — Я ведь тоже на него подумала, когда он мне свой чек сунул: на что, думаю, холостому парню сюрпризная корзинка? Холостые больше в посуде покупают. Неспроста Казанцев утром во дворе толковал с Федькой (это мой муж — Федор), вижу, парень, мол, обработан! Вместо того чтобы рассказать мне, Федькиной жене, о том, что мой чудак надумал, Казанцев молчком принялся за дело! Озлилась я на Казанцева — страсть! Случилось так, что его с первой же корзиной задержала общественный контролер. Так, думаю, ему и надо. Ни за что не признаю, что он мне чек дал! Надо его одернуть, ведь дал-то он чек, думаю, для обмана, для воровства! Меня же хотел погубить! Не от него зависело, что с первой же корзиной его задержали. Так на же тебе! Ну, и стала я отрицать получение чека…
Последние слова Нюра выговорила тише и залилась слезами.
— Понятно? — спросила Анна Степановна. — Понятно, какого вы «преступника» поймали? Он ни сном, ни духом! Купил парень корзинку, думал сюрприз любимой девушке сделать, вашей же сотруднице Наталье Репиной, а в результате и корзины лишился и любви. Каково-то ему?!
— А где сейчас ваш муж? — спросил Никишичев у Нюры. Та вздохнула тяжело и, чуть помедлив, ответила:
— Сегодня утром уехал.
— Куда?
— Не сказал. Еду, говорит, на юг. Там, говорит, кое-где еще можно человеку моего масштаба прокормиться. А здесь, говорит, чересчур все идейные стали. Противно, говорит. Взял у меня мою зарплату и ручкой на прощание сделал…
— Эх, ты, дурища, — ласково сказала Анна Степановна, обнимая Нюру. — А ты бы ему отрезала: на юге, мол, то же самое, дело ваше, босяков, конченное…
Не слушая, Никишичев схватился за внутренний телефон:
— Наталья Александровна? Товарищ Репина? Интересная новость! Ни в чем решительно не виновен ваш знакомый, Вячеслав Казанцев. Решительно ни в чем, кроме, впрочем, того, что, оказывается, он влюбился в девушку — прокурорского работника. Не знаю только, по какой статье мы будем квалифицировать это преступление. Может, под амнистию подведем, а?
Потом он соединился со своим помощником Голубинским и сказал ему менее дружелюбным тоном:
— Вы ведь ведете следствие по делу о расхищении в магазине «Гастроном»? Прошу, зайдите ко мне. Да, сейчас. Есть для вас небольшой сюрприз!
Гадалка
Молодому оперуполномоченному Самойленко поручили дело об ограблении квартиры депутата городского совета инженера Постниковой.
— Дело простое, — снисходительно пояснил начотдела, протягивая тощую папку.
Самойленко взял папку и пошел к прокурору района.
— Видимо, квартиру ограбили опытные, видавшие виды преступники, — сказал Самойленко. — Во-первых, ограбление произведено днем, когда рядом на кухне были домохозяйки, во-вторых, взято именно то, что представляет наибольшую ценность — котиковое манто, дорогие платья. Скорее всего, это дело рук Валета и ею шайки!
— Валет и его шайка отбывают наказание в тюрьме, — напомнил прокурор, стараясь скрыть улыбку, чтобы не обидеть самолюбивого молодого человека.
Самойленко вспыхнул:
— На одном Валете, к сожалению, не оканчивается преступный мир.
Прокурор миролюбиво согласился, но посоветовал не поддаваться предвзятому мнению.
— Какой-то налет любительства здесь все же имеется, — заметил он. — Расчет на случайную удачу. Иначе, кто же решится ограбить квартиру, когда за стеной люди?
Начавшийся спор прервало появление посетительницы — молодой, со вкусом одетой женщины, чем-то, по-видимому, взволнованной.
— Я Королева, Наталья Сергеевна, — сказала она, слегка задыхаясь и переводя взгляд с прокурора на следователя. — Меня ограбили, помогите! Зовут его Петр, фамилии не знаю. Высокий, молодой!
— Садитесь и рассказывайте, — сказал прокурор.
Королева с досадой сказала:
— Пока я буду рассказывать, он продаст вещи! Ну, в двух словах. Понимаете, я шла к себе с вещами, а он предложил поднести. Схватил — и был таков. Понятно?
— Нет, — жестковато ответил Самойленко, — извольте рассказать яснее. Прежде всего, откуда и куда вы шли?
— Ах да, вы ведь не знаете, — нетерпеливо воскликнула посетительница. — Ну, так вот: это я унесла шубу и платья у Постниковой, но, собственно, неважно, чьи были вещи, важно другое…
Самойленко сказал «ага!» с таким видом, как будто этого он и ожидал.
— Чем вы можете доказать, что именно вы похитили вещи у Постниковой? — задал он несколько необычный в следственной практике вопрос.
— Странно! — обидчиво сказала Королева. — Я не привыкла лгать. Если я вам говорю, что вещи унесла я, значит, вы должны верить. Но почему вы задерживаетесь на пустяках? Со мною был Петр, и Петр, вместо того чтобы принести вещи ко мне на квартиру, удрал!
Следователь уже записывал на бланке допроса сделанное ему «устное заявление».
— Послушайте, — вдруг спросил прокурор, — вы замужем?
— Какое это имеет значение! — отмахнулась посетительница.
— Но все-таки? — настаивал прокурор. — Кто ваш муж?
— Архитектор Королев.
— А, собственно, для какой цели вы похитили котиковую шубу и платья? — удивился прокурор. — Разве вы нуждались?
— Об этом знаю я и моя подушка! — патетически воскликнула Королева. — И вообще… лучше не будем отвлекаться. Надо во что бы то ни стало найти Петра!
— Его приметы? — спросил следователь, продолжая записывать. — Впрочем, вы уже сказали. Он участвовал в ограблении вместе с вами?
— Он меня ограбил, меня, неужели вы этого не понимаете?! — сердито сказала посетительница.
Неожиданно она изменила тон:
— Я вас прошу, я вас умоляю разыскать его!
— Вы хотите вернуть вещи потерпевшей? — спросил прокурор.
— Вернуть? — на минуту задумалась Королева. — Ну, это еще как сказать. Это еще вопрос! Об этом я вам скажу, когда приедет из командировки мой муж… или когда я поеду к нему.
Прокурор и следователь переглянулись.
— Придется вам подписать вот это…
Самойленко протянул ей бланк подписки о невыезде.
— И это как раз тогда, когда я, может быть, совсем уеду из города! — воскликнула Королева.
— Вы собирались уехать? — переспросил следователь. — И надолго?
— Может быть, навсегда!
— Это имеет какую-либо связь с ограблением?
Королева подумала и нетерпеливо ответила:
— Да, конечно.
— Посидите здесь, — сказал прокурор. — Мы посоветуемся.
Он и следователь вышли из комнаты, прикрыв дверь.
В коридоре прокурор тихо сказал:
— Я склонен считать ее рассказ об исчезновении сообщника со всеми вещами правдой. Больше того: я не верю в то, что она грабительница. Тут что-то не так.
Следователь удивился:
— Ну, знаете ли! Во-первых, она сама созналась. Во-вторых, разве мало случаев, когда преступница жена обделывает свои дела по секрету от мужа, вполне порядочного человека?