Вдовиченко, видимо, покоробил этот вопрос, он помолчал перед тем как отвечать.
— Что же, так повелось. Даже слово «пасынок» говорит о таком человеке, к которому плохо относятся. Я не обижаюсь.
— Я и не собирался вас обидеть, — поспешил объяснить следователь.
— Понимаю, — с достоинством заметил посетитель. — Разрешите доложить, отношения у нас были самые что ни на есть хорошие. Одним словом, даром что я отчим, а он пасынок, — но жили мы дружно, весело. Да ведь и то сказать: к парню у меня никаких претензий не было, дурного за ним не водилось, он и работал и учился…
— Кстати, — перебил следователь, — почему — он в свои шестнадцать лет учился в шестом лишь классе?
Вдовиченко с комической растерянностью развел руками:
— Это вы уж у мамаши спросите. Сами понимаете: как-никак — человек я мальчишке посторонний, нажимать «учись лучше да быстрее» мне было не к лицу. И потом, одно дело только учиться, а совсем другое — прийти после смены и за учебник садиться! Тоже надо было войти в положение парня.
«Да, это он, конечно, прав, — подумал следователь, — и потом, какое теперь имеет значение, был ли бедняга в шестом или в девятом классе?!»
— Вы, кажется, первый обнаружили исчезновение мальчика!?
— Да. Я обычно встаю рано; и на этот раз поднялся в шестом часу. Вышел во двор умыться, смотрю: дверь в сарайчик Сани вроде приоткрыта, я вошел, вижу, постель не тронута. Что-то меня в сердце ударило. Я — к матери. Она — в слезы. Я хотел было к вечеру заявлять о пропаже мальчика, да жена просит: «Не надо! От людей совестно!» Ну, я и не заявил.
— Последний вопрос, — сказал следователь. — Он с вечера был в сапогах?
— Ну, а как же? — удивился Вдовиченко. — Он разутым не ходил. Хорошие были у него сапоги.
— Кирзовые?
— А хоть бы и кирзовые. Иные кирзовые двух пар хромовых стоят!
На этом следователь отпустил Вдовиченко, тем более что в кабинет вошел прокурор района Кисляков, которого недолюбливал Алексей Никитович.
Дождавшись, когда посетитель вышел, Кисляков сразу же начал «въедаться», как следователь определял в душе эту манеру перепроверять его действия:
— Это кто? Отчим? А почему вы не сделали у них на дому обыска?
— А зачем, собственно, обыск? — возразил следователь, с трудом сдерживая раздражение. — Никакого подозрения ни на мать, ни на отчима нет! Эта версия исключается!
— Дело не в подозрении, — продолжал «въедаться» прокурор, — дело в том, что, может быть, мы найдем у них дома какие-то следы знакомства или связи убитого с возможными убийцами. Извольте сейчас же нее бросить и произвести там обыск.
Последняя фраза была сказала тем приказным тоном, который был особенно неприятен Алексею Никитовичу. Но делать было нечего. Следователь вышел вместе с прокурором на улицу. Сев все в тот же виллис, они поехали в дом Вдовиченко.
Оказалось, что дом принадлежит не Вдовиченко, а Ворониной. Во дворе были искусно разбиты цветочные клумбы. В крошечном фруктовом саду росли два абрикосовых и три вишневых деревца. Все «именье» было отгорожено новеньким забором. В десятке шагов от дома стоял бревенчатый сарай с крохотным оконцем, каких обычно в сараях не делают.
Хозяйка кормила во дворе породистых кур. Услышав скрип калитки, Воронина подняла голову.
«Как легко успокаиваются женщины! — удивился следователь, не заметив на этот раз видимых следов горя на красивом лице Ворониной. — Или это еще хуже, когда горе „уходит внутрь“, как болезнь?..»
Прокурор поздоровался с Ворониной и спросил, дома ли ее муж. Нет, его дома нет. На работе? Да, ведь он работает продавцом галантерейно-мануфактурного ларька.
— По договору, знаете ли. На комиссионных началах. Но много ли на этом заработаешь, коли честно трудишься?! Гроши!
Воронина подняла глаза к небу и вздохнула.
— Так, так, — сказал прокурор и обратился к следователю:
— Приступим? Надо бы понятых.
За понятыми дело не стало. Через невысокий забор во двор уже заглядывали люди. Понятых нашлось больше, чем нужно, и прокурор отобрал двоих постарше и посолиднее. Один оказался бухгалтером районной ремонтной конторы, а второй — музыкантом из кинотеатра.
Начался обыск.
В сарае прокурор внимательно оглядел неприглядную обстановку и спросил Воронину:
— А почему, собственно, ваш сын предпочел жить в этой конуре?
— Он здесь не жил, — сухо ответила Воронина, — видимо, обиженная появлением незваных гостей, — он здесь только ночевал.
— А почему он здесь ночевал? Разве в доме нет места?
Воронина молчала.
— Молодой муж, — пояснил понятой бухгалтер, — а спаленка у них одна.
— А зал? — спросил второй понятой, но сам же себе и ответил: — А разве в зале спят?!
— А это что? — спросил прокурор.
Он полез в дрова, сложенные в углу, и вытащил оттуда пару кирзовых сапог.
Воронина, видимо, была искренне поражена. Она, несомненно, не ждала такой находки!
— Это — Санечкины, — сказала она сквозь хлынувшие слезы.
— Но ведь сапоги были на нем? — сказал следователь.
— Это не та пара, это другая, — еле слышно прошептала мать. У нее подкосились ноги, она опустилась на единственный в сарае табурет.
— Но вы сказали, что у Сани была единственная пара сапог, — с недоумением напомнил ей Куракин.
Мать перестала плакать и пояснила, что найденные сапоги — это прошлогодние.
— Сапоги совсем целые, — вмешался прокурор, — зачем же было покупать в этом году новые?
— Муж ничего для мальчика не жалел, — сказала Воронина, — я ему говорила, зачем покупаешь, но разве он меня слушал?
Тем временем прокурор внимательно пригляделся к сапогам и вдруг сказал, что обыск окончен и что он изымает эту пару сапог.
Составив протокол обыска и дав его подписать Ворониной и понятым, прокурор и следователь вышли. Прокурор держал в руках пару кирзовых сапог. Куракин, считая изъятие прокурором сапог чудачеством или даже действием, враждебным ему, следователю, сердито молчал.
Когда они уже садились в машину, с ними поравнялся Вдовиченко. По-видимому, кто-то уведомил его о происходящем обыске, потому что он шел быстро, а в последнюю минуту, увидев, что машина вот-вот отъедет, уже бежал.
— Обыскивали? — весело поблескивая серыми глазами, спросил он, — разве мы со старухой в чем провинились?
Вместо ответа прокурор спросил его:
— Вы состоите в зарегистрированном браке с гражданкой Ворониной?
Вдовиченко улыбнулся:
— Разве до дела это касаемо? Нет, мы живем так.
— Так живете? — сухо переспросил прокурор, держась за дверцу машины. Следователь уже сидел на твердом и неуютном сиденье виллиса.
Вдовиченко погладил свои пышные усы и сказал:
— Мне моя не дает развода, веду сейчас дело в суде. А потом обязательно женюсь.
С первой же минуты своего появления Вдовиченко не упускал из поля зрения пару сапог, которую продолжал держать в руках прокурор.
— Сапожки изволили взять? — спросил он наконец, не в силах скрыть удивления. — Да ведь это бедного Сани сапоги.
— Прошлогодние? — небрежно спросил прокурор.
— Что вы! — улыбнулся Вдовиченко. — Разве я бы позволил ему носить прошлогодние сапоги! Каждый год новые!
Следователь покосился на него, но промолчал.
— Садитесь! — сказал прокурор.
— Это вы мне? — окончательно удивился Вдовиченко.
— Да, вам! Садитесь, нам нужно поговорить.
Вдовиченко пожал плечами, но полез в машину.
— Сапоги кто-то подбросил нам, — сказал он, усаживаясь, — я их сегодня положил в кучу дров. Там изволили найти?
Прокурор, не отвечая, крикнул Ворониной:
— Явитесь немедленно в отделение милиции. Я вас жду!
Он вскочил в машину, виллис тронулся с места.
Слева — пишется показание одного допрашиваемого, справа — второго…
Слева — показания Ворониной:
«Сидящего против меня мужчину знаю. Это мой фактический муж. Найденные в сарае сапоги принадлежали моему убитому сыну. Я думала, что это прошлогодние, но теперь, выслушав показания мужа, считаю, что я ошиблась. Это сапоги, купленные в январе настоящего года. Они совершенно такие же, как и прошлогодние, поэтому легко спутать. На вопрос, куда же делись прошлогодние, отвечаю: прошлогодние, видимо, мой сын продал и вырученные деньги скорее всего проиграл тому же Леониду Новожилину».
Запись справа:
«Сидящую напротив меня женщину знаю. Это моя фактическая жена Воронина. Она говорит совершенно правильно».
Оба свидетеля были отпущены домой. Прокурор сказал задумчиво:
— Так-то оно так, но почему сначала она толковала, что это — те самые сапоги, в которые был обут убитый?
Следователь пожал плечами:
— Одну пару кирзовых сапог очень трудно даже специалисту отличить от другой.
— Допустим. Но почему мальчика нашли вообще без сапог? Не мог же в самом деле взрослый парень уйти из дому босиком!
— Не мог! — решительно подтвердил следователь. — Но тот, кто убил, мог их снять из жадности, а потом одумался и, чтобы отделаться от улики, перебросил сапоги через забор дома убитого.
— Но кто этот предполагаемый убийца? Предположение хорошо тогда, когда ему соответствует нечто реальное!
Слова прокурора очень больно задели следователя.
— Будет и реальное! — воскликнул он в сердцах, — будет, если только мне не помешают.
— Я вам не мешаю, а наблюдаю за следствием, — холодно сказал прокурор, — это моя обязанность по закону. А что касается самостоятельности в производстве следствия, я вам не помеха. Вот только благоволите произвести химический анализ этого пятна на правом сапоге.
Прокурор ткнул пальцем в пятно ржавого цвета на голенище сапога и, вежливо попрощавшись, ушел.
Алексей Никитович, оставшись один, взял в руки правый сапог убитого и внимательно присмотрелся к ржавому пятну. Пятно как пятно! Может быть, прокурор думает, что это кровь? Но ведь Саня Воронин задушен, а не зарезан, причем тут кровь? Нет, положительно этот человек начинает выживать из ума!